Эпистолярный жанр

Новый год только отгремел каждодневными салютами под окнами, и на Светку накатило: бывают такие моменты, когда будто бы приоткрывается окно в прошлое, веет чем-то особым оттуда, из этого временного портала. Ключом может стать что угодно – цвет снега под вечерним фонарём, звук, запах, случайная песня, донёсшаяся из чужой машины…

Светку догнали зимние каникулы времён её учёбы в одиннадцатом классе. С Кудряшкой, давней подругой, с которой так много было прожито тогда, уже не виделись сто лет, и неизвестно теперь, когда что-то будет снова. А ведь именно те каникулы стали поворотными в её судьбе. Без преувеличений!

Светка вдруг достала пачку листов – и села писать. Письмо, туда, Кудряшке:

«Ты помнишь? Мы познакомились в поезде. Путь был дальний, нам всем предстояло провести неделю вместе: олимпиада с понедельника по пятницу, плюс выходной на церемонию закрытия, плюс дорога около полутора суток в один конец, с остановками в Москве на много часов по пути туда и оттуда.

Я была мрачный интроверт. Она – совсем другое дело! Кудри, очки, голубые глазища, смешливая и лёгкая. Мы в разных возрастных группах – она на год младше, и как же хорошо, что соперничества у нас нет и никакая тень не падает на нашу дружбу!»

Светка задумалась. Почему «она», если должно быть «ты»? Ладно, потом.

«А нашу команду помнишь? По вечерам мы шушукаемся про всякое: у кого какая школа, мальчики, увлечения… Все оказываются влюблены и печальны: всё безответно, грустно, избранник играет в Онегина – то взгляды томные кидает, то не мила ты мне. Конечно, все пишут стихи. Она пишет лучше и талантливее меня, это круто».

Светка вновь остановилась: опять она, да что ж такое.

«В Москве на обратном пути мы гуляем по Красной площади, фоткаемся на фоне здания МГУ на Моховой, и я говорю ей: я буду тут учиться. Она смеётся, будешь, чего ж нет!

А потом у нас будет целый роман в письмах. В жанровом, конечно, смысле. Эпистолярный роман про дружбу. В бумажных письмах, настоящих. Между нашими городами то ли двести, то ли триста километров: очень много в провинции, когда тебе всего семнадцать. Конверты ходят толстые, мне всегда приходится доплачивать за вес при отправке. В этих письмах всё: радости, горести, надежды, мечты, любовь, стихи, счастье, откровенность…

На январские каникулы она зовёт меня в гости, и я каким-то чудом еду! Моя первая самостоятельная поездка в другой город, ради веселья и подруги! С ума сойти!

У неё прекрасная семья, я в них влюблена во всех. Папа – сдержанный и строгий, мама – душевная и очень тёплая. Время летит очень быстро. Есть ещё и старшая сестра, которую я увижу всего раз мельком, она уже взрослая и с ними не живёт.

А потом… чего только не будет потом!

Весной я внезапно для всех приеду ещё раз: мы обе что-то там получили на поэтическом конкурсе, надо быть на награждении.

В университет я поступлю, но на филфак: решение это я приняла там, у неё в гостях. Какой юридический или иняз, кому и зачем я врала так долго, не моё ведь.

И будут письма, письма, письма. Теперь уже из других широт: Москва, МГУ, Дом студента на Вернадского.

Через год она приедет поступать, я договорюсь в общаге, и она будет жить у меня в комнате. Я работаю и на лето остаюсь, и ей же кто-то тут тоже должен помочь.

На первом курсе ей не повезёт с соседками, и мы совершим тайный обмен комнатами. Она переедет к нам. Её сестра время спустя станет моей однокурсницей.

Я знакома с её кавалером и страшно его не одобряю. Ума у меня маловато, она сердится на мои слова о нём, и я учусь молчать.

Однажды я приду в нашу комнату из ванны неглиже, а там у нас гость. Ой, говорит, познакомьтесь, это мой старый друг. И кстати, я поступила в театральную студию!

Однажды мне позвонят в дверь, я открою – а там она: «Ты представляешь, он меня бросил!» Да чтоб его вечно черти в аду жарили, дорогая!»

Светка задумалась. А ведь тот негодяй был один в один Хло, её старый знакомец. Бывает же.

«Я приду на все её премьеры. На один спектакль, где у неё главная роль, я приду десять раз. Когда у неё начнётся другая жизнь, я не пойду ни на одну постановку, где она была и где теперь играют другие актрисы.

Мы будем вместе работать и ни разу не поругаемся.

