Читать книгу «Любовь Орлова: Годы счастья» онлайн полностью📖 — Нонны Голиковой — MyBook.
image
cover

О дальнейших планах ничего еще не знаю. Черкните мне, буду благодарна за весточку.

6. VIII–52».

Да, это не теперешние sms! Очень не хочется покидать этот мир отношений и открытых друг другу сердец, и я приведу еще два письма Любочки Клавдии Андреевне.

«Минск 12–1–53

Дорогая Клавдия Андреевна!

Запись на радио произвела на меня огромное впечатление! Я не думала, что у меня такие успехи! И все Вы, моя дорогая, Ваше терпение! Ваша настойчивость! Ваше умение замечательного педагога преподать свой метод оболтусам вроде меня! Я счастлива, что Вы мной довольны!

Я вижу Ваше милое лицо с горящими глазами, и вся Вы – внимание, и вся Вы – со мной! Одно целое! И педагог, и друг!

Еще раз примите мою благодарность, мое уважение и мое преклонение перед Вашим трудом!

Концерты проходят с огромным успехом! “Дую” вовсю! Окрыленная успехом, “продуваю” воздух во всю длину!

Закатываюсь таким ха! ха! что соседи, живущие в гостинице, вероятно, думают, что рядом живет несчастная ненормальная. Они не знают, что эта несчастная – очень счастливая, что она обнимает и крепко целует свою любимую Клавдию Андреевну и шлет свои сердечные приветы славному Якову Ивановичу!

Ваша Любовь Орлова».

«Гостиница “Астория” 11–XII–56.

Моя дорогая Клавдия Андреевна!

Хочу поделиться с Вами радостью огромного успеха “Лиззи Мак-Кей”. Выхожу на поклоны по окончании спектакля по 23–25 раз кланяться и можно еще и еще, но рабочие сцены устают крутить вручную, поэтому я их жалею и велю тушить рампу.

Теперь пою вначале “Голубку” в моей комнате на испанском языке. Пою, убирая пылесосом комнату, говорят, хорошо получается. Каждый день распеваюсь утром, как перед концертом. И молчу целый день перед спектаклем. Играю через день в домах культуры. Несмотря на огромные помещения, говорят, что голос здорово звучит, да я и сама это чувствую. Погода ужасная, не выхожу на улицу, боюсь простудиться.

Дорогая, любимая, неповторимая, Вам, Вам и Вам я обязана своим успехом! Вы, Вы научили меня не только петь и говорить на дыхании. Наши актеры и дирекция удивляются, что я переехала в номер, где инструмент, и приплачиваю свои деньги, т. к. не могу без инструмента, а большинство и понятия не имеют о необходимости распеваться.

Видела Вас во сне очень хорошо. Мы с Вами слушаем собаку, которая поет человеческим голосом. Было ужасно смешно! А я думала: “Вот ведь какая Андреевна, даже собаку научила петь!”

Это потому, что думаю о Вас, благодарю всем сердцем и очень, очень люблю! Целую Вас крепко, крепко, привет Якову Ивановичу. 20 последний спектакль, 21 отдыхаю, 22, 23, 24 пою концерты. Буду в Москве 25-го.

Ваша Любовь Орлова».

Да, как говорится, комментарии излишни…

А еще писали, что Орлова и Александров никого не впускали в свой дом и что в нем никто никогда не жил, кроме них, что это был «мертвый дом».

Они действительно жили очень замкнуто, они были самодостаточны в своей любви друг к другу, им друг друга хватало, и тратить время и силы просто так, просто на гостей и разговоры им казалось непростительным расточительством. Но тем не менее они были нормальными людьми со своим – очень узким – кругом друзей и близких.

Постоянно во Внукове с ними жила старшая троюродная сестра Григория Васильевича Ираида Алексеевна Бирюкова, которую он шутливо называл «Бирючиха». Вследствие неизвестной мне ситуации Григорий Васильевич считал себя глубоко обязанным сестре и в ее старости и одиночестве предоставил ей «и стол, и дом». Я прекрасно ее помню в неизменной вязаной полосатой шапочке на коротко стриженных седых волосах. Она страшно гордилась своей прошлой революционной деятельностью и личным знакомством с Крупской, о чем постоянно рассказывала мне, совсем еще девочке. Эти рассказы вызывали молчаливую иронию – поднятая бровь у Любы и снисходительно-благодушные улыбки Гриши.

