Глава 5

Агаронец проснулся от острого ощущения пронзительного взгляда. Это что-то внутреннее, неосознанное, но часто действенное, словно в кожу вделаны дополнительные органы чувств, воспринимающих чужое внимание даже во сне. К слову, не всякий взгляд разбудит человека, порой это всего лишь легкий скользящий взгляд близких людей, которые отметят для себя вашу особую усталость и заботливо поправят одеяло. Или взгляд матери, которая с умилением отметит, как вы хороши, когда спите, и поцелует лоб едва ощутимым прикосновением. Или, к примеру, одобрительный взгляд слуги: «пусть спит, мне меньше работы».

Но сегодня ни один из них не сработал, отчего чувство опасности вытолкнуло человека из мира снов, и в этот момент мозг услужливо выдал сразу несколько неприятных обстоятельств. Во-первых, на него смотрела женщина, девушка, если разобраться, проморгав глаза и снимая остатки сна. Смотрела она действительно пристально, непрестанно, изучающе, при этом сжимая в маленьких ручках тонкий клинок с едва заметными зазубринами. Во-вторых, и это пугает больше прочего, смотрит он на себя со стороны, видит картинку целиком и плавно над ней воспаряет.

Вот она, обратная сторона смерти: ты видишь, как костлявая уже протянула над тобой свою карающую длань, как клинок сверкнул, подлавливая на себе редкий лучик света, как тьма уже сгустилась вокруг твоей головы, но продолжаешь молча и даже как-то безучастно смотреть на самого себя, беспечно спящего на краю бездны. И хочется крикнуть себе «вставай, проснись, у тебя еще есть время, ты молод и полон надежд», но голова болит так, что для начала хочется выпить хотя бы глоток воды и скорее не прокричать, а прохрипеть от боли «боже, что со мной».

А тем временем твое бренное тело уже поднялось над неприглядной действительностью, ты успеваешь приметить, что находишься в совершенно незнакомом месте. По виду просторный шатер, сгустившийся сумрак не может скрыть того, что вне шатра уже утро или день, кто их разберет с похмелья, вокруг безмятежно спят разбросанные женские тела, кто-то из них храпит, кто-то подсвистывает, есть и те, кто немилосердно почесывается, и только ты существуешь в двух ипостасях. Одна из них продолжает лежать, разинув рот и засунув одну руку под голову, а вторую под мантию, из-под которой торчат твои голые белесые ноги. А вторая продолжает воспарять и перемещаться в пространстве в сторону выхода.

Это неправильно, несправедливо, несвоевременно, он совершенно не хочет умирать, не здесь, не в Светлом стане – хотя кто его назвал светлым, если здесь так грязно, душно и немилосердно воняет – не в женском шатре, куда он не мог попасть в трезвом уме и доброй памяти, только если по принуждению. Наверное, так и было, точно вспомнить нет никакой возможности, голова во время тряски совершенно отказывается соображать. Под мантией он голый, это уже очевидно, не прикрыто даже самое сокровенное, что неприлично по меньшей мере и негигиенично по большей, мало ли в кочевом шатре грязи и злокозненных вошек.

И только после твое тело, то, которое эфемерное, но с больной головой, плавно покидает шатер, и тебе затыкают рот. Возмущение помимо воли заставляет тебя дернуться, голова взрывается новой волной боли, и хочется крикнуть «не тому телу затыкаете рот, бездари», но выходит только невнятное мычание. На этом его окончательно разделили с телом, закинули на… тут уж точно не разберешь, что к чему, потому что глаза его не обманывали, он плывет сквозь Светлый стан, минует людей и шатры, но никто даже не примечает присутствие твоего воспаленного разума. Немного волнуются собаки, озираются и принюхиваются, настороженно бурчат в твои сторону, но шарахаются от страха.

Что происходит? Если уж начистоту, для начала его пронесли на чьем-то плече, а затем швырнули на такую же невидимую лошадь, закинули в седло и дали ходу. В лицо ударила волна встречного ветра, и в этот момент он окончательно пришел в себя.

Память угодливо восстановила потерянные фрагменты мозаики, вчера он самую малость отвлекся, дал слабину, выпил с пленником по чашке примирительной браги, поделился мнением о напитках по крепости, да и по составу превосходящих местную кислятину, а после… в голове промелькнула череда событий, которая заканчивалась уже под утро где-то в месте, далеком от женского шатра. Все, что произошло после, мозг уже не фиксировал, но логика, наука расчетливая и проницательная, уже восстанавливала провалы.

В женский шатер его доволокли. На каком этапе он таки расстался с собственной мантией в пользу Ригоронца… здесь даже логика оказалась бессильна. Есть в жизни моменты, которые объяснить можно только магией, не иначе. В голове пульсировали имена Ти и Тери, именно так он общался с язычником и с ужасом вспоминал, что общение зашло дальше обычного разговора, припоминаются и дружеские объятия, и приятельские тычки, и с задорным гоготом обмен мантиями.

Лучше бы он его убил. Первое решение всегда правильное, нельзя поддаваться второму мнению. Всего-то захотел разобраться, откуда в пленнике такая уверенность в завтрашнем дне, отчего такая беззаботность и легкость, в чем секрет обаяния. По зрелом размышлении решил, что обменять его на Родиона Ялагра живым, будет легче, и вот результат. Родион на штурм не явился, а выкрал «брата», едва Агаронец потерял бдительность.

