Глава 5. Ночь Двух Сестёр

На следующий день после скудного завтрака, состоящего из пары поджаренных сосисок, чёрствого хлеба и дешёвого порошкового кофе, Джеремия по привычке выпил причитающуюся кружку зелья. За свою нелёгкую жизнь, полную мытарства и скитаний, какой только гадости ему не доводилось пробовать, но антиоборотное зелье Персиции смогло затмить даже наиотвратительнейший вкус особо вонючих рыбных консервов, которые и открывать-то было страшно из-за острого запаха тухлятины, – ему доводилось пробовать её как-то вместе с грузчиками в городских доках. Вкус у зелья был, как у протухшей половой тряпки, которой, даром что она полностью поросла плесенью, упорно продолжали убирать самые грязные общественные туалеты.

– О, дядя Дже! Ну и видок у тебя опять! Как у всплывшего утопленника, забери меня могила! – воскликнул Свальг, один из неразлучной троицы ребятишек, круглый мальчик невысокого роста с огромным ртом и неровным рядом остреньких зубов.

Когда он скалился в своей широченной улыбке, которой очень гордился, могло показаться, что вам улыбается какое-то ожившее чудовище, одно из тех, что в виде скульптур и изваяний встречаются по всему Кошмариусу.

– Точно! – подхватил Снибб – второй мальчуган, высокий и худой, с неимоверно большими ушами, которыми он мог, наверное, при желании даже помахать, и чёрными, как антрацит, волосами. – Тебя хоть сейчас хорони, сожри меня горгулья!

Единственная в троице девочка Стэв ничего не сказала и лишь хитро улыбнулась. Задрав свой непомерно длинный нос, она нарочито заботливо налила своему дяде ещё чашку коричневатой бурды, которую лишь с определёнными оговорками можно было назвать кофейным напитком. Тем не менее и дядюшка Джеремия, и все детишки очень любили его и с удовольствием пили на завтрак и после обеда. Бодрил он получше самых изысканных сортов настоящего кофе, о которых в этом скромном захолустном домишке и слыхом никто не слыхивал.

Расправившись с нехитрым завтраком, Джеремия строго обвёл взглядом троицу.

– Сегодня начинается Ночь Двух Сестёр, а это значит? – Дядюшка сделал паузу, давая возможность своим подопечным самим закончить мысль.

Детишки сидели на разномастных самодельных стульях и табуретах с самыми добродушными выражениями лиц, на которые были вообще способны.

– Это значит, дядюшка, – подхватила елейным голосом Стэв на правах самой старшей из детишек, – что мы сидим здесь тише воды и ниже травы и ждём твоего возвращения!

Джеремия удовлетворённо кивнул.

– Да, правила не меняются! Узнаю, что вы снова набедокурили, – потряс он перед ними своим внушительным волосатым кулаком, – спущу в подвал и запру на неделю!

Детишки как по команде сделали вид, что ужасно боятся такого сурового наказания, хотя на самом деле они и сами с удовольствием проводили время в подвале своего ветхого домика, поочерёдно запираясь в нём в полной темноте. Там ввиду полного отсутствия света и полного кавардака с недавних пор завелась какая-то мелкая нечисть вроде домового или боггарта, и ребята сделали его своей новой игрушкой. Дядюшка Джеремия этого не знал, как и не знал много другого из того, что вытворяют эти бесенята.

Он снова постарался сделать суровое выражение лица, но из-за не очень хорошего самочувствия у него вышла болезненная гримаса.

– Всё будет нормально! Ты всегда можешь на нас положиться. Ни о чём не думай и наслаждайся охотой! – радостно улыбаясь, заверили его сорванцы.

Эти их слова совершенно не удовлетворили Джеремию. Когда троица вела себя с ним так, как сегодня, выражая полное послушание и всяческую покорность, стоило быть начеку больше обычного. Но как тут будешь начеку, если с наступлением полных сумерек снова начнётся трансформация? С неспокойным сердцем оборотень покинул свою лачугу, когда на небе лишь немного просветлело и над Кошмариусом взошла вместо Старшей Сестры, хозяйничавшей всю прошлую ночь, Младшая Сестра.

