Глава 3

Сержант могилку соорудил вполне приличную и даже фанерину где-то подобрав, присев на пенек, старательно мусолил химический карандаш, выводя на ней фамилии похороненных майора, старлея и ефрейтора.

– Глянь, старшина, какая фамилия чудная у писаря,– продемонстрировал он написанное,– Дедобабов. Первый раз такую встречаю.

– Какие твои годы, сержант,– обнадежил его старшина,– Заканчивай писанину. Звезду нарисуй и пошли к Сафронову.

– Может написать чего-нибудь про покойников?– спросил Черпак,– что героически, мол, пали в борьбе или еще чего?

– Так сойдет. Им уже все равно. Нарисовал звезду? Пошли. Вот этот рюкзак прихвати,– старшина лязгнул сидором и сержант заинтересованно общупав его, попробовал угадать содержимое:

– Пожрать и выпить?

– Шагом марш,– проигнорировал вопрос старшина,– огонь вон уже до небес,– пожар лесной действительно охватил штабной домик со всех сторон и, дымом заволокло местность так, что уже проблемно стало дышать.– Бегом!– рявкнул старшина, и будто услышав его заполошную команду на крышу домика рухнула горящая сосна. Подняв сноп искр, ствол проломил ее символическую и домик будто присел, затрещав досками. А старшина с сержантом уже мчались с максимальной скоростью через перепаханную бомбами бывшую взлетную полосу аэродрома подскока, перепрыгивая и обегая воронки, в сторону живого рядового Сафронова и мертвого рядового Илюхина. Там лес пока еще не занялся, но они понимали, что это вопрос времени. Пожар тушить некому и разрастется он во все стороны непременно.

Рядового Сафронова они застали за погребальными работами и не одного. Помогал ему рыть могилу и захоранивать рядового Илюхина конопатый сибиряк.

– Жив тезка,– искренне обрадовался ему старшина.

– А че… Не моя смена была. Бодрствующая, когда все рваться началось,– улыбнулся Иванов в ответ,– винтарь подхватил и из палатки. А тут как даст по шарам. Очухался – кругом воронки одни и весь взвод в куски. А потом и склад громыхнул… и опять по мозгу прилетело чей-то. Когда очнулся снова, горит все. Ну, я сюда, где пока не шибко. Гляжу ваши тут. Можно, я при вас теперь, товарищ старшина?– доложился рядовой.

– Оставайся. Винтарь потерял?– поинтересовался старшина, освобождаясь от мешков.

– Никак нет. Обижаете, товарищ старшина. Как можно? Все как положено по уставу на своем месте. Скатка, снаряга с противогазом и сидор вона с винтарем,– Иванов кивнул на аккуратно сложенное имущество и взглянув из-под ладони на утреннее солнце, посетовал:

– Завтракать пора, а от кухни нашей три ямы здоровенных дымятся. Чей-то это, товарищ старшина, с кем воюем?

– С фашистами немецкими, судя по всему. И, наверное, опять с белофиннами, тезка. Я ведь не больше твоего знаю,– ответил старшина,– А чего это вы могилу роете полноценную? За каким хреном? Использовали бы воронку,– задал он встречный вопрос и получил в ответ недоуменное пожимание плечами сибиряка и обстоятельное пояснение от рядового Сафронова:

– Так, Павлович, вроде бы как не по-людски так-то, в ямке из-под бомбы. Человек ведь, не собака бродячая Илья-то наш был. Хороший мужик, помянуть бы. Жаль нечем.

– А бутылка же еще оставалась. Не нашел?– напомнил ему сержант

– Размечтался,– взглянул на него уныло Сафронов,– бомба вон, прямо в костер упала. Хрен там чего найдешь.

– Есть у меня, чем помянуть Илью,– обрадовал бойцов старшина,– В штабе надыбал запасы майорские. Но не сейчас. Закругляйтесь и к Авдеичу. Там и помянем.

– А насчет пожрать ничего там, в запасах не надыбали, товарищ старшина?– повеселевшим голосом осведомился рядовой Сафронов.

– Только тушенка, более ничего,– признался старшина.