Она уедет в Рим и выйдет замуж за симпатичного и сурового на вид итальянца. Уезжая, она скажет мне:

– Смотри, вот мешок, это наши письма. Пусть будут у тебя.

А за год до этого на моей свадьбе она прочтёт письмо, где я несколько раз повторяю, что очень хочу, чтобы он меня полюбил, и добавит: «Видишь, полюбил и всё сбылось!» Это будет лучший тост вечера.

Она поймает букет. Её итальянец будет в совершенном замешательстве, и она притащит его ко мне за руку: «Скажи ему срочно, что мы не сговаривались!» Господи, милый, клянусь чем хочешь, всё честно! Я потом покажу видеозапись с букетом на их свадьбе в Риме, а после она будет бросать свой букет невесты.

Там же на свадьбе, пока нас катают на корабле по Тибру, ко мне подойдёт её папа: «Знаешь, я считаю, что это вот всё – в том числе из-за тебя. Это ты её тащила в ваш университет, да так, что сестра тоже захотела к вам. Это ты ей помогла, она знала, что у неё есть плечо. И теперь у неё всё хорошо».

Я люблю её папу за эти слова до сих пор. Не потому, что прямо в них верю и думаю так же, а потому, что он их сказал.

Письма лежат в том самом пакете на антресолях. Я их никогда не достаю и не читаю. Прошлое прошло. Но они лежат».

Светка перевела взгляд на шкаф, где на антресолях лежал пакет с письмами. То ли от времени, то ли от пыли он стал уже не таким, каким был. Светка с удивлением поймала себя на том, что крайне редко туда смотрит и никогда к тем вещам не прикасается.

«Пять лет спустя она сидит у меня на моей московской кухне, мы пьём вино, смеёмся, она говорит: «Представляешь, мой маленький сын уже сделал карьеру в кино лучше, чем у меня! У меня эпизоды, а у него – главная роль!» Мы смеёмся: нарожала, говорю, мать, талант, ничего удивительного, это ж твой. Я тобой очень горжусь и очень хвастаюсь! Всегда!

А давай, говорит, сделаем селфи, муж вам привет передаёт! Шлём ему в Рим привет тоже!

Если бы кто-то рассказал мне всё это тогда, в пыльном поезде, несущем нас, школьниц, в новые города, я бы вряд ли ему поверила».

Светка очнулась и положила карандаш. В комнате было темно, слышно было, как за окном подвывал ветер и снег стучал по карнизу. Свет отчего-то не хотелось включать, хватало и настольной лампы. Сколько времени прошло, пока она писала?

«Странное получилось письмо. Кто вообще пишет адресату «она»? Должно быть ты. Что за чертовщина вообще.

А если подумать… не ты и не я, а действительно – она, они. Те, давние, совсем другие, а во многом – такие же… Юные, наивные, дерзкие. В другом времени, в другом измерении, в другом всём».

Светка сложила листы. Пачка получилась толстая – прямо как тогда, в юности, а почерк стал куда хуже.

Светка ещё пару минут подумала, запихнула письмо в конверт, заклеила, подписала.

И никогда его не отправила.

Увольнение

Светка захлопнула книгу. Название – напомнила ей обложка – «Истинная правда».

Слова, которые Светка сейчас прочитала, стучали в висках.

Отдавая – делай это легко.

Теряя – делай это легко.

Прощаясь – делай это легко.

Осмыслить это было трудно. Главная проблема, с которой Светка жила всю жизнь, – это как раз её не-лёгкость.

– У тебя волосы тяжёлые! У тебя походка тяжёлая! У тебя характер тяжёлый! – мама (да и не только она) говорит это постоянно.

Ты, Света, очень тяжёлый человек. И жить тебе – тяжело. Это факт.

«Не принимай близко к сердцу!» – этой фразой Светку можно было ввергнуть в истерику и ступор за долю секунды.

Делай это легко… легко сказать!

На следующий день Светка пошла увольняться. Решение это было, мягко говоря, нелёгким: съёмная квартира, муж – вчерашний студент, сама Светка ещё только на третьем курсе, денег нет, ничего нет! А есть – большая корпорация, немецкая, мощная, международность на высшем уровне, то есть по всему миру, буквально в любой стране. Стабильность, соцпакет, карьерный рост. И есть – беспросветно тупой коллектив, в котором как-то завелись даже приятели и подружки, но в котором ужасно. Есть – хорошие показатели в Светкиной работе, аттестации на сто из ста баллов все до единой, идеальная дисциплина; говорит на двух языках – немецкий уверенно, английский – с божьей помощью, но на посетителей их бутика в большом туристическом ТЦ в центре Москвы этого хватает.