Он старался поспеть во все места, где у него ещё оставались какие-то незавершённые дела: в артель грузчиков, чтобы заранее взять заказы на следующий месяц; в пару мастерских, где ему обещали заплатить за починку мебели; к часовщику, жившему недалеко от Кривофонтанной площади, у которого он хотел оставить свои старые наручные часы с потрескавшимся стеклом. Это была единственная вещь, оставшаяся от родителей. Как и детишки, которых он когда-то приютил, Джеремия являлся сиротой, и лишь старые часы напоминали ему о том, что и у него когда-то были мать с отцом.

Несмотря на то что часы были старыми и совершенно невзрачными, он не простил бы себе их потерю, а потому каждый раз перед Ночью Двух Сестёр отдавал их часовщику, чтобы тот сберёг их и немного привёл в порядок: подкрутил и прочистил от песка. Вся жизнь дядюшки Джеремии была похожа на эти часы: каждый месяц она словно заканчивалась с наступлением трёх нелёгких ночей, когда на небе соседствовали обе Луны, а потом начиналась заново.

Завершив свои дневные дела, он напоследок решил заглянуть в трактир к старине Джо, чтобы перед превращением пропустить стаканчик любимого портера. Это не помогало ему избежать ночных ужасов, но немного успокаивало нервы, которые к вечеру у него всегда становились ни к чёрту, – и хотя бы как-то могло подсластить его горькую пилюлю.

– Как твои дела, дружище? – спросил участливо трактирщик, привычно растирая масляные пятна своей тряпкой по чистой стеклянной кружке.

Джеремия вытер пену с рыжеватой щетины и грустными глазами посмотрел на Джо.

– Да сам знаешь как! А через пару часов станет ещё хуже, – ответил он устало.

Трактирщик согласно покачал головой и вздохнул, наливая своему приятелю ещё пива. Тот с благодарностью взял кружку и поведал:

– Вчера вот маленько развеялись, – хмыкнул он, отпив немного тёмного напитка. – Ходили с моими сорванцами на пикник!

– О как! – удивлённо повёл бровями Джо. – Неужто в парк какой-то?

– Если бы! – усмехнувшись, протянул Джеремия. – На Великий Погост!

Услышав это, Джо не удержался от смеха. Это уже больше было похоже на ребятишек Джеремии.

– Ну и что, развеялись? – иронично поинтересовался он, уже примерно представляя, чем эта прогулка закончилась.

– Ещё как! – воскликнул оборотень. – Эти бестии и не думали бутерброды жевать! Они меня в яму закопать хотели, паршивцы этакие!

– В одну из тех, что Могильщики роют? – с видом знатока уточнил трактирщик. Сама по себе забава детишек закапывать дядю в могилу его, кажется, совсем не удивила, ведь они и не такое устраивали.

Джеремия согласно кивнул и продолжил:

– Вот выпороть бы их мокрыми розгами по голым задницам! Но знаешь, старик, когда я увидал, как они радуются тому, что снова провели меня, как будто ком в горле встал! Не смог их даже выругать! Язык проглотил, и всё тут!

– Это всё потому, что ты добряк, каких мало, – заключил Джо наставительно. – Цацкаешься с ними, а ведь они из тебя верёвки вьют!

– Да знаю я! – отмахнулся Джеремия.

Он допил пиво, и трактирщик наполнил ему последнюю на сегодня, третью кружку.

– Ну и как там Погост поживает? – спросил он.

– Вполне обычно, – развёл руками Джеремия. – Весь в сорняках, кочках и вырытых могилах. Но кое-что интересное всё-таки было!

Он чуть наклонился к уху Джо и понизил голос, чтобы его слова не услышал кто-то посторонний, хотя в трактире пока было не так много посетителей.

– Когда мы уже возвращались домой, я видел на кладбище ту самую девушку из часовни. Ну, знаешь, синеволосую такую.

