Алексей Пятигорский

Спасение

Зачем их спасать? Гуманнее вытащить на снег. Там за полчаса тёплые комочки окоченеют, если до этого не станут добычей бродячих собак.

Котята орали и тыкали друг друга слепыми рыльцами, ища живительные сосцы мамки, которая, отощав и ослабев от родов, видимо, отправилась искать себе пропитание. Только бы молоко не пропало.

Виктор разглядывал ворошащиеся комочки со смешанными чувствами – что-то давно забытое, немного пафосное, но важное, поднималось в нём.

Он был бомжом со стажем, можно сказать, бомжом по идеологическим соображениям. Не вписавшись в скоростные алгоритмы нового времени, по старинке запил, лишился квартиры, вслед за ней – знакомых, а затем и близких друзей. Прошлое казалось сплошной ложью, его беззаботное пионерское детство словно было историей другого мальчика, которого уже нет. Почему же тогда он, Виктор, ещё был – он и сам не знал. Уныло тянул лямку, механически приспособившись выживать. В жизни, не обременённой заботой даже о самом себе, существование превратилась в «день сурка» с декорациями, менявшимися в зависимости от сезона. Зимой убежищем становился колодец теплотрассы, в котором и обнаружились новорождённые котята.

Прождав кошку-кормилицу до вечера, Виктор понял: необходимо что-то предпринять, иначе малыши не выживут. Он засунул тёплый клубок за пазуху и нехотя выбрался на морозный воздух.

Был вечер, но ветеринарная клиника ещё работала.

– Мне нечего с ними делать, – холодно произнёс врач, – но я могу вам помочь смесью и шприцем, если захотите их выкормить. Только больше сюда не приходите, ничем уже не помогу. Мы – частная клиника, а не благотворительная организация, – хозяин кабинета достал из стеклянного шкафа две банки порошка и несколько одноразовых шприцев. – Старайтесь кормить их каждые три часа. Смеси хватит дней на десять. Потом они уже смогут перейти на обычный корм.

Почувствовав за внешней холодностью непобедимую доброту, Виктор собрал котят, взял банки, шприцы и вернулся в шахту теплотрассы.

Он кормил котят, приблизительно отсчитывая время и с ужасом осознавая, что смесь заканчивается гораздо быстрее, чем ожидалось.

Обходя в очередной раз подконтрольные ему помойки, Виктор увидел машину, буксующую в сугробе. Когда, повинуясь непонятному инстинкту, он помог вытолкнуть автомобиль, интеллигентного вида мужчина, сидевший за рулём, на удивление не уехал, а вышел к бомжу.

– Вот, командир, держи, – он протянул Виктору мятую купюру.

Тот смутился. Деньги он видел редко и чувствовал себя неудобно, когда кто-то пытался ему заплатить.

– Спасибо, – пробормотал он, – да мне не нужно, но котятам – возьму.

Мужчина удивлённо посмотрел на бомжа и, сунув ему ещё одну купюру, быстро уехал.

Боясь держать деньги у себя, Виктор отправился в зоомагазин. Женщина за прилавком подозрительно уставилась на него.

– Вам чего?

– Мне это… Смесь для котят нужна.

Виктор положил купюры на прилавок.

– А какой возраст?

– Чуть больше недели.

– Тут на много не хватит. Но… знаете, что? Завтра мне привезут товар, приходите. Поможете разгрузить, а я с вами смесью рассчитаюсь.

Женщину звали Ольга. Открытый несколько лет назад магазин уже наработал клиентуру и приносил небольшой, но стабильный доход.

К кошкам Ольга питала слабость, а районный бомж, которого она видела и раньше, поразил её заботой о новорождённых. С того вечера она стала регулярно подкидывать ему работу и снабжать кормом. Понимая, что мужчина обделяет себя, выращивая четвероногих, она старалась ненавязчиво покормить и его.

Когда отзвенела мартовская капель, Виктор стал появляться на улицах города в сопровождении четырёх котят. Трое были серого окраса, а один – ярко-рыжий. Они ходили за мужчиной по пятам, и вся эта группа вызывала умиление у жителей района. Зная, что Виктор регулярно приходит к Ольге в магазин, некоторые стали оставлять для него ношеные вещи.

А ближе к лету для Виктора нашлась вакансия дворника в одном из близлежащих домов. Должность эта предполагала выделение полуподвального помещения для проживания. Туда Виктор и въехал со своим семейством.

Эту историю рассказал мне один из жильцов. Я решил непременно расспросить мужчину о том, как котята вернули его в социум.

Постучав в обитую дерматином дверь, я ожидал, что хозяин пригласит меня войти. Но тот не стал этого делать, а сам вышел на лестничную клетку. На вопрос, что мне нужно, я пересказал историю, услышанную о нём, но он лишь рассмеялся:

– Ерунда. Я никогда бомжом не был. И котят никаких не спасал. Судачат люди от скуки, – пожал он плечами и открыл дверь в квартиру, демонстрируя намерение закончить разговор.

