Цитаты из книги «Тимофей: блокнот. Ирка: скетчбук»

Лицо этого моста хмурое, нерадостное. Но красивое. Оно что-то знает, это лицо; кажется, оно похоже на моё, только красивее. Если бы Тоня спросила: ты – это мост? какой? – я бы ответила ей, что вот. Это мой мост, железо и громыхание.

У меня даже мурашки побежали по плечам, по рукам. До меня вдруг дошло. И ведь не спросишь – ты влюбилась? Да и чего спрашивать, всё ясно. Именно когда она про дятла сказала. – Брось, – говорит Тонька, – ему никто не нравится, ему вообще на людей наплевать.

Сумасшедше, – говорит Тонька. – Как похоже. Мишка и то, что у него в голове. – Я мост рисовала, – объясняю я, – сплетение балок, а человек случайно вышел. Я даже и не думала, что на Мишу похож.Тонька смотрит на меня скептически. Я краснею. Как дурочка.– Я, знаешь, сама его пыталась рисовать сколько раз.– Мишу? Зачем?.. Я думала, тебе Тарасов нравится… – Тарас? Скажешь тоже! У него лицо обыкновенное, только волосы красивые. Из наших всех один Мишка стоящий, вот мы потом вспоминать будем, что с ним учились. У него черты лица такие… аристократичные. А Тараса постричь – ничего не останется.

Нет. Вот такой! – и она перелистывает страницы, и я вижу чайку. Чайку, которая сейчас спрыгнет с парапета; кажется, она с натуры рисовала, я видела таких. Но как можно уловить этот миг? Кажется, сейчас чайка сорвётся и улетит. – Это я, – говорит Тоня. – Мне кажется, я в прошлой жизни была птицей. Вот такой. А ты? Ты можешь мне… Можешь подарить рисунок? Это она меня спрашивает! Тонька, зачем ей мои невнятные наброски?

Я фотографирую три самых удачных рисунка на телефон. Это первая моя запись, вообще. Я раньше никогда ничего не выкладывала. Да и нечего было, собственно.

Ты с ума сошла! – теперь Пашка кричит. – Я на ушах стою, где ты ходишь! – Какая тебе разница? – спрашиваю я.Правда – вот какое ему дело? Я же не спрашиваю, где он ходит. Не слежу за ним.– Телефон почему не берёшь? – уже тише спрашивает Пашка. – Обзвонился уже. Я смотрю в телефон – правда, два пропущенных. Ну, не так чтобы совсем обзвонился, конечно.

А потом достаю скетчбук. И вдруг понимаю: я всегда хотела, чтобы получился сразу хороший рисунок. И боялась. Страх очень мешает. А теперь стало ясно – скетчбук, он же для набросков! Значит, я только пробую, это не страшно. А по-настоящему рисовать буду дома, тушью.

Совсем стемнело; я иду по набережной. Небо синее – но цвет не тот, не утренний синий. «Того» синего я не видела уже очень давно, почему-то его сейчас не бывает. Вечерний тоже ничего, но проще, привычнее. Самое красивое в нём – это деревья, голые ветки освещены фонарями. И вот этот коричневый на фоне синего – это очень, да. Жаль, я не умею в цвете рисовать. Лёд куда-то делся, так быстро – совсем тепло. Наша река часто оттаивает во время зимы, а потом опять замерзает – но мне хочется думать, что льда уже не будет. Хватит. В воде отражаются фонари – на том берегу их слишком много, мне не нравится. Перебор. Плохо, когда очень светло – нужно оставлять тёмные места, для ритма.

Но потом эта обида проходит. Мне кажется, от музыки. И ещё: в своих завалах я нашла тушь и кисточки. И мне так захотелось на чистом столе все это разложить и рисовать!

Пусть лучше готовит свою картошку, раз взялся. Надо спросить: «Тебе помочь чего?» – но горло не может издать ни одного звука. Я молча беру ножик и начинаю чистить тоже.Мы молчим. Мне кажется, он только и смотрит, как я толсто срезаю кожуру. Нечаянно задел меня, отодвинулся. Что-то невыносимое, кажется, я не смогу есть эту картошку. Осталась последняя, мы вместе за неё схватились – и Пашка сразу бросил, оставил мне. Смотрит в планшет – руки бы помыл сначала, как можно такими грязными тыкать!