«Используй силу противника против него самого», – прозвучало в голове из какой-то прошлой жизни.

Зол схватил один из когтей летящей в него лапы и, усилив движение, воткнул его в брюхо врага.

Воспоминание четвёртое

Солнце мёртвых

Если рана самурая смертельна,

самураю нужно с почтением попрощаться со старшим по положению

и безмятежно умереть.

Кодекс чести Бусидо

Яркий свет «солнца мёртвых», как иногда называли спутник земли древние поэты, в первую ночь полнолуния освещал улицы осаждённой столицы Китая. Природа словно отказывалась скрывать под покровом тьмы зверства, совершённые захватчиками, и заодно холодным светом согревала остывшие в зябкую декабрьскую ночь тела мертвецов.

Слегка покачиваясь, по улицам Нанкина шёл молодой офицер с нашивками второго лейтенанта императорской пехоты Японии. Через каждые несколько десятков шагов валялись мёртвые тела, в основном лежащие на животах с виднеющимися огнестрельными ранами в спинах. Трупы, лежащие на спинах, в основном, искромсаны штыками. Изуродованные лица смотрели на луну пустыми глазницами вытекших глаз.

Сняв фуражку, второй лейтенант Абэ смахнул со лба капли холодного пота и протёр глаза. Пристально посмотрел на Луну, вспомнил, как в детстве пытался рассмотреть на этом загадочном спутнике Земли человека. Иногда ему казалось, что он видит лицо, а иногда удавалось разглядеть силуэт. Интересно, когда этот человек на Луне наблюдает за Землёй, ему страшно? Или он поражается глупости людей, превращающих свой мир в ад? Друг детства Иноэ всегда смеялся над ним, утверждая, что всё это фантастика и нет на Луне никакого человека, а там можно рассмотреть зайца.

Теперь Нори казалось, что не всегда можно рассмотреть человека и на Земле среди окружающих. А фантастика, даже самая страшная, часто добрее бессмысленной человеческой жестокости.

– Война не романтична, а смерть не красива, как бы нас ни стремились в этом убедить поэты, не видевшие глаза мертвецов, – с горечью сказал молодой офицер лицу на Луне и, надев фуражку, продолжил свой путь, уныло буркнув куда-то себе под ноги: – Лучше бы я стал художником…

Подбитые железом подошвы сапог отбивали монотонный ритм по каменной мостовой.

– Наверное, служить своему народу можно, не только уничтожая других. Почему я раньше об этом не думал? Почему стремился стать военным? А вообще ведь это не моё желание. Я хотел добиться гордости и уважения отца. Поздно уже рассуждать. Отступить и подвергнуть позору имя своих предков хуже смерти. И своей и тех, кому лишь предстоит умереть.

Несколько раз ему навстречу попадались группы солдат от десяти до двадцати человек, грабящих магазины и торговые лавки. Каждая дверь по улицам Чуншан и Тайпин чернела открытым проёмом. Кафе глядели на происходящее глазницами разбитых витрин. На офицера другой части мародёры не обращали внимания, весело переговариваясь пьяными голосами под радостный смех. Они чувствовали свои права на празднование кровавой победы.

Широко раскрытыми глазами Абэ Нори смотрел перед собой, стараясь не моргнуть, чтобы предательски стоящие в глазах слёзы не покатились по щекам и не выдали скрываемой им самим от себя слабости.

Похоже, он духовно слабый, недостойный наследник своих предков, всю жизнь посвятивших служению императору. Хотелось броситься навзничь в пыль дороги и, стуча руками и ногами по земле, зарыдать навзрыд от безысходного отчаяния. Во сколько лет он позволял себе так покапризничать? В три года? В два? Вспомнил! Никогда не позволял, он ведь, сколько себя помнил, готовился стать воином и возродить умершую традицию самураев. Эта мысль заставила его выпрямиться и собраться. Он стал маршировать, чеканя шаг, – только это может избавить воина от слабостей ума.

Одинокий мальчишка в форме офицера императорской пехоты маршировал по освещённому Луной городу, обходя или перешагивая трупы врагов, которые не сделали ни ему, ни его народу ничего плохого. Всё равно врагов, раз так решил император.