Два серых кота выскочили на лестничную клетку, а ещё две морды, серая и рыжая, уставились на меня из глубины коридора.

– А ну домой! – прикрикнул он на котов, и те безропотно повиновались. – Ну, бывай! – сказал он мне.

В его глазах я успел разглядеть весёлых танцующих чёртиков.

Апельсин

В новогоднюю ночь эту историю всегда рассказывал мой дед. Его рассказ и запах хвои и цитрусовых за столом стали для меня непременными атрибутами праздника. Здесь он приведён в том виде, в котором я привык его слышать.

«Слепили как-то малыши снеговика во дворе. И ничем бы он не выделялся среди прочих коллег, украшавших почти каждый двор, если бы не одно обстоятельство. Машке, беленькой кудряшке, отец к Новому году привёз из плавания апельсин. Оранжевый, сочный, отдававший экзотикой тропических стран, но один… Единственный! В то время апельсины не все даже видали, не то что пробовали. Ну, малышня дворовая, конечно, за Машкой бегала, чтоб та апельсином поделилась. А она очень добрая была и переживала, что на всех не хватит. В тот вечер, когда снеговика лепили, что-то нашло на неё. Вынесла она фрукт свой заморский и в снежный ком закатала. В районе груди. Так детворе и объяснила: „Нос мы ему красивый подобрали, а сердце – нет. Не хочу я апельсин этот, все из-за него перессорятся. Пусть лучше вместо сердца у нашего снеговика апельсинчик будет!“ Изумились малыши, конечно, но спорить не стали. Принципиальная эта Машка-кудряшка была: как решила – так и сделает. Изваяли, в общем, снеговика этого. На голове ведро, морковь вместо носа, а в груди – заветный апельсин бьётся. Так детки думали, даже прижимались к нему, чтоб послушать. За это всех рано домой загнали – чтоб ухи не отморозили. А на утро не стало снеговика!»

«Так может, кто-то из ребят его ночью разломал, чтоб апельсином полакомиться!» – всегда восклицал я в этом месте. Дед укоризненно смотрел на меня и продолжал рассказ:

«Никто не ломал его. Ожил этот снеговик, прихватил дворничьи снегоступы и в лес направился. На Север собрался, чтоб весны не дожидаться. Думал, на Севере таять не придётся, а ребята себе нового слепят. В общем, брёл он вдоль реки и к утру на полянку одну вышел. А на полянке той накануне молодёжь развлекалась. Костёр жгли, танцевали да бабу снежную лепили. И такую красавицу вылепили, что снеговик наш про Север и думать забыл. Утонул в её глазах, из двух угольков костра сделанных. Вместо носа веточка была, а вот глаза на диво получились – глубокие и чёрные. В общем, остался наш снеговик на той полянке. К бабе снежной прильнул, и оба тут таять начали! На улице мороз, вьюга вокруг, а они знай себе тают…

Под Новый год как раз туда снова компания снарядилась и обнаружила красную морковь, дворничьи снегоступы и апельсин с угольками рядом. Не от весны – от любви растаяли. А апельсин тот Машке-кудряшке обратно принесли. Он не испортился совсем. И такой удивительный оказался – на весь двор хватило. Даже из соседних домов малыши приходили – так и их угощали».

«Да ну!» – не верил я деду.

«Вот те ну! – подытоживал он с жаром. – Говорю тебе: на всех хватило! Я как раз в соседнем доме жил. И мне досталось. Я с тех пор апельсина вкуснее и не едал!»

Не знал мой дед, что такое «каноническая концовка» сказки. А я, когда узнал, деду не рассказывал. Потому что очень уютно было сидеть рядом с пожилым человеком, ни на грамм не утратившим веры в эту самую сказку.

И апельсины в Новый год у деда самые вкусные были. Не знаю уж, где он их доставал, но вкуснее я не едал…

На крыше

– Да почему вы решили, что следующее воплощение начнётся с чистого листа?! – вопрошающе прозвучал по-стариковски высокий, хриплый голос.

– А с чего ему начинаться? Первый вдох, первая улыбка – всё новое, чистое.

– Но ведь вы тот же, что и были в прошлом воплощении!

– Не думаю. В любом случае, я не помню…

Яков стоял на парапете припорошённой рыхлым снегом панельной девятиэтажки. Колодец двора растекался тёмным пятном под ногами. Лишь редкий, тусклый свет фонарей внизу позволял почувствовать высоту. Страха не было. Повышенный адреналин просто предвещал долгожданный поворот в унылой и предсказуемой, как лента Мёбиуса, жизни.

Уже сиганул бы в темноту, если бы не странный голос, задержавший его в решительный миг:

– И в следующий раз не вспомните.

– Да откуда вам знать?!

Яков возмущённо глянул в сторону новоявленного гуру, решившего, вероятно, удержать его от категоричного шага.