Теперь, вспоминая их всех, я догадываюсь, что Ираида Алексеевна и Любовь Петровна были, скорее всего, обоюдным источником некоторого раздражения друг для друга. Но только догадываюсь, настолько эти люди в любых ситуациях были безупречны в своих внешних проявлениях. Я по-своему была привязана к Ираиде Алексеевне и с печалью узнала о ее кончине. Это было года за два до ухода Любови Петровны.

В этом доме постоянно бывали и мой брат, и мама с папой, и бабушка. Мы с братом и мамой частенько жили здесь, обычно в зимние каникулы – школьные, затем студенческие.

Одно лето во внуковском доме жила семья Ирины Сергеевны Анисимовой-Вульф: она сама, ее матушка Павла Леонтьевна Вульф и шестилетний сын Алеша Щеглов. Как режиссер Ирина Сергеевна работала с Григорием Васильевичем в фильмах «Весна» и «Встреча на Эльбе». В Театре имени Моссовета она ставила спектакли «Нора» и «Лиззи Мак-Кей» с Любовью Петровной в главных ролях. Их всех своей семьей считала Фаина Раневская. В свое время именно Павла Леонтьевна, тогда звезда русской провинциальной сцены, разглядела в нелепой рыжеволосой девочке-подростке необыкновенные способности, взяла ее в свой дом, воспитывала и как человека, и как актрису. Это произошло в пореволюционном Таганроге. Этих людей можно было считать близкими друзьями Любови Петровны и Григория Васильевича. А мальчик Алеша на всю жизнь сохранил воспоминания о лете, проведенном в доме Орловой и Александрова. «Запомни, – сказала ему Ирина Сергеевна, – все, что ты здесь видишь, – самого высокого вкуса».

Сразу после войны целую зиму жил мой семилетний брат Вася в квартире Любови Петровны и Григория Васильевича в Москве на улице Немировича-Данченко. Всегда жила с ними мать Любови Петровны, моя прабабушка Евгения Николаевна. Зимой – на Немировича-Данченко, летом – во Внукове у старшей дочери Нонны Петровны, моей бабушки.

Говорят, говорят… Ю. Сааков в своей книге «Любовь Орлова. 100 былей и небылиц» взялся распутать бесчисленные домыслы вокруг великой кинозвезды. Но и сам порой запутывается в этих небылицах. Например, в истории эвакуационной паники в Баку во время войны, которую сумели остановить именем Орловой. Во-первых, это было именно в Баку, а не в каком-либо другом городе. Историю эту я слышала от Григория Васильевича, который мне рассказал, как в тяжелейшие дни эвакуации, наступления немцев, когда охваченные страхом люди брали штурмом поезда, опрокидывали вагоны, кому-то из городских властей пришла счастливая мысль: город обклеили афишами с якобы предстоящим концертом Любови Орловой. На самом деле концерт и не предполагался. Но, так или иначе, паника на какое-то время была приостановлена. Если Орлова выступает, то все не так страшно…

Влияние ее имени было поистине магическим, и я помню, с какой гордостью говорил об этом «ее Гриша». Мне не забыть его рассказов. Он был рассказчик потрясающий, единственный в своем роде. Обволакивающий и проникающий, мягкий, красивый, какой-то ласковый и сразу забирающий внимание голос, артистизм, юмор, точность в акцентах рассказа. Она же, как правило, молча слушала, никогда не перебивая, как бы априори принимая все, что исходит от него. А ему всегда было что рассказать: «Чарли Чаплин… Моя подружка Марлен Дитрих… Когда я танцевал с Лилей Брик… В Ватикане нас принимал папа…»

Я слушала раскрыв рот. Но главным содержанием всех его рассказов, основным стержнем, вокруг которого вращался не очередной сюжет, а весь мир и вся жизнь, – была она. Он говорил о ней – в ее присутствии, в ее отсутствие – с неизменной улыбкой восхищения, как бы приглашая собеседника это восхищение разделить.