Появилась мысль сделать харакири и смыть своей кровью позорную слабость непонятной душевной боли. Ритуальное самоубийство в Японии не считалось слабостью уходящего от проблем неудачника. Традиция вспарывания живота, обрекающая на долгую и мучительную смерть, считалась почётным высвобождением жизненных энергий и зачёркивала прошлое со всеми пережитыми слабостями и ошибками одной жирной линией.

Похоже, алкоголь, выпитый с полковником Ооно Ивао, плохо на него повлиял.

Полковник Ооно объяснил ему, что жестокость в обращении с пленными идеологически правильна. Ужас, который Китай испытает от уничтожения их столицы, заставит народ, не готовый к войне, покориться и позволит избежать ещё больших жертв с обеих сторон при завоевании всей страны.

– Пятого августа 1937 года император Хирохито подписал указ, снимающий ограничения по обращению с пленными китайцами, фактически узаконив их убийства и пытки. В армии запрещается теперь использовать термин «военнопленный». Теперь нужно называть их словами «вещь», «тело», «материал» или «бревно». Ликвидации подлежит каждый мужчина, способный держать оружие. Решение принято главнокомандующим, принцем Асака Ясухико, а это правая рука самого императора, которому мы обязаны служить. Служба им важнее, чем наша жизнь, – пояснял полковник, с отеческой заботой глядя в глаза, в которых читались раздирающие его противоречивые чувства, и добавил: – Просто это война, мальчик мой. Невозможно победить, если дрогнешь и отступишь ты, побегут и твои солдаты. Тогда враг осмелеет и уничтожит всё, чем мы дорожим. Не забывай, на тебе лежит ответственность командира – служить примером. Победа зависит от нашего единства и смелости. То, как ты сегодня вёл себя, выполняя приказы, – это мужественно.

– А что будет с женщинами и детьми?

– Тотальной ликвидации они подвергаться не должны, но командование дало понять, что любые убийства пресекать не стоит, поскольку это укрепляет боевой дух.

– Все это как-то неправильно, – сквозь зубы, сомневаясь в том, что он имеет право делиться своими терзаниями, процедил Нори, – враг должен быть подготовлен и вооружён. Расстреливать безоружных людей – это низко. Это недостойно самурая.

– Это правильно! – решительно заявил полковник Ооно. – Когда ты уничтожаешь безоружного противника, ты деморализуешь других врагов. Ещё ты сохраняешь свою жизнь и жизнь своих солдат, которые смогут ещё убить врагов и принести победу империи! Почему ты жалеешь народ, который придумал самые зверские пытки и никогда не ценил человеческую жизнь? Ты же офицер, так веди за собой с гордостью за достойное выполнение долга. Победа не терпит сомнений!

Абэ Нори молчал, понуро глядя на чашку саке, которая должна послужить ему успокоительным.

– Давай выпьем за победу и за императора, который приведёт нас к ней! А весь Китай и вся Восточная Сибирь присоединятся к империи Восходящего солнца. Мы же на правах сильнейших и мудрых сможем управлять убогими народами Азии. Ведь император в отличие от наших фашистских союзников не собирается повсеместно уничтожать покорённые народы. Мы просто преодолеваем их непонимание, что лишь наша нация способна привести всех азиатов к лучшей жизни и создать Великую Азиатскую Империю! Так за победу! Банзай!

Нори молча выпил, поморщившись, и, поставив чашку, рассмеялся.

– Почему ты смеёшься? – резко спросил полковник Ооно.

– Отец прививал мне любовь к литературе, и я встречал в романе Вальтера Скотта выражение какого-то английского богослова: «Благими намерениями вымощена дорога в ад», если мы ошибаемся в своих идеях, то, думаю, мы с вами там встретимся.

От возмущения брови полковника Ооно встали домиком, а усы встопорщились, как у взбешённого кота.

– Что ты себе позволяешь, мальчишка! – вскрикнул полковник. – Завтра же рапорт на стол о переводе в рядовые, раз ты не готов выполнять волю императора и твоей родины! А если не можешь убивать врагов, то доблестно подставься под пулю, чтобы не позорить честь твоего отца и всех поколений твоих предков, которые с улыбкой отдавали жизнь за Японию. Или делали себе харакири, когда не могли выполнить указание хозяина или проигрывали бой. Пошёл вон отсюда. Если ты погибнешь в ближайшем бою, обещаю не рассказывать твоему отцу, что он вырастил труса.