– Вербену? – удивился Джо. – Да она там вроде как живёт. Слышал я, что она немая. Ни с кем никогда словом не обмолвилась.

– Во-во, Вер-бе-ну, – закивал Джеремия, по слогам произнося имя девушки, как будто пробуя его на вкус. – Живёт, говоришь?

Джо кивнул, а оборотень покачал головой, и лицо его исказила гримаса, как будто в нос резко ударил неприятный запах.

– М-да… – продолжил он, о чём-то глубоко задумавшись. – Понимаешь, Джо, я ведь там часто просыпаюсь, на Погосте-то… Ну, когда бегаешь зверем по нему, оно как-то незаметно, но вот по утрам…

Джеремия сделал ещё пару глотков, чтобы промочить горло и собраться с мыслями.

– В общем, я не представляю, как там можно жить! Всюду жуткие склепы, мрак, серость, Могильщики эти и всякие призраки! Да ещё такие, как я, туда прибегают по ночам! – закончил он свой сбивчивый рассказ.

Джо немного поводил желваками, раздумывая над этими словами.

– Ну, думаю, Вербена знает, что такое Великий Погост, раз там поселилась, – предположил он.

– Получше места, что ли, не могла найти? – задал Джеремия риторический вопрос.

Можно было заключить, что судьба одинокой девушки с кладбища его беспокоит.

– Да кто же её разберет? – пробурчал в ответ Джо. – В этом городе у всех свои причуды, сам знаешь!

С этими словами он развернулся к пыльным бутылкам и многочисленным краникам, торчащим из старых огромных бочек за его спиной, чтобы достать что-то.

Понимая, что разговор о Вербене Джо больше продолжать не желает, Джеремия залпом допил портер и постарался выкинуть всё из головы. Время неумолимо приближалось к ночи, на небе уже стали проглядывать очертания второй луны, а посему дальше оставаться в трактире было нельзя.

– Ладно, Джо, старик, мне пора! – стал поспешно прощаться Джеремия, достав из мятых штанов пару серебряных монет и бросив их на барную стойку.

Джо пожелал ему что-то, но Джеремия его уже не расслышал. Он торопливо покинул трактир и быстрыми шагами направился в одну из тёмных подворотен, коих в Забулдыжном переулке было пруд пруди.

* * *

Когда начался процесс обращения, голову, как это бывало и раньше, пронзила острая боль, словно её насквозь пробило заточенное копьё. Пока тело обрастало рыжевато-серой шерстью, волосы становились жёстче, кости удлинялись и деформировались, а лицо вытягивалось и приобретало очертания оскалившейся морды хищного зверя с не прекращающей течь слюной, то могло показаться, что время остановилось. На самом же деле не прошло и пары минут, как на месте вполне заурядного, разве что отчего-то стоявшего у мусорных баков голым и чересчур волосатого кошмаритянина появился огромный косматый зверь, рычащий и с шумом вдыхающий ночной холодный воздух. Тот, кто ещё недавно был дядюшкой Джеремией, тут же стал принюхиваться, определяя нужное направление своих ночных похождений, а после уверенно и даже, казалось, весело засеменил на кривых когтистых лапах по направлению к Великому Погосту.

Город вокруг казался зверю чужим. Очертания домов, вкривь и вкось наставленных то тут, то там, сливались в одну размытую панораму, накрапывающий дождь был мелким и беспокойств не причинял, а Непроглядный туман, как обычно окутавший всё вокруг с наступлением сумерек, его ничуть не пугал и вызывал лишь раздражение. На ходу зверь то и дело клацал зубами и время от времени поглядывал на ночное небо и прячущихся за тучами Двух Сестёр, виновниц его нынешнего состояния.

Выйди в этот момент кто-то из незадачливых кошмаритян случайно ему навстречу, точно получил бы незабываемые впечатления до конца своих дней – конечно, если бы смог убежать от хищного зверя. Благо большинство жителей города хорошо знали, какие ужасы таит город по ночам, и особенно когда на небе две Луны.