– Нормально,– расцвел в улыбке дурашливой Сафронов,– хлебом у Авдеича разживемся. Все, Алеха, глубже не надо. Сойдет. Эх, Илюха. Кто-то и нам вот так в свое время отковыряет могилку.

– Я не спешу,– влез с репликой Черпак.

– Смерть не спросит,– взглянул на него ехидно Сафронов,– спешишь ты, аль нет.

– Это да,– впервые за прошедший месяц согласился с ним сержант и принялся помогать Иванову упаковывать тело Илюхина в плащ палатку. Опустили в могилу, насыпали холмик и, воткнув в него корявый крест из двух веток, постояли молча над ним, думая каждый о своем.

– Вдова и трое сирот,– произнес тихо старшина,– земля тебе пухом, Илья. Обещаюсь, что проведаю твоих и помогу, чем смогу.

– С Васильевского он,– напомнил сержант.

– Есть у меня адрес. У начфина тоже семья на Васькином острове проживает, как оказалось,– вздохнул старшина тяжело,– к ним тоже заглянуть придется.

– А ефрейтор Дедобабов откуда?– спросил сержант.

– Этот из Украины призывался. Сдам красноармейскую книжку в строевую часть, пусть сообщают.

– А мой взвод…– сибиряк закашлялся и принялся вертеть цигарку,– про них кто доложит?

– Я только со старлеем был знаком и документы его у меня есть, а про остальных ничего не знаю,– развел руками сожалеюще старшина,– ты-то всех должен знать, вот и составь список. А что мы еще можем? Вон, там все горит, как в преисподней. Уходить надо. Сюда огонь гонит. Там вон речушка есть. За нее перескочим и к Авдеичу, как раз в ту сторону. Там и дорога лесная есть, им наезженная. Он хоть и живет бирюк-бирюком, но в колхозе вроде как числится. Типа пушного хозяйства у него,– пояснил он,– был я у него один раз. Посидели слегка. Самогонку его жинка Наталья варит ядреную. И, главное дело, на другой день почти без похмелья. Слегка потряхивало,– вспомнил старшина.

– Самогон – это хорошо,– тут же отреагировал рядовой Сафронов,– Мы, ежели что, то люди не гордые. Не фон бароны, нам и сивуха годится.

– Закати губищу, Сафрон,– не удержался от реплики сержант.– Какая сивуха? Вон чего творится,– мотнул он головой в сторону горящего леса. С кем воюем? Где Красная армия? Глянь-ка, опять летят суки,– над головами действительно с северо-запада опять зависли в синеве вражеские эскадрильи. До ушей донесся гул двигателей.

– А наши где? Почему не атакуют на подлете гадов?– приложил ладонь козырьком ко лбу рядовой Сафронов.

– На максимальной высоте сволочи идут. Ленинград никак бомбить собрались,– предположил старшина.

– Ну, там-то их встретят, мало не покажется,– уверенно заявил сержант.

– Все уходим. Рядовой Иванов, мешок вот этот прихвати. За мной, в колонну по одному шагом марш,– прервал дискуссию старшина.

Хозяина заимки лесной, а по совместительству и пушной фермы, повезло застать дома. Авдеич запрягал лошадь в телегу и обрадовался искренне появившимся на его подворье служивым, цикнув на выскочивших с лаем навстречу гостям нежданным двух дворняг.

– Цыц, свои. Что тама за грохот у вас и навроде как горит лес-то?– забыв даже сказать "здрасте", задал он им вопрос обеспокоенно.

– Разбомбили аэродром на рассвете, Авдеич,– ответил ему старшина, протягивая ладонь для рукопожатия.

– И хто? Опять энти?– вытаращился на него тот.

– А хрен их знает, энти или наоборот те. Кресты на фюзеляжах я видел. Свастики фашистские. Так что, Авдеич, навроде как с Германией Гитлеровской война.

– Вот беда-то. В правление ехать надо и все там распознать,– засуетился Авдеич,– Мать!– крикнул он в сторону дома и на крыльцо выскочила немедленно его супруга Наталья, приветливо улыбнувшаяся гостям.