Краска стыда разлилась пурпурным румянцам по щекам второго лейтенанта Абэ, ещё не успевшего даже отпраздновать свою восемнадцатую весну цветения сакуры. Он вскочил на ноги и выпрямился по стойке смирно.

– Прошу извинить меня, полковник Ооно, за слова, недостойные офицера императорской пехоты, – звонко отчеканил молодой офицер и, до боли стиснув зубы, вытянул подбородок вперёд.

– Так-то лучше, – высокомерно бросил полковник, – а то развёл тут сопли, как девятилетняя школьница! Ступай, исполняй свой долг и если ещё раз ты дрогнешь в исполнении воли императора, выражающего волю твоего народа, то, чтобы снять с себя позор, сразу делай себе харакири. Сразу, потому что в ином случае я прикажу расстрелять тебя как предателя, а тело сжечь, чтобы твои кости не позорили кладбище, где покоятся самураи твоего рода.

– Мои сомнения не повторятся, полковник Ооно, – чётко произнёс второй лейтенант Абэ. Это обещание можно считать клятвой верности, которой японские военнослужащие единственные в мире не давали, поскольку это унизило бы их честь. – Я оправдаю доверие, оказанное мне правом служить в императорской пехоте.

– Так иди и служи, – рявкнул человек, отдавший всю жизнь на подготовку войны, которая уже шла, и добавил: – А теперь, шо-и Абэ, в расположение части шагом марш.

Нори посмотрел в глаза другу своего отца и увидел в них лишь холодный блеск фанатичной решимости, такой же твёрдый и непреклонный, как блеск стали меча. Кивнув и развернувшись, чётко, как на параде, чеканя шаг, Абэ Нори покинул дом, в котором расположился штаб полковника.

– И не вздумай препятствовать солдатам расправляться с местными – это поднимает их боевой дух. Так сказал командир нашей дивизии, генерал-лейтенант Хисао Тани, – услышал он в спину, но не стал поворачиваться, чтобы полковник не увидел чувств, отражённых в его глазах.

Абэ Нори плутал по улицам, стремясь найти площадь, вокруг которой расположилась часть его дивизии. Теперь его в первую очередь терзали угрызения совести за то, что он посмел вызвать гнев человека, которого он знал, сколько себя помнил, и уважал, как отца.

«Так-то лучше, – думал полковник Ооно, – надо сразу осадить мальчишку. Только жёсткостью можно воспитать воина, а я его успокаивать начал. Молод ещё слишком. Уверен, характер проявится и из него выйдет достойный офицер императорской армии».

Глава 5. Беснующийся призрак

Адское правило добра —

в аду нет хороших и плохих,

есть только вкусные и невкусные.

Дракон зарычал с яростным стрекотанием возмущения. Наклонившись, он задел крылом одно из деревьев, и они кубарем покатились по траве. Отлетев далеко вперёд, Зол смог направить свои кувыркания так, чтобы не удариться головой о растения. Пока дракон складывал крылья и тряс головой, приходя в себя, катапультировавшийся пилот со всей прытью, возможной у ползущего на коленях существа, направился к просеке.

Как он и ожидал, впереди ядовитой синевой блестела вода. Береговая линия, как на планете из снов, отсутствовала. Растительность ближе к дающей жизнь жидкости становилась гуще. Когда руки Зола ощутили прохладную свежесть, пришлось подняться с четверенек и протискиваться между стволами травы.

Местная растительность напоминала бамбук и хвощ одновременно. Сами стебли тёмно-синего цвета с жёлтыми прожилками. Листва имела синий цвет с тыльной стороны. Обращённая к солнцу сторона имела красный цвет, возможно, чтобы лучи малого солнца не сжигали их как можно дольше. Не толстые, но очень гибкие шершавые стволы с тонкими шипами усердно сопротивлялись нежеланному гостю, пытаясь исполосовать его короткими колючками.

Зайдя по пояс в жидкость, Зол остановился, размышляя, что делать. Переливающаяся маслянистыми отсветами едва заметной ряби поверхность яркого зелёного цвета ближе в толщах принимала тёмный цвет. Повинуясь инстинкту, он добрался до озера, но что делать в этой чуждой и наверняка недоброжелательной среде?

