Исповедь

Два человека неторопливо шли вдоль тёмного коридора тюрьмы. Один из них был в воинской одежде и сопровождал второго – в монашеском облачении. Направлялись они в сторону дальних, тщательно охраняемых камер, предназначавшихся для особо опасных преступников и государственных изменников. Стражник, дежуривший в ту ночь, окликнул их, и тот, кто был повыше, в одежде воина, отдал ему свиток:

– Приказ государя.

Стражник внимательно прочитал приказ и отчеканил:

– Проходите.

Двери отворились, и караульные повели обоих по узкому коридору, освещённому лишь тусклым сиянием факелов, к камере, в которой сидел одинокий узник. Травл, словно зверь, метался от одного края камеры к другому. Наконец, заслышав шаги приближающихся людей, он ухватился за металлические прутья и сдавил их что было сил.

– Отойти от решётки! – раздалась команда, адресованная заключённому. Тот нехотя подчинился, но глаза его при этом заполыхали недобрым огоньком.

Караульный тем временем открыл дверь, и монах прошёл в камеру.

– У вас десять минут, – напомнил высокий человек в воинской одежде.

– Я помню, не волнуйтесь.

Однако, едва охрана удалилась, Травл набросился на монаха, схватил его за ворот и прижал к холодной, пахнущей сыростью стене тюремной камеры. Тот хотел было позвать на помощь, но его голос превратился в глухой хрип. Воздуха не хватало, в то время как бедный монах вновь и вновь предпринимал тщетные попытки вырваться из цепких, тренированных рук Травла.

– Тише, святой отец, тише, – угрожающе шипел заключённый, но немного ослабил хватку. – А теперь слушай меня внимательно. Сейчас ты пойдёшь и найдёшь Феоктиста. Дальше ты передашь ему следующее: если они не избавят меня от смерти немедленно, я всех их выдам императору. Всех! Понятно?! Я расскажу, что все они участвовали в заговоре. И если ты посмеешь ослушаться – тоже будешь назван заговорщиком. Я ясно выражаюсь? – звенящим от ярости шёпотом пытал свою жертву узник. Искажённое от злости лицо Травла нависло над беспомощным монахом так угрожающе близко, что горячее дыхание обдавало своим пылом, а звон цепей скрежетом оставлял шрамы на сердце.

– Помилуй, Господи Боже! Это же клевета! Я не имею …никакого отношения к этому… заговору, – сквозь спазмы в горле, судорожно хватая воздух, прохрипел инок.

– А вот это меня меньше всего волнует! И поверь: ещё меньше это будет волновать императора. Поэтому ты сделаешь то, что я тебе сказал, а потом забудешь о нашем разговоре и продолжишь жить, как жил раньше, – всё с той же злобой прорычал заключённый-палач.

Послышались шаги приближающегося стражника, и Травл поспешил принять смиренную позу, склонив голову и прося благословения. Бедный монах дрожащими руками перекрестил смертника и на негнущихся ногах удалился из камеры.

– Что с вами, отче? – спросил подошедший воин. – Вы выглядите очень взволнованным.

– Ничего, сын мой. Просто… это… не всегда легко исповедовать таких важных людей. Вот и разнервничался.

Воин пристально посмотрел на монаха, однако ничего не сказал и, пропустив того вперед, пошёл следом.

Выйдя на улицу, оба сели в ожидавшую их повозку и двинулись по дороге, освещённой многочисленными факелами. Даже самые тихие улицы в этот вечер были оживлены то и дело сновавшими туда-сюда людьми. Это был канун Рождества.

Рождественский грех

– Ирина, сестра моя! – распахнув объятия навстречу сестре, Ованес вошёл в комнату.

– Приветствую тебя, брат, – улыбнулась красивая молодая женщина со слегка смуглой кожей и выразительными чёрными глазами. – Как поживаешь? Ты выглядишь расстроенным.

Ованес ласково посмотрел на сестру:

– Всё хорошо, не переживай. Просто день был нелёгким. – Невольные нотки грусти мелькнули в голосе Ованеса, однако он тут же ослепительно улыбнулся и поспешил сменить тему.

Ирина по-настоящему озадачилась, уловив тревогу в голосе обычно такого уравновешенного и тщательно скрывающего свои эмоции брата. Иоанн, по достоинству прозванный Грамматиком, или Ованес, как называли его только близкие люди, перехватил её испытывающий взгляд и лукаво поинтересовался:

– А где же наш маленький гений?

– В своей комнате. Уже измучился весь, ожидая своего любимого дядю! – смеясь, ответила Ирина.

– Если позволишь, мне бы хотелось взять его с собой к императору. Кстати, и вы с семьёй приглашены во дворец.

– Это огромная честь, Ованес, но, к сожалению, муж мой неважно себя чувствует, и потому мы будем вынуждены принести императору свои извинения, – Ирина нервно улыбнулась.

