В пятницу, 14 ноября 1969 г., человек в темно-сером пальто сошел на станции Анн-Арбор с поезда, прибывшего в 8.30 утра из Чикаго, и взял такси. Оно остановилось на перекрестке улиц Стейт и Саут Юниверсити. Пассажир вышел и присоединился к толпе студентов, которые спешили на лекции по широко раскинувшейся территории студенческого городка Мичиганского университета. Ледяной ветер, порывами наносивший снег с озера Гурон, сотрясал голые ветви деревьев перед Лорч-холлом. Сквозь вращающиеся стеклянные двери человек вошел в шестиэтажное здание экономического факультета. Никто не обратил особого внимания на коренастого мужчину в пальто модного покроя, хотя вид его не вязался ни с преподавателями факультета экономики, ни со студентами. Задержавшись перед доской объявлений, где висело расписание занятий на этот день, он пробежал глазами список и зашагал по коридору цокольного этажа здания1.
В одной из аудиторий пожилой человек читал студентам лекцию на английском языке с сильным американским акцентом. Несмотря на то, что он весьма постарел, гость без труда узнал его по фотографиям, имевшимся в личном деле тридцатилетней давности, где содержалось следующее описание: «Выше среднего роста, атлетического сложения; нос слегка перебитый; лысеющая голова, волосы сильно поседевшие. Носит короткие усы, тоже седые; очень решительные черты лица, манеры, походка и жестикуляция; отрывистая, резкая речь; серые пристальные глаза. Прекрасно владеет английским языком, говорит с американским акцентом Хорошо говорит по-немецки, более или менее свободно объясняется на французском и испанском языках»2. Усы его давным-давно были сбриты, голова почти совсем облысела, а гнусавый американский выговор стал еще заметнее. Годы сделали свое дело с атлетической фигурой, наделив ее академической сутулостью.
Однако не могло быть ни малейшего сомнения, что это был тот самый человек, который ему нужен. Убедившись в этом, гость тщательно прикрыл дверь и взглянул на часы. До конца лекции оставалось пятнадцать минут – ну а потом он представится преподавателю. Поезд из Чикаго тащился долго, в нем было холодно, и гость пошел назад по коридору в поисках туалетной комнаты.
Не прошло и десяти минут, как человек в темно-сером пальто вернулся к аудитории. К своему смятению, он обнаружил, что она пуста. Мысленно он обругал себя за то, что поставил на первое место удовлетворение естественных потребностей; это был просчет, из-за которого он упустил возможность без труда установить контакт с человеком, в поисках которого проехал пол земного шара. У него были и домашний адрес, и номер телефона преподавателя, но, как подобает осторожному и методичному исследователю, он решил проверить их в регистратуре университета. Однако он не стал делать этого на экономическом факультете, а перешел в примыкающее к нему отделение физических наук и там попросил список постоянных преподавателей и почасовиков. Он обнаружил, что имя сотрудника юридического факультета Игоря Берга было одним из немногих, которое не сопровождалось учеными званиями. Преподаватель проживал в доме 400 по Мэйнард-стрит, квартира 703, то есть всего в двух кварталах от университета.
Куранты над студенческим городком пробили полдень, когда гость шел по Стейт-стрит в направлении Уильямстрит и, повернув направо, оказался на Мэйнард-стрит, где и находился одиннадцатиэтажный многоквартирный дом. Это была примитивная бетонная коробка, квартиры в которой, рекламируемые как «спокойные и комфортабельные», служили временным прибежищем для приглашенных лекторов и студентов-выпускников.
Медленно пройдя мимо входа с навесом, ведущего в Мэйнард-хаус, он заметил, что за конторкой восседал привратник устрашающих габаритов. Посетитель не желал, чтобы о нем докладывали, опасаясь насторожить г-на Берга; поэтому он нырнул в расположенный по соседству магазин канцелярских принадлежностей.
Подглядывая из-за удобно расположенного стенда с поздравительными открытками, он имел возможность наблюдать за входом в Мэйнард-хаус, выжидая удобный момент, чтобы проникнуть туда без доклада.