Джеремия, подобно огромному волку, рысцой пробирался на самое знаменитое кладбище Кошмариуса. От Забулдыжного переулка до него было рукой подать, и вскоре огромный зверь уже оказался среди разномастных и вразнобой торчащих надгробных камней и массивных, потрескавшихся от времени могильных плит. Где-то слышался стук и шорох – это таинственные Могильщики, полноправные хозяева Великого Погоста, рыли новые ямы. Их боялись абсолютно все кошмаритяне, так как считалось, что эти странные фигуры, одетые в чёрные рваные саваны размером с двуспальную простыню и похожие на огромных воронов или стервятников, не жаловали живых. К тому же все верили, что из вырытых ими могил, если по какой-то причине в них вдруг оказаться, невозможно выбраться.

Однако Джеремия даже не повернулся в сторону звуков, которые издавали их ветхие лопаты. Лапы сами вели его к часовне, одиноко стоящей на небольшом холме, сплошь поросшем или, скорее, усаженном кладбищенскими маргаритками.

Ночной гость остановился у каменных ступенек, что вели к входной двери. Удивительно, но, несмотря на звериный облик, в голове возникали вполне человеческие мысли, а его сердце, которое в периоды обращения становилось чужим и не знающим ничего, кроме азарта погони и животного голода, вдруг затрепетало, когда блуждающий взгляд жёлтых глаз остановился на горящем слишком тёплым для такого мрачного места светом огоньке в одном из больших окон часовни.

В кладбищенском промозглом воздухе смешались разные запахи: гниль, мертвечина, плесень, сырая земля, глина, мокрый песок и замогильный холодок, испускаемый ожившими призраками, снующими среди могил, – но особенно явственно ощущался один, ни с чем не сравнимый для хищника аромат добычи.

«Нет! Конечно же, не добычи, а живого человека!» – неожиданно ясно в голове Джеремии раздался его собственный голос.

Невероятно, но разум человека пытался контролировать звериные инстинкты и яростные позывы очертя голову броситься на охоту! И всё же тело подрагивало, пытаясь сопротивляться этому голосу рассудка. Оборотень в нерешительности замер.

– В Кошмариусе нет дураков, которые стали бы в такое время разгуливать по кладбищу! – начал бормотать Джеремия, еле ворочая своими челюстями с острыми жёлтыми зубами. – Мне не о чем беспокоиться!

Что с ним происходило, он понимал плохо и разбираться в этом в нынешнем состоянии просто не мог, а потому старался хоть как-то успокоить себя. Как раз в этот момент дверь часовни отворилась, и на лестницу вышла Вербена.

Джеремия сразу понял, чей запах так заинтриговал его, стоило только молодой девушке шагнуть за порог своего уединённого жилища.

Разум снова помутился, и оборотень зарычал, а в следующую секунду огромным прыжком преодолел расстояние, разделяющее его и лестницу. Вполне вероятно, что, окажись в часовне в этот поздний час по какой-то совершенно удивительной случайности не Вербена, а кто-то другой, на том жизнь того бедолаги и завершилась бы, причём самым ужасным образом. Но, к счастью для всех, из часовни вышла синеволосая девушка, о которой в городе ходило немало слухов и которая жила тут совсем одна в окружении маргариток, которые сама же и выращивала.

К полному своему изумлению, Джеремия перестал скалиться и рычать и, как послушный пёс, завилял своим облезлым, но весьма внушительным хвостом, а затем и вовсе распластался на земле, вытянув ужасные когтистые лапы, и стал преданно смотреть на Вербену.

Девушка, расправив длинное синее платье в полоску, присела на одно колено и, ласково протянув к нему свою бледную руку, погладила его по голове.

– Я очень рада, что ты сегодня пришёл, – сказала она негромко с улыбкой, после чего принялась почёсывать чудовище за ушами.