Ованес прекрасно понимал, что так называемая «болезнь» мужа сестры вызвана не чем иным, как отказом подчиняться императору-иконоборцу и участвовать в еретической службе. Будучи твёрдым почитателем икон, Сергий, муж Ирины, общался с Ованесом как с родственником, однако предпочитал держаться на расстоянии от Иоанна Грамматика – одного из авторов иконоборчества и едва ли не самого ярого его сторонника. Стремясь хоть как-то сгладить ситуацию, Ирина ослепительно улыбнулась и сказала:

– Но ты можешь взять с тобой Фотия. Представляю, как он обрадуется!

– Хорошо, сестра, – ответил Ованес, улыбнувшись в ответ одними уголками губ.

Девятилетний мальчик красивой наружности сидел за своим маленьким столом, увлечённо над чем-то работая и не замечая вошедшего мужчину. Нежность засветилась в глазах философа при виде этой картины. Тихо подойдя к ребёнку, он замер от удивления: мальчик закреплял очередной камень в оправе чудесного по своей красоте медальона.

– Здравствуй, маленький гений! – мягко поздоровался Ованес.

– Дядя! – обрадованно воскликнул Фотий. – Я тебя так ждал, так ждал! Смотри, что я сделал!

– Очень красиво! Но, может, ты мне расскажешь, что это? – поинтересовался мужчина, рассматривая причудливые узоры, украшавшие медальон.

– Я и сам не знаю, дядя. Несколько раз я видел этот амулет во сне – запомнил и решил сделать, – ответил мальчик.

– А почему ты решил, что это был именно амулет, а не обычное украшение?

– Потому что мне очень хочется, чтобы этот медальон приносил счастье, – улыбнулся Фотий.

Ованес внимательно посмотрел на амулет, главной особенностью которого был незатейливый, но весьма загадочный узор, состоявший из нескольких кругов, и задумался о чём-то своём.

– Дядя, – сказал Фотий, отчего-то вдруг смутившись и опустив глаза. – Мне хочется подарить его одной девочке. Ты поможешь?

Ованес удивился, но, стараясь сохранить серьёзное выражение лица, сказал:

– Хорошо, Фотий. Ты мне расскажешь, кто она, и мы вместе подумаем, что можно сделать.

– Она… ну, она не обычная девочка.

– Ну, в этом-то я не сомневаюсь! – улыбнулся философ, и в его глазах заплясали весёлые огоньки. Племянник всегда знал, как поднять ему настроение. Всю усталость, накопленную за день, как рукой сняло.

– Её зовут Екатерина. Она сирота и воспитывается монахинями. Кстати, сам император её выделяет среди остальных и часто с ней беседует. Наверняка она сегодня будет в Соборе Святой Софии. Вот только боюсь, что матушка будет против того, чтобы я искал её по всему храму во время службы.

Ованес несколько растерялся от такого поворота событий. Но, решив, что не пристало такому мужу, как он, закалённому в политике и дипломатии, терять дар речи от простого заявления ребёнка о симпатиях к любимице императора, поспешил на помощь:

– Тогда можешь считать, что тебе повезло. Как раз сегодня мы приглашены во дворец. Так что у тебя будет прекрасная возможность пообщаться с Екатериной и поздравить её с Рождеством.

– Это правда, дядя? – с восторгом в глазах спросил мальчик.

– Ну конечно, правда! Так что не теряй времени и собирайся.

Фотий почувствовал, как за спиной выросли крылья. Душа его была озарена тем светлым предчувствием первой детской влюблённости, воспоминание о которой люди хранят на протяжении всей жизни как эталон чистой любви и абсолютного счастья.

Величественный храм Святой Софии в ту рождественскую ночь казался поистине неземным творением. Несмотря на поднявшуюся вновь вьюгу, количество людей, собравшихся под его огромным сводом, продолжало неумолимо расти. Священники заканчивали последние приготовления, снуя из одного угла в другой, клирики постепенно занимали свои места, и все присутствующие были в приподнято-торжественном настроении.

В это время высокий, крепкого телосложения мужчина, во всём существе которого угадывалась принадлежность к военной службе, нетерпеливо кого-то разыскивая, пробирался сквозь толпу. Наконец, увидев нужного человека, он осторожно приблизился к нему и незаметно передал какую-то бумагу. Лёгким кивком головы отослав солдата и выждав немного времени, чтобы не навлечь подозрений, тот развернул послание, бегло пробежал по нему глазами и, стараясь не выдать своего волнения, поспешил к выходу из храма. Под покровом ночи он быстро подошёл к группе людей, плотно кутавшихся в тёмные плащи в попытке укрыться от свирепствующей вьюги, и, поговорив с ними несколько минут, спешно вернулся в храм.