Помню, как однажды Любочка перебила его: «Гришенька, помолчите, пожалуйста, а то Маша (это мое домашнее имя. – Н. Г.) останется голодной».

Слушая красивого Григория Васильевича, я забывала есть.

Это, как правило, были застольные беседы во Внукове. Какое легкомыслие! Я ничего не записывала! В определенном возрасте кажется, что так будет всегда и ты все сто раз успеешь… Но всегда ничего не бывает, и как потом понимаешь это, и вспоминаешь, о, как вспоминаешь!..

Она о нем говорила с придыханием. «Гриша!» – произносила она, и было ясно, что выше этого, и объемнее, и важнее нет ничего во всем мире, который без него – пуст…

В нашей стране, думаю, нет никого, кто не знал бы, кто такая Любовь Орлова. В связи с этим именем в нашем сознании сразу начинают мелькать тоже всем известные кадры. Анюта с веником верхом на быке – «Веселые ребята»; чечетка на пушке в «Цирке»; танцующая лезгинку Дуня-Стрелка с усами из соломы – «Волга-Волга»; две хохочущие прелестные женщины с одинаковыми лицами – «Весна»; хитроумная Таня Морозова, вся в саже, лихо чистит картошку в ритме марша из «Веселых ребят» – «Светлый путь»; и снова «Цирк» – красавец Массальский бросает к ногам плачущей Мэри бесконечные шубы и туалеты. И сидит на полу Мэри, вся в слезах, и медленно снимает черный парик со светлых своих волос. В какое-то мгновение она так и замирает: половина головы – белая, половина – черная… Один из уникальных кадров мирового кино, метафора, вызывающая бесконечную цепь философских ассоциаций, размышлений о жизни, где темное и светлое неразрывно, где все едино в контрасте и противоречии.

«Я хотел быть счастлив в СССР, но это невозможно!» – восклицает сквозь слезы неразделенной любви Мэри – Орлова в «Цирке». Мы воспринимаем эту фразу как привычную и безусловную данность, забывая, что она возникла в 1936 году и что ее автор Николай Эрдман был арестован и сослан. Но счастливчик и баловень судьбы Александров дал жизнь этим словам, этой крамольной истине, искусно закамуфлированной английским акцентом героини.

И не сразу улавливаемая фраза эта, да и не только она, исподволь наполняла все перипетии истории Мэри – Орловой и «Петровича» – Столярова вольным духом, лукаво маскируясь под наивную сентиментальность и легкий юмор.

«Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга». Годы создания этих фильмов вошли в историю страны как самые страшные годы взаимного подозрительного страха и недоверия, гибельного морока, уничтожения людей, истребления личности. Фильмы Александрова и Орловой с их звонкой жизнерадостностью, заразительным юмором, весельем, блистающие исключительными актерскими индивидуальностями, наперекор всему помогали людям жить, дарили им праздник, давали возможность видеть негаснущий свет жизни. Они были наполнены такой энергией любви, что люди снова ощущали осмысленность жизни, ее горячее дыхание.

Вопреки всему герои этих комедий отважно веселились, плясали, пели и – главное – любили. Это было бегство в праздник и любовь, победное презрение ко всему, что мешало самым естественным человеческим проявлениям и таланту жить. Искрящийся мир этих комедий, накал их победительной жизнерадостной стихии выплескивался силой любви их основных создателей – яркой звезды с ослепительной счастливой улыбкой и блистательного кинофантазера, фильмы которого до сих пор не похожи ни на какие другие. Счастье их союза было так безмерно, что его хватало на весь мир.

И – песни Дунаевского. «Любовь нечаянно нагрянет», «Сердце в груди бьется, как птица», «Журчат ручьи» – звенит голос Орловой о жажде счастья вопреки всему, перед которой отступает и страх, и отчаяние. Любовь Орлова стала символом любви и отважной надежды.

«Орлова – символ тоталитарной эпохи», – заявил вдруг один из критиков, и вот уже много лет все в один голос повторяют на все лады эту странную и абсурдную мысль.