Заприметив трех школьников, которые пересекали улицу в его направлении со стороны Уильям-стрит, человек не спеша вышел из магазина. Тут он увидел котенка, бродившего вдоль тротуара, и, быстро сориентировавшись, подхватил его и крикнул школьникам как раз в тот момент, когда они подходили к подъезду Мэйнард-хауса: «Это случайно не ваша кошка?» Один из мальчишек сразу же подошел, чтобы заявить свои права на котенка, и незнакомец вручил ему животное с дружеским предупреждением об опасности, которой подвергается кот, гуляющий по проезжей части дороги. Затем, когда мальчишки вежливо придержали для него открытую дверь, он перевел разговор на бейсбол. Прожив несколько лет в Соединенных Штатах, он знал, что можно завязать разговор с кем угодно, если заговорить о столь любимом американцами спортивном зрелище. Пока они шли через вестибюль к лифтам, он деловито поделился с ними своими взглядами на результаты недавних финальных игр. Привратник, решив, что мужчина идет вместе с мальчиками, не стал его окликать. Не заметил он и того, что незнакомец в темно-сером пальто внимательно читал фамилии на почтовых ящиках в вестибюле, пока вся компания ждала лифта.
Войдя в кабину, один из мальчиков нажал кнопку седьмого этажа. Мужчина выбрал восьмой этаж, чтобы поддержать впечатление, что он живет в этом доме. Когда мальчики выходили из лифта, он попрощался с ними и, поднявшись сначала на восьмой этаж, спустился затем на седьмой. В коридоре никого не было, и несколько мгновений спустя он стоял перед дверью квартиры 703, где проживал человек, называвший себя Бергом, который и был объектом его пятилетних поисков.
Посетитель легонько постучал в дверь, а затем осторожно переместился таким образом, чтобы не попадать в поле видимости дверного глазка. Предосторожность была нелишней, и он услышал лязг трех отпираемых замков. Дверь осторожно приоткрылась, оставаясь на крепкой дверной цепочке. В образовавшейся узкой щели показались слегка свернутый нос и ясные серые глаза пожилого человека, которого он видел в аудитории.
«Могу ли я поговорить с г-ном Орловым?» – вежливо спросил посетитель.
Жилец был явно испуган таким вопросом. «Кто вы такой?» – потребовал он ответа.
«Александр Михайлович, я – Феоктистов, – ответил мужчина. – Можно войти? У меня для вас письмо от старого друга».
Пожилой человек с явной неохотой снял цепочку, и незнакомец быстро шагнул через порог, заставив хозяина отступить внутрь квартиры, в гостиную комнату. Теперь, когда они оказались один на один, посетитель сказал, что он привез письмо от Николая Прокопюка, старого знакомого Орлова по Барселоне3. Он вынул конверт из кармана пальто и вручил его пожилому человеку, который занял оборонительную позицию, уверяя, что не знает никого под этим именем. Он высказал предположение, что посетитель, должно быть, ошибается, но когда он уже был готов возвратить нераспечатанное письмо, в комнату вбежала женщина. Седые волосы, собранные в плотный пучок, подчеркивали худобу и враждебное выражение ее лица.
«Кто вы?» – требовательно спросила эта похожая на птицу женщина. Когда же мужчина заявил, что он русский, привезший письмо от старого друга, она разразилась бурей протестов.
«Успокойтесь, пожалуйста», – сказал Феоктистов и сунул руку в карман пальто, чтобы вынуть паспорт, который удостоверил бы его личность.
Опасаясь, что незнакомец собирается вытащить револьвер, худенькая женщина напряглась, как испуганная кошка, а он протянул ей зеленый дипломатический паспорт с золотым серпом и молотом, удостоверяющий, что его владелец является членом советской делегации при Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке.
«Саша, это – агент КГБ, он пришел, чтобы убить нас!» – пронзительно закричала женщина по-русски; глаза ее были полны ненависти, а голос выдавал страх. С истошным криком она кинулась вон из комнаты и вернулась с пистолетом в дрожащей руке, указательный палец лежал на спусковом крючке.
