Пролог

Рождественская песнь

Соберите мозаику судьбы

и обретёте ключ к своему сердцу.

В тот год зима выдалась на редкость снежная. Шёл конец декабря, сессия в университете была сдана досрочно, и уже ничто, казалось, не могло омрачить то чудесное время, когда близость Нового года ощущалась повсюду. Время, когда каждый человек, независимо от возраста и пола, живёт предчувствием чего-то сказочного, чистого, прекрасного. Всякий ощущает себя ребёнком и может хоть ненадолго вернуться в ту пору, когда каждое мгновение жизни было наполнено волшебством и чарующим умиротворением. За окном выла вьюга, поднимая снежные вихри и заметая горизонт так, что невозможно было разглядеть даже силуэты деревьев, находящихся всего в нескольких метрах. В такие моменты душа человека как никогда радуется домашнему очагу, наполняясь романтическим чувством уюта и покоя. Возможно, именно в это время человек позволяет себе расслабиться и невольно задумывается о вечном.

День уже клонился к вечеру, а насущный вопрос так и не был решён. Что, в общем-то, не удивительно – ведь обсуждалось не что иное, как предопределённость человеческой жизни и понятие судьбы человека. То есть вопрос, ответ на который ищут и никак не могут найти как лучшие умы человечества, так и простые смертные не одного десятка поколений. И тем не менее дерзновенные попытки принимаются вновь и вновь. Вот уже несколько часов подобный спор всё больше разгорался между друзьями-студентами, волею судьбы оказавшимися вместе в этом заснеженном уголке необъятной России. Оля, занимающаяся йогой уже несколько лет и планирующая в наступающем году совершить очередное паломничество в Индию, настаивала на том, что истиной является древнее славянское учение Веды, которое было потеряно с приходом на Русь христианства, но сохранило свои основные черты в индуизме.

– А почему в России сейчас так популярны йога и вообще всё, что касается Индии? Никогда не задумывались? За нас говорит генетическая память, которую христианство, изначально чуждое славянской культуре, так и не смогло уничтожить, – настаивала она.

Олег, который отрицал любую религию в принципе, считая её лишь средством манипуляции сознанием людей, попытался возразить, мотивируя тем, что Веды, как и христианство, служили и продолжают служить одной цели – превращению человека в раба, а всё человечество – в стадо, которым легко управлять. Костя же, воспитанный в духе традиционного православия и увлекающийся русской борьбой, не очень любил все эти споры, однако тоже не смог оставаться в стороне, когда задевалась тема веры и особенно любимого им православия. Как истинный защитник, он попытался оспорить точку зрения друга, но Олег сыпал убийственными доводами:

– А ты расскажи о вере той бабушке, которая всю свою крохотную пенсию несёт священнику, бесстыдно разъезжающему на дорогом внедорожнике, или нищему, который не может принять крещение потому, что у него нет денег для того, чтобы оплатить обряд.

– Во-первых, – возражал ему Костя, – есть люди богатые, есть бедные. Как среди мирян, так и среди священства. Во-вторых, я не слышал о том, чтобы нищему отказывали в таинстве крещения только потому, что у того не было денег. А если даже и так, то грех лежит исключительно на том, кто его совершил. Не стоит равнять по одной паршивой овце всё стадо. Есть настоящие молитвенники, благодаря которым, возможно, наша многострадальная планета ещё не сошла с орбиты.

Однако Олег отстаивал свою точку зрения, Оля – свою. И всё это продолжалось уже несколько часов. Глядя на воинствующих оппонентов, трудно было даже представить, что эти люди, несмотря на все свои разногласия, умудрялись дружить!

С лёгкой улыбкой наблюдая за происходящим, после ряда неудачных попыток высказать своё мнение и попросить прекратить этот бесполезный спор, Милана, сестра Кости и подруга Оли, поняла, что почувствовавших кураж друзей уже не унять. Оставив тщетные попытки как-то повлиять на ситуацию, наслаждаясь вкусом ароматного чая, заваренного по старинке в русском самоваре, девушка постепенно погрузилась в собственные размышления. Несмотря на прогресс, семимильными шагами подчиняющий себе планету, её дедушка с бабушкой предпочитали неспешные русские традиции. «И, если признаться, – отметила про себя Милана, – чай, заваренный в самоваре, имеет совершенно потрясающий вкус. Как и вкус свежего хлеба, испечённого бабушкой в русской печи». Как жаль, что современный ритм жизни российских мегаполисов диктует свои условия, где на помощь занятому человеку приходят всевозможные результаты технического прогресса, одновременно лишая его чего-то важного! Того, в чём, возможно, и заключаются маленькие радости жизни. Поэтому каждый раз, когда человеку удаётся остановить время, почувствовать вкус чая, услышать песню вьюги за окном, он ощущает себя по-настоящему живым и поистине наслаждается каждым мгновением.