Подумать удалось недолго. Ломая стволы гигантских травинок, на него спикировал дракон.

«Злобная ящерица», – мысленно выругался Зол и нырнул в зелёную бездну неизвестности.

Один из когтей больно ударил в спину, но не успел встретиться с другим когтем. Дракон оказался лишён радости от ощущения раздираемой плоти врага.

Задержав дыхание, Зол плыл. Привыкал к новым ощущениям и учился передвигаться в незнакомой среде. Дно давно уже пропало из виду, затерявшись в тёмной мгле глубины, а погрузиться глубже в маслянистую жидкость почему-то не получалось. Ощущалось, что грудная клетка расширяется и выталкивает его на поверхность. Перевернувшись, он посмотрел в сторону поверхности.

И тут через воду он услышал шелест крыльев, и чёрное пятно, пикирующее на него с поверхности, материализовалось в фигуру дракона. Монстр сложил крылья для атаки на существо, прижатое к поверхности озера жизненно необходимым газом, распирающим его лёгкие.

Зол выдохнул из себя жизнь и, махнув обрывками крыльев, погрузился в толщу маслянистой жидкости, наполняющей водоём. Оглушительным взрывом, отдавшимся во всём теле, гладь озера пробил дракон, тянущийся своими когтями к жертве.

Животные на голубой планете редко совершают вторую атаку, если первая сорвалась. Экономят силы, поскольку этот ресурс очень ценен для выживания. Странное существо этот монстр. Он стремится убить с некой маниакальной злостью. Сколько бы он уже мог выловить землероек? И себе бы хватило, и детей можно накормить, если он, в отличие от большинства обитателей этой планеты, заботится о своём потомстве. Так нет, дракон мстил за свою уязвлённую гордость, именно поэтому ещё вечность будет воплощаться в полуразумных жителей ада.

В аду часто убивают ради убийства, а не ради еды. Так же, как люди в своём мире, когда чувствуют свою силу и безнаказанность. Когда за ними стоит идея, делающая их якобы богами в их амбициях, а на самом деле ведущая в ад. Он отлично помнил себя и таким, да что скрывать, всё ещё оставался таким, поскольку в аду страшнее всего измениться. Страшно утратить себя. Это страшнее смерти, поскольку десятки, а то и сотни смертей в предыдущих жизнях ты помнишь.

Вспоминая прошлые жизни, ты понимаешь, что стержень всегда остаётся один и тот же, как бы ни менялись декорации. Поэтому родители иногда удивляются в кого их ребёнок такой? Да сам в себя. Такая душа пришла. Лишь своим поведением и чистотой помыслов родители могут привлечь древнюю душу, а если зачали в пьянстве и разврате? Получайте, что позвали.

Зол вовремя нырнул. Дракон и в этот раз не достал до него когтями, разрубающими стволы травы, словно острый самурайский меч разрубает бамбук. «Эх, сейчас бы мне такой меч».

Зол плыл, спасаясь от погони дракона, и понимал, что силы иссякают и он отстаёт. Слишком долго он не насыщал свою голубую кровь ядовитым газом адской планеты. Наверху заметно светлее, значит, там поверхность, но вниз почему-то плыть легче. Дракон, сложив крылья, преследовал его. Теперь дракон пытался дотянуться до него своей гнусной пастью. Это ясно видели глаза на кончиках ушей, неожиданно легко адаптировавшиеся к жидкости. Зол поджал задние конечности и этим уклонился от клыков преследователя.

«Погибнуть в бою – это достойная смерть даже в аду. Это лучше, чем захлебнуться или чтобы сожрали во время бегства», – решил Зол и, развернувшись, сократил дистанцию с преследователем. Глаз дракона оказался очень близко и перед тем, как ткнуть в него своим когтистым пальцем, Зол успел заглянуть в его душу. Из глубин сознания безумного монстра хмуро, исподлобья, глядел враг. Разглядывал того, кто мог убить его ещё в прошлой жизни и сделать тот, другой мир лучше и чище. Творить добро можно не только добрыми делами, но и уничтожая зло.

Воспоминание стрелою боли пронзило мозг. Это враг, наверняка узнавший его и поэтому так настойчиво преследующий. Душа, возродившаяся в этом совершенном механизме убийства ради того, чтобы уничтожить его. Ненависть сильнее смерти, а в аду всегда так. В прошлой жизни того, кто получал удовольствие от насилия и чужих смертей, звали капрал Кумагаи.