В нескольких метрах, тоже на парапете, восседал кот. Две жёлтые точки глаз ещё можно было различить, но силуэт казался смазанным, хотя чёрная шерсть и контрастировала с белой порошей. Поскольку больше никого не было видно, Яков решил, что такому собеседнику стоило уделить время. Он уселся, свесив ноги вниз, и уставился перед собой. В последние минуты жизни человек может позволить себе не удивляться и не пялиться на кота, даже если он говорящий.

– Я знаю. Хотя вы и не обязаны мне верить, но сможете опытным путём опровергнуть или подтвердить справедливость моих слов.

– Я это и собираюсь сделать…

– Ах, я ещё не высказался. Просто думаю, с чего начать.

– Начните с начала! С сотворения мира, если хотите! – усмехнулся Яков.

Его стала забавлять мысль, что он беседует с животным. На краешке сознания мелькали предположения, что это включился защитный механизм психики, пытающийся предотвратить самоуничтожение или, напротив, он уже умер, и теперь сознание осваивается в новых для себя условиях.

– Хорошо… Мир был сотворён для вашего удовольствия, но вы самозабвенно культивировали в нём страдание и в итоге решили такой мир отвергнуть.

– Пусть. Может, я нахожу в этом удовольствие!

– Вряд ли. Если бы это было так, вы бы уже летели вниз.

«Значит, я ещё жив», – подумал Яков.

– Это не я культивирую страдание. Сам мир принял его за основу. Мировые религии на этом построены.

– Во-первых, не все. И потом: разве вы религиозны?

– Нет, я просто обосновал своё утверждение. А вы хотите сказать, что весь мир – сплошное удовольствие?

– Отнюдь. Но, расположив удовольствие и страдание на полюсах картины мира, вы просто загоняете ваше «я», которое стремится сейчас на свободу, в шкуру животного, довольно примитивного.

– А что же нужно поставить на полюсах?

– Кому нужно? Это не риторический вопрос. От ответа на него зависит многое. Но я бы хотел рассказать вам что-то менее философское, хотя и более практичное.

– Знаешь, котофей, я был бы рад с тобой ещё поболтать, но мне нужно спешить. Небеса уже заждались.

– Уходить нужно счастливым. Иначе цепь перерождений превратится в такую же рутину, как и опостылевшая жизнь.

– Да кто тебе это сказал?!

– Малосущественно. Важнее знать, как выйти из морока предопределённости и зажить в настоящем моменте.

– Это действительно интересно.

– На самом деле, каждый знает путь. Точнее – множество путей. Я напомню тебе о трёх основных, а ты подумай, который тебе ближе.

– Валяй, усатый!

– Нам кажется, что мы проживаем некий непрерывный сценарий, осью абсцисс которого является время.

– А ординат? – напрягся Яков.

– По-разному. У кого-то – благосостояние, у кого-то – эмоциональная шкала. В любом случае такой взгляд примитивен до невозможности. Время не линейно, и очень глупо рассматривать его как вектор.

– А каково же тогда время?

– Не суть. Важно, что реально является осью абсцисс.

– И что же?

– Допустим, опыт. Я намеренно не вдаюсь в подробности. Существенно другое: годы, проведённые на монотонной работе, кажутся нам мгновениями, а моменты озарения, минуты счастья растягиваются в памяти в часы. И для прерывания этой монотонности, для выхода из тупика безысходности есть три основных пути.

– Поведай мне, котейка, какие же? – саркастически полюбопытствовал Яков, не желая признаться самому себе, что разговор с котом увлекал его всё больше и больше.

– Охотно. Первый – музыка. Но та, где ритмический и гармонический рисунки уникальны. По этой причине современная поп-музыка не вытащит тебя из безысходности, а вот классическая – вполне. Проблема в том, что многие не способны её воспринимать, а для того, чтобы выйти из душевного тупика, необходимо руководствоваться абсолютно новым, незнакомым ранее произведением. Иначе оно просто повторит какой-нибудь привычный алгоритм, но выход не покажет.

Яков нахмурился. Он не любил классическую музыку и, хотя ему теперь было интересно, этот путь был явно не для него.

– А какие ещё есть пути? – спросил он своего разговорчивого собеседника.

– Сон. Глубокий, оздоравливающий. Люди, загнанные в тупик, часто его теряют. Жаль, потому что сновидения, неподвластные ничьей воле, открывают путь к решению сложной ситуации. А на самом деле они просто постепенно заменяют токсичную для тебя реальность на более дружелюбную.

– А как быть, если снятся кошмары?

– Постоянно? – уточнил голос.

– С высокой периодичностью, – ответил Яков.

– Тогда существует третий путь – незнакомая дорога. Но есть важные условия, без которых он не будет эффективным. Ты не должен знать, где эта дорога заканчивается. В идеале и где начинается – тоже. Чем длиннее путешествие по таким дорогам, тем выше вероятность, что ты ощутишь себя живущим в настоящем моменте. Когда не будешь знать, где ты, вполне вероятно, что задумаешься, кто ты. И получишь ответ. Проще говоря – вспомнишь.

Яков перекинул ноги обратно на крышу. Кота рядом не было.