– Ты, мать, мужиков покорми-ка, чем Бог послал, оголодали чай, а мне в правление срочно надоть. Война, мать, опять,– сообщил он ей новость.

– Ох, лихо-о,– отреагировала Наталья, всплеснув руками,– а мы с утра гадаем, чегось-то гремит. И с кем опять? С финнами?

– С немцем. Давай, давай, накрывай на стол и вон у сержанта руку осмотри. Вишь побитые все. Помоги-ка,– озадачил супругу дополнительно Авдеич, прыгая в телегу и понукая лошадь.

– Ой, да проходите в избу, робяты,– приступила к выполнению команды мужниной Наталья, сорвавшись с места и ринувшись в избу.

Вернулся Авдеич в третьем часу после полудня и не распрягая лошадь, сообщил сидящим и перекуривающим на заваленке красноармейцам:

– Верно Павлович баял. Война с Германией. Бомбит немец наши города. Киев, Минск и другие. Сообщили по радио, что вероломно, без объявления войны, дескать, напал Гитлер. Фашисты, че с них взять.

– А финны? Тоже напали вероломно?– уточнил старшина.

– Про этих я не понял. Про Германию все понятно, а про этих… Так ведь мы у них эвон сколько территорий в зимнюю-то компанию отгрызли,.. обидно им чай. И коль немец попер так и эти непременно влезут, думаю,– высказал Авдеич свое мнение, закуривая предложенную старшиной папиросу.– Курево, смотрю, у тебя наркомовское.

– От майора покойного остались,– кивнул старшина.

– Много народу-то побило?– задал дежурный вопрос Авдеич.

– Всех. Кто выжил, все тут,– коротко ответил старшина, окинув взглядом, примолкших рядом красноармейцев.

– И теперича куда вы?– с сочувствием произнес Авдеич.

– В часть нужно идти. Подвезешь ежели до сельсовета, то спасибо скажем, а там еще пару десятков верст как-нибудь сами дочапаем,– старшина вздохнул и, развязав сидор достал две бутылки засургученные:

– Помянем, Авдеич, погибших солдатиков?

– Натаха, тащи живенько сюда чего нито на зуб и посудины,– сориентировался мигом хозяин заимки, принимая от старшины бутылку и сворачивая сургуч,– магазина,– с уважением констатировал он,– ну, чего ты там едрена вошь? Аль оглохла на старости лет,– крикнул он снова, приподнимаясь и прилипая к оконцу лбом.

– Иду-у,– донеслось в ответ и появившаяся хозяйка с табуреткой в руках, мигом накрыла ее вышитым полотенцем, расставив на импровизированном столике нехитрую закуску и посуду.

– За безвременно усопших рабов Божьих,– произнес Авдеич и выпив свои сто грамм поминальных, сосредоточился на папиросе, заскворчав ей так яростно, что хватило ее ему на пару, другую затяжек. Притоптав гильзу от папиросы, он молча свернул цигарку и раскурив ее, буркнул,– баловство одно, папироски энти. Для барышень видать придуманы.

– Зато вертеть не надо,– возразил ему сержант Черпак,– сунул в зубы и дыми себе.

– А нам не к спеху. Мы тут живем постепенно,– возразил Авдеич,– Кто суетится, тот и живет недолго, потому как время у него бежит.

– Это вы, батя, верно подметили,– поддакнул ему сибиряк Иванов.– Я тоже приметил, как суетиться начнешь, так время фьють, а вот когда, к примеру, стоишь себе на посту и никуда сломя голову бежать не требуется, то оно и тянется, и тянется… зараза. Два часа, как все четыре длиной. Вот почему так-то?

– Это у тебя, Леха, от мыслей смурных,– высказал свою версию рядовой Сафронов,– по мамке пади своей соскучился, вот и стоишь в тоске по ней эти два часа, потому и долгими кажутся. А когда, к примеру, тебя взводный на стрельбище ползать заставляет с винтарем и в противогазе, то думать о постороннем некогда, вот время и летит.

– Не-е, когда с винтарем и в противогазе, то время еще медленнее идет чем на посту,– не согласился с ним сибиряк,– вот как так, Авдеич?