Когда дракон метнулся в сторону противоположную выбитому глазу, Зол увидел, что из пробитого брюха дракона сочится голубая кровь и торчат кишки.

А враг-то не так силён, как он о нём думал! Значит, нужно его убить и исправить ошибку прошлой жизни! Метнувшись за спину дракона, Зол обхватил его шею лапой, впив когти в неподатливую кожу. Второй лапой схватился за свою когтистую конечность. В какой-то другой жизни это могли назвать удушающим приёмом. Нижними конечностями ему пришлось обхватить врага за туловище, чтобы удержаться за шею, несмотря на яростные метания этого воплощения ненависти. Внутренности разрывал огонь, который стал невыносим. Вдох! Жидкость наполнила его гортань и лёгкие. Теперь нужно как можно дольше удержаться, пока мозг не перестанет работать и тело не обмякнет, отпустив врага и не успев его забрать с собой в новые перерождения в ещё более мерзких формах в низших глубинах ада.

Сил сдерживать биение сердца и не дышать уже не осталось. Теперь он вдохнёт жидкость и его мозг медленно начнёт умирать. Остаётся надеяться, что сил задушить врага хватит до того, как руки разомкнутся и удушающий приём превратится в предсмертные объятья. Вдох.

Тут Зол обратил внимание, что жидкость прошла через жабры на шее и ощущения стали значительно лучше. Внутренности уже не обжигал огонь, и второй вдох жидкости дался значительно легче.

Оказывается, страх вдохнуть жидкость, из-за которого он едва не умер от удушья, оказался из другой жизни. Он, получается, амфибия! Может жить в водной среде. Так вот почему так мечется дракон: он задыхается не потому, что Зол давит ему на гортань, а потому что у него закрыты жабры.

Дракон поменял траекторию и принялся всплывать. Взмах мощных крыльев оттолкнул тело пилота и пассажира от поверхности озера. Ещё два взмаха выбросили их из тени горы, и жидкость закипела на чешуе, мгновенно испаряясь.

Зол раскрыл жабры, и жидкость устремилась к поверхности, на глазах испаряясь. Дракон выплюнул воду через рот, ведь жабры его по-прежнему пережимал противник. Слабеющий ящер полетел по направлению к горе. Наверняка там его нора, а возможно, он рассчитывает на помощь того, кто не безразличен к его судьбе и окажет помощь в совместном поедании строптивой добычи. Этого допустить нельзя. Но как?

Зол достал красный алмаз из кармана в сломанных рёбрах и ударил рептилию в темечко. Дракон метнулся в сторону, дёрнул головой, и рука, удерживающая шею, стала соскальзывать. Зол положил алмаз обратно, но не успел перехватиться при следующем рывке, и рука разжалась. Стараясь хоть как-то удержаться, Зол вцепился когтями в жабру.

Дракон жалобно взвыл и совершил немыслимый кувырок, стараясь освободиться. Противник осознал слабое место и загнал когти второй лапы глубоко в жабры, схватил нечто попавшееся под руку и дёрнул это что было сил. Плоть дракона задымилась и почернела под ослепительными лучами малого солнца ещё до того, как он успел до конца разжать ладонь и выбросить эту дрянь.

Дракон расставил крылья, останавливаясь о плотную атмосферу. Зол, перелетев через голову, оказался на брюхе врага. К нему незамедлительно потянулись огромные когти задних конечностей рептилии, и он схватился за то, что первое увидел: за кишку, торчащую из вспоротого в начале поединка брюха врага.

Кишка сильнее вылезла из брюха, и Зол инстинктивно помог ей, полоснув своими когтями по ране. Внутренности стали выпадать из брюха дракона под весом добычи. Дракон спикировал вниз. Каменистая поверхность подножия горы со скудной растительностью стала стремительно приближаться. Зол дёрнул кишки и принялся по ним подниматься ближе к телу врага.

Дракон попытался к нему дотянуться клыкастой пастью. Наездник ткнул ему в целый глаз когтями одной руки, после чего крылатый монстр потерял ориентир и воткнулся головой в камни. Хрустнули позвонки, и послышался треск ломающихся от удара костей. Чьих, Зол не успел понять.