– Что ты об этом думаешь? – Низкий баритон брата прервал размышления девушки.

Совершенно потеряв линию спора и не зная, о чём её спрашивают, Милана решилась на дипломатичный ход:

– Если кто и может ответить на твой вопрос, так это точно не я.

– А разве не женщины – источник всяких выдумок касательно двух половин одного целого и прочей сентиментальной белиберды? По-моему, это в их характере – приписывать совершенно обыденным вещам черты неземного. Оттого и страдают. Сначала начитаются красивых сказок о любви, а потом сталкиваются с реальной жизнью, – категорично и чётко заключил Олег.

– Ну, что касается мифа о двух половинках, то претензии по этому вопросу не к женщинам, а к Платону. Не хочу тебя разочаровывать, но он, насколько ты знаешь, был мужского пола. Да и страдают от любви не только женщины, но и мужчины. И очень спорный вопрос, кто из них более далёк от реальной жизни.

Неизвестно, насколько затянулся бы этот спор, если бы бабушка не подала к столу аппетитный пирог, мгновенно наполнивший комнату непревзойдённым ароматом. Дебаты пришлось отложить.

Вьюга за окном свирепствовала всё сильнее, и в возникшей тишине ещё отчётливее слышалось её протяжное пение. В тот вечер только один человек хранил молчание. Казалось, он был выше даже самых горячих доводов оппонентов, внимательно слушая и тех и других и всё же оставаясь в стороне. Тимофей Иванович, хозяин дома и по совместительству родной дедушка Кости и Миланы, посмотрел в окно, вслушиваясь в музыку ветра, и на какое-то мгновение, казалось, погрузился в свои думы.

– Дедушка, о чём вы задумались? – спросила Милана.

Тимофей Иванович медленно повернулся, однако было видно, что мысли его по-прежнему были где-то далеко. Продолжая слушать вой вьюги за окном, он, словно нехотя, произнёс:

– О том, ребята, что случилось много-много лет назад. Об истории, некогда поведанной мне. И началась она, эта история, в такую же вьюжную декабрьскую ночь, – отстранённо закончил фразу хозяин дома, вновь вглядываясь в даль и погружаясь в свои мысли.

– А что это за история, дедушка? – заинтересованно спросила Милана.

Налив себе чаю, дедушка улыбнулся:

– Давайте сначала выпьем чайку, а уж потом я вам всё расскажу.

Покорно, словно несмышлёные дети, ребята стали наслаждаться чаепитием, подстёгиваемые любопытством и странным ощущением захватывающего рождественского приключения.

– Так вот, – сказал Тимофей Иванович, сделав очередной глоток ароматного чая. – История эта началась задолго до того, как люди ощутили и познали значение слов «цивилизация», «прогресс». В то время, о котором пойдёт речь, на Руси не было ни мегаполисов, ни компьютеров, ни Интернета. Но люди были близки к природе и черпали из неё величайшие знания. Природа была источником их мудрости и благодати. – Немного помолчав, дедушка задумчиво посмотрел в окно. – А на востоке в это время всё бóльшую мощь набирало государство, вошедшее в историю под названием Византия. С приходом к власти Льва Армянина беспорядки, царившие там последние несколько лет, были прекращены – и в Константинополе наконец воцарились мир и покой. Однако сам император жил в постоянном страхе, навеянном ему одним из пророчеств Книги сивилл, гласящим о том, что император по имени Лев будет убит в канун Рождества. В попытках избежать предначертанного государь уничтожал каждого, кто казался ему подозрительным, вызвав тем самым недовольство некоторых своих подданных. Поистине будет сказано, – дедушка окинул внимательным взглядом всех собравшихся, подчиняя и увлекая за собой, – что, стремясь убежать от своей судьбы, мы именно там её и встречаем. Однако в тот вечер император был спокоен. Метель, не унимавшаяся несколько дней, вдруг прекратилась, и император счёл это хорошим знаком. Был канун Рождества…

 
24 декабря 820 года. Константинополь.
 

Снежный покров, на редкость щедрый, устилавший всё вокруг – от домов и деревьев до людей, снующих повсюду в рождественской суете, – слепил глаза и всё же казался бесконечно спокойным и уютным. Уже начало смеркаться, но император по-прежнему стоял у окна, не в силах вернуться в реальность, стараясь сохранить покой, столь щедро даримый бесконечным белым царством. Тяжкие думы, вот уже долгие восемь лет одолевающие душу императора, отступили, и ощущение какого-то неземного блаженства наполнило всё его существо.

– Государь! – Высокий худощавый мужчина вошёл в комнату и поклоном поприветствовал императора.