Эта милая и одинокая девушка не боялась оборотня. Нет, она не была сумасшедшей и не искала ужасной смерти в пасти зверя (некоторые кошмаритяне специально выискивают для себя способы умереть пострашнее, чтобы надпись на надгробии была как можно поэтичнее). Просто Вербена была искренне рада, что Джеремия пришёл к ней в эту ночь, и это обстоятельство сбивало его с толку. Как же так, мерзкое чудовище, которым он становился из месяца в месяц на протяжении всей своей жизни, способное только скрежетать острыми зубами, выть на Луны, охотиться и вгрызаться в чью-то плоть, – и вдруг ведёт себя, как домашний щенок?!

Никогда ещё Джеремия не был в столь затруднительной и сбивающей с толку ситуации.

А Вербена тем временем преспокойно расстелила шерстяной плед и с толстой книгой удобно расположилась под ближайшей старой осиной, на которой почти не было листьев, несмотря на позднюю весну.

– Ах, сегодня необычайно красивая ночь, тебе так не кажется? – вдыхая полной грудью не слишком приятные запахи Великого Погоста, спросила она у зверя так, словно бы он был домашним мастифом и она гуляла с ним по городскому скверу.

С Джеремией продолжали происходить странности – он пристроился возле девушки и всячески пытался подставить свою лохматую голову с всклокоченными и спутанными грязными волосами к ней под руку, выражая огромное желание быть поглаженным. Когда Вербена вновь запустила ладонь в его шерсть, он положил голову девушке на колени и совсем уж стал похож на чересчур огромную собаку некой удивительной породы.

– Ты странно себя ведёшь, – промолвила Вербена, внимательно посмотрев на него.

Джеремия хотел было что-то сказать, но потом передумал, поскольку подозревал, что вряд ли его речь покажется девушке приятной, ведь он еле-еле мог связать пару слов, а его звериные челюсти его совсем не слушались.

– Давай продолжим с того места, где мы остановились в прошлый раз? – улыбнулась девушка и начала вслух читать какой-то роман. Время от времени она продолжала поглаживать лохматую голову, лежащую у неё на коленях.

Джеремия не знал, что и думать. В состоянии зверя мысли мешались быстрее и были едва уловимы. Откуда он её знает? Откуда она знает его? Почему он её не загрыз? Что ещё за прошлый раз, о котором она упомянула? Что это за роман такой, который читает ему Вербена? Эти и ещё огромное количество разных вопросов вихрем вертелись в голове и совершенно не давали покоя. Звериное мешалось с человеческим – и всё это было совершенно непривычно. Джеремия отчётливо понимал, что по какой-то причине привязан к Вербене. От этого ему было не по себе, но в то же время и приятно.

Внезапно где-то неподалёку прошмыгнула тень кота. Джеремия тут же вскочил и уже был готов броситься за ним, но Вербена отреагировала на удивление быстро. Она схватила его за морду обеими руками, тонкими и изящными, совсем неподходящими для такого опасного занятия, и проникновенно посмотрела своими фиолетовыми глазами в его глаза, уже наливающиеся кровью.

– Тихо, тихо! Это всего лишь мой друг вернулся с прогулки. Не переживай! Он нам не причинит вреда!

Джеремия протяжно и недовольно заскулил, но всё же послушно продолжил слушать роман.

* * *

Утром он проснулся где-то на окраине Великого Погоста, вдалеке от часовни Вербены. Самой девушки, слава всем богам, рядом не оказалось.

Старшая сестра ушла, небо было затянуто грозовыми тучами, а настроение у Джеремии было ни к чёрту. Сердце в груди неспокойно колотилось, а в голове с прошлой ночи осталось столько вопросов, сколько не было в ней доселе ни разу.

Он спешно отыскал свою дорожную сумку, в которую перед обращением складывал всю свою одежду, а после привязывал к себе, чтобы где-нибудь не обронить во время ночных скитаний, но всё же постоянно терял где-то среди могил на Великом Погосте. Одевшись и накинув плащ, он с какой-то особой тоской в последний раз оглядел кладбище, остановившись особенно на одинокой часовне, и лишь после этого, покачиваясь, побрёл в город.