«Новая валькирия в белом свитере и крупном перманенте, марширующая под красными знаменами… такой она осталась в памяти нации», – добавляет критик. Да вовсе нет! Она запомнилась в тех любимых кадрах, которые мы только что вспоминали и которые неизменно возникают на телеэкране при любом упоминании об их создателях. Первомайская демонстрация, ударная работа на ткацких станках – что ж, все это было неотъемлемой частью социалистического быта и бытия того времени.

Нет, Александров не создавал фильмов о Сталине, и домашние интерьеры в его комедиях никогда не украшали портреты вождя, что сплошь и рядом можно было видеть в кинолентах той эпохи. И какой там тоталитаризм, когда их посетила такая любовь! И только один-единственный критик – и его фамилию я запомнила – догадался-таки, что «Орлова является первой и почти неповторимой советской звездой, парившей над любой идеологией…

Ее жизнь просто совпала с этим временем. И она подарила этому времени множество общечеловеческих ценностей, которые продолжают существовать и вне советской идеологии, и после крушения советского уклада». Ну наконец-то догадались, подумала я, с удовольствием читая фамилию автора этих строк – Е. Сальникова.

Такой популярности, такой зрительской любви и обожания не знал, вероятно, ни один артист. Газета «Московский комсомолец» в 2000 году опубликовала список личностей, оказавших наибольшее влияние на людей XX столетия. Среди них была названа и Любовь Орлова.

Любовь Орлова – это имя стало нарицательным обозначением вершины человеческого успеха, любви и славы. Судьбы ее героинь, как и ее собственная судьба, были сказочно уникальными и обнадеживающе достоверными. Ее популярность, повторяю, была просто фантастической, на грани психоза в самом прямом смысле этого слова. Психиатрия 1930–1940-х годов официально зафиксировала психическое заболевание, которое так и было названо – «синдром Орловой».

Мужчины сходили с ума, считая себя возлюбленными и мужьями этой ослепительной женщины. Дамы теряли рассудок, стремясь быть ею, быть как она, и выдавали себя за ее дочерей. Двух таких женщин я знала. Они одолевали Любовь Петровну звонками, караулили под дверью, проводили лето во Внукове в надежде ее увидеть. Любовь Петровна вынуждена была в машине ложиться на пол, чтобы проехать незамеченной. Но они не уставали в своих претензиях и мечтах. Одна из них была явно одарена музыкально и обладала талантом имитатора. Когда не стало Любови Петровны, эта женщина частенько пугала меня по телефону, разговаривая со мной ее голосом, пела мне песни из ее кинофильмов – опять же ее голосом, говорила текстами ее киноролей.

Но это были крайности и казусы той огромной всенародной любви, масштаб которой нам даже трудно теперь представить. Орловой давно уже не было, но малейшее упоминание о ней по радио или телевидению вызывало буквально бурю зрительских откликов и зрительской любви. Ее не собирались забывать. Нескончаемый поток писем продолжал идти на ее адрес, на имя Александрова и после ее ухода. Сотни и сотни писем обрушились на меня после того, как я сделала радиопередачу об Орловой в связи с ее восьмидесятилетием. Вот только некоторые из них:

«Дорогие товарищи!

С огромным волнением прослушала… передачу по радио о любимейшей актрисе Любови Петровне Орловой. Годы моего детства, отрочества и юности совпали с появлением звезды экрана Любови Орловой, которой мы восхищались, ждали кинокартин с ее участием, пели песни ее героинь. Восхищались мы ее голосом, танцами, живостью, мастерством, обаянием, многосторонним талантом, покупали и собирали ее фотографии, которые я храню до сих пор. Десятки раз я смотрела фильмы с ее участием в разном возрасте, и она всегда восхищала меня. Замечательны картины, поставленные режиссером Г. Александровым, прекрасна во всех отношениях Любовь Орлова.

Любовь Орлова с детских лет до пожилого возраста оставалась моим неизменным кумиром, любимейшим, обожаемым. Позже я услышала от одной из ее коллег, что это была не только талантливая актриса, но и прекраснейший человек большой души.

Смерть Л. Орловой была воспринята как большое личное горе… Не хочется писать о ее восьмидесятилетии – для меня она навсегда осталась вечно молодой, красивой, веселой, жизнерадостной… Да! Это был светлый образ, простой и человечный, прошедший светлый жизненный путь… Это было щедрое сердце, способное на большую любовь…