Лев через плечо посмотрел на друга, после чего снова повернулся к окну, вглядываясь в даль.

– Что случилось, Ованес?

– Государь, Травл попросил дать ему возможность исповедаться перед казнью.

Император ничего не ответил, а Ованес, очень хорошо знавший крутой нрав монарха, не решался прервать затянувшееся молчание.

Наконец, Лев произнёс:

– Подойди, Ованес. Что ты видишь?

Молодой человек подошёл к окну и задумчиво окинул взглядом линию заката, багряным облаком окутавшего зимнее рождественское небо. Но с ответом не торопился.

– Государь, в мои обязанности входит видеть вещи такими, какие они есть.

Царь повернулся к другу, и в глазах его заплясали весёлые искорки.

– Конечно. За это я тебя и ценю. Но сегодня особый день. Я думаю, каждый человек хотя бы раз позволял себе поразмышлять о смысле бытия. Так почему же в Рождество не подумать о Боге?

Ованес улыбнулся в ответ:

– Я понимаю, о чём вы, государь. Однако посмотрите на этих людей. – Сквозь оконное стекло молодой человек наблюдал за рождественской суетой, царившей повсюду. – Для них существуют лишь повседневные заботы, дела. А Бог для них – это нарисованный человек, помещённый в виде икон в храмы и соборы. И они идут в эти храмы, словно выполняя бездушный ритуал, после чего возвращаются к себе, к своей суете, и благополучно забывают о Боге. – Ованес вздохнул и после короткой паузы продолжил: – Люди отказываются замечать, что Бог не только в храме, и это отнюдь не изображение, нарисованное на дереве. Он среди нас, вокруг нас и внутри нас. Так что мы поступили правильно, запретив это слепое поклонение иконам, уже давно превратившееся в идолопоклонство.

Император грустно улыбнулся:

– Я прекрасно понимаю, о чём ты говоришь. «Не сотвори себе кумира», – немного помолчав, добавил он, обращаясь то ли к самому себе, то ли к стоявшему рядом товарищу, то ли к Господу Богу. – Ты знаешь, каждое Рождество я задаю себе один и тот же вопрос и никак не могу найти на него ответ. С того самого момента, как я вступил на трон, этот вопрос не даёт мне покоя, лишает сна.

Ованес, будучи другом монарха уже много лет, прекрасно знал о предсказании, пугавшем царя.

– Не стоит быть таким суеверным, государь. На всё Воля Божия.

Лев снова улыбнулся.

– Спасибо за поддержку. Но сложен и коварен путь императора, и часто он противоречит Божьим заповедям. Я боюсь наказания свыше, Ованес, и тем не менее действую жестоко, ибо жизнь не оставляет выбора. А сегодня мне предстоит поздравлять с праздником крестника, понимая, что лучший подарок, который я могу ему сделать в этот день, – это отсрочить казнь его отца.

– Государь, вы прекрасно понимаете, что иначе поступить было нельзя! К тому же Травл никогда не был вашим другом. А после того, как вы заняли трон, и вовсе превратился во врага. Зависть и неуёмная жажда власти – не лучшие спутники человека. Покойный император видел это и потому передал трон именно вам.

– Я понимаю. Но даже это понимание не может избавить меня от мук, терзающих душу. Лишь осознание того, что император не имеет права быть слабым, позволяет мне жить дальше, стараясь сделать для государства всё, что в моих силах. Остальное же – в руках Божьих. – Император вдруг резко повернулся и, бодро похлопав друга по плечу, преувеличенно радостно сказал: – Что-то мы с тобой и впрямь засиделись. Так и на рождественскую службу можно опоздать. Достаточно философии.

– Как пожелаете, государь.

Император уже собирался было уходить, как вдруг вспомнил что-то важное.

– Да, и ещё. Отправьте исповедника к Травлу. И передайте начальнику стражи мой приказ. – С этими словами он подошёл к столу и взял свиток, составленный, по-видимому, заранее. – Я откладываю казнь Травла и предлагаю пересмотреть дело в суде. Но никто не должен об этом знать. Обнародуем приказ после Рождества. Пусть ему это будет уроком. И рождественским подарком моему крестнику.

– Хорошо, государь, – поклонился Ованес.

– Тогда до встречи в Соборе Святой Софии? – улыбнулся Лев.

– Конечно. Но перед этим, если позволите, мне бы хотелось навестить племянника, – улыбнулся в ответ Ованес.

– Понятно. Тогда жду тебя во дворце. Мои дети и крестник будут рады видеть своего любимого учителя и наставника. Они тебя разве что не боготворят! И почему бы тебе не взять с собой Фотия? Мальчишка мне очень нравится.

– Благодарю, государь! Для меня и моей семьи это великая честь.