***

– Я ему говорю, кто будет защищать Светлый стан? – жаловался СанДу своему верному помощнику. – А он мне отвечает: «Зачем защищать? Ты в безопасности, можешь уйти с нами. Мы расскажем миру, как Ригорон начал войну, напал на мирное поселение Татхи, убивал женщин и детей».

Помощник из числа близких родственников, дядька по матери. Далеко ходить не нужно, в племени все, так или иначе, друг другу родственники, а ТхуДи в силу своего возраста стал не только помощником и защитником, но и близким другом и прозорливым советчиком. Нынче утром он разделил с ним утреннюю похмельную трапезу, качал головой и активно сочувствовал.

– Я ему говорю: «Но это мои женщины и мои дети. Кто защитит их от гнева разъяренного Ялагра? Я не смогу быстро увести их в Степь, у меня лошади, поклажа, шатры». А он мне в ответ: «Брось их, купишь себе новых женщин, родишь новых детей. Скоро будет много новых женщин, много лошадей и золота. Ригорон падет, тебе достанется богатая добыча».

– Стариков тоже новых заведешь? – с осуждением качал головой ТхуДи.

– Так я ему и сказал, – поморщился от головной боли СанДу. – Я ему говорю: «Иди на восток, смотри трава на караванном пути. Путь есть, трава есть, торговцев нет. Если война Гралиция с Ригорон так и начинается, мне это не нравится». Он мне говорит: «Убери сомнения в самый дальний шатер, война так и начинается. В королевский дворец один король умер, второй корону надевает, а купцы засмотрелись на такую красоту. Скоро на караванный путь будет не протолкнуться».

ТхуДи церемониально разлил по чашкам кислое молоко и рассудительно потеребил длинный ус.

– Купец я хорошо знаю. Он сначала на свою корону смотреть, ему нет дела до того, на чью голову надета корона в Титон. Пока караван идет, пусть хоть десять королей короны примеряют.

СанДу в который раз оценил мудрость своего помощника и согласно кивнул:

– Я ему говорю: «Смотри, нюхай, Степь изменилась. Ригорон никогда не мешал нам жить по своим традициям и законам. Не запрещал кочевать, не нарушал моих границ. А теперь он пришел и принес с собой столько железа, что у меня слепнут глаза. И это только один палец на одной руке. А если он соберете пальцы в кулак, что останется от моих людей?» А он отвечает: «У меня с собой магистраты и заряженные кристаллы. Я обращу их в бегство».

– Не люблю я магию, – посетовал помощник. – Я видел, как глаза ригоронских послов каменели, когда они смотрели на кристаллы.

СанДу с опаской осмотрелся по сторонам и приглушил голос:

– А сегодня я ему скажу: «Вот гралийский торговец, мои люди нашли их в степи. Что говорит купец? Король остановил караваны, не хочет торговать с Агарон. Король живой и корону не снял. Он раскрыл заговор и не будет воевать с Ригорон». Что он скажет мне в ответ? «Не верь своим ушам, не доверяй глазам. Будь глуп и послушен, погуби себя и своих людей».

– СанДу, тебе нужно послушать Ригорон, тогда твое сердце будет знать все голоса и примет правильное решение.

Князь устало допил чашку и вытер рукавом рот.

– Мое сердце видит, как пустеют магические кристаллы. Что останется после того? Шесть сотен агаронских рыцарей и полторы тысячи ригоронских копий? А между ними мои шатры и тело щенка Ялагра? Что останется после того? Сотня копий, а на них моя голова, твоя голова, голова Агаронца и еще много других голов.

– Не так я представлял себе свое посмертие, – нахмурился ТхуДи. – Ворон клюет мой глаз и относит в гнездо мой волос. Выкради щенка Ялагров и подбрось ригоронский стан. Копья Ригоронца сразу уйдут.

СанДу в отчаянии качал головой.

– Он снова в женский шатер ночевать. Ступать в женский шатер, все одно, что сунуть руку в кокон диких пчел. Княжна Летучих мышей достала кинжал. Я отнимаю кинжал, но у нее в руке новый, и так много раз, будто лезвия порождает ее лоно. Сегодня в том же шатре Магистрат. Одно неверное движение, и в шкура Агаронец появится незаметная дырочка, кровь даже не выйдет наружу, будто укус летучей мыши. Но сердце уже остановится. Утром, как проснется, я провожу Ялагра к брату.

***

Родион настороженно вытянул шею и замер в ожидании. В поход собирались быстро, с собой прихватили стражу и полторы тысячи солдат из гарнизона. Для слуг места не было, в его венценосном синем шатре всем заправляет Тибель. С утра Принц таки доверил ему бритву и мыло, и теперь морщился от плохого предчувствия. Брадобрей из секретаря таков, что несложно расстаться с жизнью, и увидишь напоследок только то, что тот от старательности высунул язык и с каким-то кровожадным остервенением подобрал нужный угол лезвия.

– Ваше Вашество, пользуясь случаем, – Тибель с горкой зачерпнул густой раствор мыла и щедро прокрасил Милорду ноздри и губы, – хочу сказать, что в шатре с господином Айло мне тесно и душно. Он храпит, хотя мой тонкий музыкальный слух заявляет, что это не храп, а рык, напоминающий ссору двух степных ялагров за самку. Причем господин Айло дублирует все роли кряду, включая мурлыкающую от волнения виновницу схватки.

– Мы-ми-му…

– А так и понял, Милорд, – счастливо завибрировал тот. – Ваше милосердие не знает границ. С этой ночи я сплю в вашем шатре.

– Ме-мо-ме-эм…