«Я застрелю вас. Вы явились, чтобы убить нас! – кричала женщина, ее голос дрожал от страха и ярости. – Саша, отдай письмо назад, оно отравлено!»4.
В отчаянной попытке успокоить их посетитель выхватил письмо у пожилого человека и вскрыл конверт. Он энергично потер ладони о конверт и его содержимое, а затем лизнул обе руки. «Видите, если бы письмо было отравлено, – заявил он, – я бы так не сделал».
Двадцать лет спустя Феоктистов, к тому времени уже вышедший в отставку офицер КГБ, чуть улыбался, вспоминая эту мелодраматическую сцену, когда он стоял в квартире в Анн-Арборе, уставившись на дуло заряженного револьвера.
Он сказал, что указания по проведению операции не подготовили его к агрессивной защите, которая выработалась у Марии Орловой за тридцать лет американского изгнания. Поэтому, оказавшись лицом к лицу с вооруженной револьвером женщиной, он мог лишь безмолвствовать, когда она стала торопливо выталкивать своего сопротивлявшегося мужа из комнаты.
«Но, Мария, я хочу поговорить с ним», – протестовал Александр Орлов. «Нет, он уничтожит тебя», – возражала Мария.
Как вспоминал Феоктистов, пожилой человек повернулся к нему и повторил: «Я хочу поговорить с вами. Позвоните мне сразу же из телефонной будки на другой стороне улицы». Тут Мария приказала Феоктистову встать лицом к стене с поднятыми руками. «Она профессионально обыскала меня, как какой-нибудь полицейский», – вспоминал он с улыбкой.
«Вы прекрасно понимаете, кого вы разыскивали, – обличала его жена Орлова. – Люди, подобные нам, ненавидят КГБ, – продолжала она на грани истерики. – Мы убили бы вас, если бы смогли. Мы намерены немедленно сообщить обо всем американским властям».
«Успокойтесь, Мария Владиславовна», – без конца повторял Феоктистов обезумевшей от страха женщине. Он заверил ее, что в Советском Союзе Орловых больше не считают предателями и что ни он, ни КГБ не собираются причинять им никакого вреда. Несколько раз он принимался объяснять, что намеревался лишь доставить письмо от старого соратника ее мужа по гражданской войне в Испании. Для большей убедительности Феоктистов добавил, что у него также есть вести от ее сестер, проживающих в Москве, и спросил, не хочет ли она их услышать.
«Я ничего не желаю слышать о сестрах от вас, – резко отвечала г-жа Орлова. – Оставьте моих сестер в покое»5.
«Вам больше нет дела до своих сестер?» – упорно продолжал Феоктистов.
«Знаю я, как советские граждане сначала получают письма из-за границы, а потом обвиняются во всех смертных грехах из-за связи с заграницей», – выпалила в ответ г-жа Орлова. Однако упоминание о сестрах, с которыми она не виделась более тридцати лет, по-видимому, что-то пробудило в ней. По словам Феоктистова, она неожиданно спросила у него имя его дяди. Когда он сообщил, что звали его Дмитрий Петрович Феоктистов и что он был заместителем начальника Управления делами Совета народных комиссаров, она сказала, что знала его.
Заметив недавний номер газеты «Правда» на столе возле журнала «Коммунист» с чернильным пятном на обложке, Феоктистов воспользовался временным затишьем в приступе гнева г-жи Орловой, чтобы попытаться ее урезонить. Орловы, очевидно, проявляют большой интерес к Советскому Союзу, сказал он, указывая на журнал. Мария стала уверять, что это выражается лишь в том, что они берут газеты и журналы на дом в местной библиотеке. Затем она напустилась на советских лидеров послевоенного периода.