К тому времени императрица вместе с сыновьями уже поднялись на своё место, и все с нетерпением стали ждать появления государя. Взор каждого человека был обращён к южному входу, где располагались императорские врата.

Симпатичный мальчик, стоявший рядом с высоким мужчиной, казалось, был единственным безучастным к происходящему. Огромные серые глаза пытливо всматривались в толпу, стараясь кого-то отыскать в ней. В это время южные врата распахнулись, и в огромный зал вошёл император. Пройдя на клирос, Лев звучным голосом запел хвалебную песнь Господу.

Тем временем Фотий наконец увидел ту, что так часто посещала его мысли. Мальчик нетерпеливо взглянул на дядю и уже был готов бежать к Екатерине. Ованес, прекрасно понимая желание племянника, тем не менее попросил того проявить немного терпения, обещая помочь, как только представится возможность. Случай не заставил себя ждать: Даниелиду, с которой Екатерина была очень дружна, зачем-то позвала к себе настоятельница. Воспользовавшись тем, что девочка, ожидая подругу, осталась одна, Фотий поспешил к ней.

– Екатерина! – тихонько окликнул её Фотий. Вздрогнув от неожиданности и озираясь по сторонам, девочка испуганно сказала:

– Фотий, что ты здесь делаешь? Ты же знаешь, что законы монастыря очень строги и нам не разрешается общаться с мальчиками, тем более в стенах храма!

– Знаю. Но я ненадолго. Я… – Фотий мгновение поколебался, но, собравшись с духом, произнёс: – Я просто хотел поздравить тебя с Рождеством. – С этими словами он достал медальон и протянул его Екатерине. Девочка искренне залюбовалась чудесным подарком и с благоговением взяла его.

– Как красиво! Но что это?

– Это – твой амулет. Несколько раз я видел его во сне, после чего решил сделать. Думаю, что этот медальон будет приносить удачу. И мне очень хочется, чтобы он принадлежал тебе. Кто знает: может, со временем станет понятно, что он обозначает!

С трепетом рассматривая причудливые круги, Екатерина произнесла:

– Спасибо большое, Фотий.

Тут дверь отворилась, и к ним подошла Даниелида.

– Какая красота! – воскликнула она. – Что это?

– Мой медальон, – ответила девочка.

– Э… Екатерина обронила его в храме, а я нашёл и решил вернуть его хозяйке, – пришёл на выручку Фотий, мысленно прося Господа не записывать эту маленькую ложь во благо в книгу грехов.

– Что-то я не видела раньше у тебя таких дорогих украшений, – с улыбкой произнесла Даниелида. – Ну, да ладно. Нам пора. Незачем нарываться на неприятности в такой день, – сказала девочка, направляясь к выходу.

Екатерина последовала было за ней, но потом, словно поддавшись порыву, подбежала к Фотию. Робко посмотрев ему в глаза, она с нежностью сказала:

– Спасибо большое, Фотий! За всё.

Оставшись один, мальчик в очередной раз почувствовал, будто обрёл крылья. В тот момент он ощутил себя героем, способным преодолеть любые трудности и сотворить все самые красивые украшения, чтобы хотя бы ещё раз услышать «Спасибо, Фотий!» и увидеть радость в её глазах.

Неожиданно входная дверь отворилась, и Ованес, не на шутку встревожившись, подбежал к племяннику:

– Где Екатерина?

Впервые Фотий видел дядю в таком состоянии: лицо того заметно потемнело, а глаза бешено метали молнии.

– Она только что вышла вместе с Даниелидой, – растерянно ответил мальчик.

Тут наконец Фотий расслышал гул, усиливающийся с каждой минутой. В зале явно что-то происходило.

– Дядя, а что случилось?

– Потом, Фотий, – стараясь сохранять спокойствие и ясность ума даже в такой непростой ситуации, ответил Ованес. – Немедленно уходи отсюда! Найди Андрея, и ждите меня в карете. И не смей высовываться оттуда!

Казалось, напряжение дяди передалось и племяннику, потому что Фотий вдруг почувствовал дрожь во всём теле.

Андрей – конюший и верный подданный Ованеса – как ни в чём не бывало стоял возле кареты и что-то говорил лошадям, поглаживая их роскошные гривы.

– Андрей! – мальчик подбежал к молодому человеку и схватил того за рукав.

– Маленький гений, что случилось? – с улыбкой поинтересовался Андрей.

– Дядя сказал, чтобы я нашёл тебя и чтобы мы ждали его в карете. Что-то случилось в храме, но что именно – я не знаю.

– Тогда садитесь в карету, а я буду здесь. Вместе подождём вашего дядю.

Забравшись в карету, Фотий выглянул в небольшое отверстие, пытаясь выяснить, что происходит. Неожиданно воздух пронзил крик, который постепенно перерастал в ужасающий шум толпы, повторяющей, словно в оцепенении, единственную фразу: «Царь убит!».