И ещё есть стабильная, ровная, невыносимая ненависть к этому всему. И глубокое, стабильное, такое же ровное отвращение. Причём второго – куда больше. И угнетало именно это: ненависть может дать силы, превратиться в ресурс, энергию; отвращение – нет. Оно только может заставить желать избавиться от источника, вызывающего это отвращение, но не более того. А когда подавляешь и терпишь, так оно и вовсе тратит силы впустую. Надо избавляться. И перестать ненавидеть.

«Мне 21 год, – думала Светка в полудрёме по пути в офис. Ехать было аккурат через весь город. – Мне 21 год, я ненавижу эту корпорацию. Я ненавижу эти полтора часа в дороге. Этих людей. Эти порядки и нравы. Страшно? Да, очень. Отвратительно? Тоже очень. Уходить в никуда – так себе идея. Стипендия тысяча триста рэ, не разгуляешься. Накоплений нет. Богатых родителей нет. Ничего нет. И сил терпеть больше тоже нет. Терпела до предела».

Светка вышла из метро и пересела в маршрутку. Ещё 15 минут пути в чисто поле до точки «Проектируемый проезд, дом 1». Хотя каких 15, столько уже прошло, а ещё ехать и ехать!

«Мне 21 год. А выгляжу я на все 30. Потому что устала. Потому что терплю. Потому что ненавижу. Потому что отвратительно. Взгляд тяжёлый, походка тяжёлая, жизнь тяжёлая. Но так не должно быть, свет клином не сошёлся, разберусь как-нибудь. С Универом же как-то разобралась, а ведь приехала – даже не знала, где он находится. И ничего, поступила, учусь…»

Из маршрутки Светка вышла, как из тьмы на свет, навстречу новому дню и судьбе.

Коробка в чистом поле. Офис, он же склад, он же центр огромной парковки, он же какой-то страшнючий ангар, был одновременно уродливой и приятно сияющей глыбой. На стены налип иней, и солнце искрилось в нём любимым с детства колючим серебром и даже каким-то ожиданием чуда. Светка всегда любила зиму именно за это.

Проходная, лифт. Внутри – бесконечные коридоры, а потом – странный огромный опенспейс. Линейные менеджеры сидят в рядок за линейно поставленными столами. На столах стоят компьютеры всех фасонов – от пожелтевших старинных «Макинтошей» (Светка такие последний раз только в школе видела) до новеньких ноутбуков. Всё вразнобой. Было душно, шумно, пахло новым ламинатом, пылью и тягучей неизбывной тоской.

– Так, – затарахтела весёлая девушка, отвечающая за персонал. С ней Светка познакомилась в их магазине на «Дне корпорации», когда всех офисных прислали по традиции «в поле». – Так, Света, я всё знаю, я прочитала твоё дело, и Катя, твой директор, тоже характеристику передала. Ты должна остаться.

– Спасибо, нет, я всё решила.

– Ты не поняла. Тут, мы тебя сюда переведём. У тебя аттестации на уровне, ни одной меньше сотни! Дисциплина, план, приличный вуз, скоро диплом получишь. Два с половиной года стажа. Ты знаешь, что ты первая в бутике такого типа, кого туда взяли на частичную занятость? Ты же видела, что год больше не было никого?

– Нет…

– Так, будет офис. Сейчас открывается куча магазинов, поедешь открывать, за полгода – директор. Или за полтора тут – в тренинг-менеджеры, у тебя все данные есть.

– Нет.

– Светлана, я последний раз говорю. Международная корпорация, соцпакет, даже стоматолог включён, на руководящих – в Германию будешь ездить, у тебя же язык. Смотри, круть какая, офис новый! Тут скоро будет нормально, всё сделают и обустроят, только построили же! – менеджер широко махнула рукой, не переставая улыбаться.

Светка обвела взглядом ряды. Солнце лупило в огромное окно без штор, один линейный менеджер другому отвешивал щелбаны. На окне был иней.

– Мне трудовую забрать. И ехать мне далеко. И я устала. Я не могу уже.

Почему-то именно последняя фраза прозвучала так искренне и точно, что менеджер потухла, свернула свои уговоры, быстро кивнула и принесла синенькую книжку – трудовая. Светка схватила её, подписала бумаги – и сама не поняла, как очутилась на улице. Кажется, даже бежала, перепрыгивая ступени и не дожидаясь лифта.