Она была особенно недовольна заявлением Никиты Хрущева во время его пребывания в Соединенных Штатах, когда он сказал, что хотел бы, выйдя на пенсию, жить на американской ферме, если бы это позволил Центральный комитет. Это Мария Орлова считала «крайне непатриотичным заявлением, недостойным руководителя великого народа». Феоктистов сделал вывод, что г-жа Орлова была, по всей видимости, убежденной русской патриоткой, и у него появилась надежда, что он еще сможет завоевать ее доверие. Однако это было нелегко сделать, поскольку г-жа Орлова все еще угрожающе размахивала револьвером, и он был вынужден отступить из квартиры в коридор. Феоктистов встревожился, когда в коридор неожиданно вышел один из соседей. Хотя Мария Орлова успела спрятать револьвер под передником, он боялся, что револьвер может выстрелить случайно6.
«У меня, кроме Саши, никого нет», – продолжала бушевать г-жа Орлова, рассказывая Феоктистову о том, как в 1940 году умерла их больная семнадцатилетняя дочь. Это произошло всего через четыре года после того, как они были вынуждены спасаться бегством в Соединенные Штаты от сталинских «отрядов смерти». Феоктистов узнал также, что Орловы жили без работы в течение четырнадцати лет. Мария рассказала ему, что, когда денежные сбережения подошли к концу, им пришлось питаться одними кукурузными хлопьями. Они не имели возможности нормально жить вплоть до 1953 года, когда получили гонорар за книгу Орлова «Тайная история преступлений Сталина», послужившую основанием для сенсационных заголовков в прессе после ее опубликования отдельными сериями в журнале «Лайф». Печальный рассказ о тяготах жизни Орловых не содержал важных сведений, собрать которые было поручено Феоктистову, но это были те немногие существенные подробности, о которых он мог доложить Москве после своего возвращения в Нью-Йорк. (Как ни удивительно, но в досье архивов КГБ не упоминается о том, что г-жа Орлова угрожала ему револьвером. Феоктистов объяснил, что он не упомянул об этом факте, поскольку не хотел рисковать возможностью еще раз встретиться с Орловыми7.)
«Беседа наша была напряженной, – вспоминал Феоктистов, – и временами Орлова собиралась уходить, но все-таки оставалась, как будто что-то притягивало ее ко мне». В своем официальном докладе он утверждал, что после часового противостояния лед недоверия г-жи Орловой несколько растаял. Однако ему не удалось уговорить женщину разрешить встретиться с ее супругом в тот день еще раз, и, посчитав, что сейчас он больше уже ничего не узнает, завершил встречу, передав ей привет от сестер. Он заверил Орлову, что у них все благополучно и что в Советском Союзе у них хорошая работа. Это лишь вызвало у Орловой новый прилив враждебности, и она грубо отрезала: «Это не может быть правдой».
«Вы сорвали все наши планы! Вы нам все испортили!» – кричала г-жа Орлова, отступая в глубь квартиры. Но Феоктистов обратил внимание на сказанную ею прощальную фразу: «Тем не менее у меня появилось к вам некоторое уважение».
Затем Мария Орлова резко захлопнула дверь перед носом Феоктистова. Направляясь к лифту, он услышал, как запирались прочные замки квартиры 703. По словам Феоктистова, пока он не вышел в вестибюль, он не был уверен, что Мария Орлова не подняла тревогу и что внизу его не ожидает полиция. К его облегчению, в подъезде было пусто, за исключением привратника в форме, который не обратил на него никакого внимания.
Снова оказавшись на Стейт-стрит, Феоктистов поднял воротник пальто, чтобы защититься от ветра, и направился в сторону студенческого городка. Он поглядывал по сторонам, разыскивая телефон, и нашел будку, за которой, судя по всему, не было наблюдения. Феоктистов набрал номер 665-47-81 и с облегчением услышал голос Орлова. В отличие от своей жены, настроенной явно враждебно, Орлов сразу же дал понять, что готов побеседовать.
«Бог мой, опять вы! Ну, здравствуйте еще раз! Мне так жаль, что Мария не дала нам поговорить и я не смог вас принять», – вспоминал Феоктистов слова Орлова, чей печальный голос ясно показывал, что у него не было враждебности к посетителю. Как рассказывал Феоктистов, момент наибольшей откровенности наступил тогда, когда Орлов спросил: «Скажите мне, вы – мой коллега?»
О проекте
О подписке