– Про противогаз не знаю. В мою бытность, такой херни еще служивым не выдавали,– попробовал отнекаться хозяин заимки, но сибиряк оказался настырным и отвязаться ему от него, так просто не удалось.

– А на посту? Стоять приходилось?

– А как нето. Только я, братцы, еще при царе батюшке лямку тянул. При его гнилом царизме и списан был по ранению в запас почитай в третий месяц октябрь, как только энта Империалистическая Мировая случилась. Тогдашние германцы, через Кайзера ихнего, нам честь по чести войну объявили, а мы вокурат под Нарвой стояли, ну и пока наших мужиков отмобилизовывали по державе, первыми с ними и схлестнулись,– вспомнил Авдеич былые времена.

– Так вы, батя, выходит ветеран Империалистической войны,– разинул рот сибиряк.

– А кудась от факта энтого теперь?– махнул рукой Авдеич.

– И в каком роде войск служили?

– В царице полей – пехоте матушке, но в разведроте полковой. Ох, лихой у нас взводный был подпоручик. Бывало как врежет по сусалам, ежели к примеру уснешь на посту. Сурьезный был мужик, но справедливый. Перед начальством не егозил и за своих солдатиков, за нас стало быть, мог кому хошь фитиль вставить. Уважали в общем его у нас в роте.

– А ранение куда получили?– встрял в разговор и сержант по праву увечного, а стало быть битого военной судьбой, так же как Авдеич.

– А всего порвало в клочья. Возвращались с языком и под обстрел попали. Немец осерчал и крыл, снарядов не жалеючи. Мы целого полковника – оберста по ихнему, из вылазки-то перли. Ох, здоровый бугай, да-а. Ну, и немчура видать не желала чтоб мы его дотащили живого к себе-то. Вот и крыли из всех калибров,– Авдеич, затянулся дымом и примолк, вспоминая видать тот день.

– И че?– не утерпел сибиряк,– Доперли оберста?

– Доперли,– взглянул на торопыгу, усмехнувшись Авдеич,– побитые все, но борова целехоньким доставили. К Егорию всех за него начальство представило. Ну, а меня в госпиталь сперва, а потом уж и в отставку. Год почитай отвалялся по госпиталям-то.

– И вам Георгиевский крест выдали?– распахнул опять рот сибиряк.

– И мне,– кивнул Авдеич,– гдетось в сундуках Натаха прибрала.

– А в гражданскую воевать пришлось, аль по инвалидности воздержались?– прицепился репьем рядовой Иванов.

– В Гражданскую? Нет. В гражданскую, я в Финляндии с семьей оказался. А в ей, все как-то обошлось по-быстрому, без войны этой особенно. Месяца три на Красных и Белых делились. А потом Белые Красным как-то сразу салазки загнули и началась жизнь мирная. Не то, что в России. Мы ведь, сынок, совецкие граждане с Натальей моей без году неделя. Тут ведь до 39-го финская территория была. Вот с этого года мы и присоединились к СССР-у. Колхоз тут сразу образовался, ну и вступили в него, стало быть. Так что Гражданская война мимо меня прогремела,– огорошил всех Авдеич, так что и сказать никто несколько минут ничего не мог.

– Вон оно как,– протянул разочарованно рядовой Иванов,– будто у сказки ему обещанной, волшебной, конец оказался негодящий.

– А что так с тоской-то?– опять усмехнулся Авдеич,– Не оправдал ожиданий? Предполагал, что я и в Гражданской орденов несчетно нахватал? Эх, паря, война, будь она неладна, мне за те неполных три месяца в 14-ом, во как оскомину набила. А ежели все железо, что из меня потом в госпитале врачи выковыряли, взвесить, то вот на всю вашу компанию пади хватило бы с лихвой. И потом, у меня ведь семья, детишки, мал, мала, меньше, так что их требовалось взрастить и в люди вывести. Так что я и не жалею, что не воевал, а работал в ту пору, хоть и в Финляндии. Везде люди, паря. А простым трудящим все эти войны и даром не нать. Жить бы да детишек растить.

– Это да,– согласился с ним сибиряк, но голосом все же с нотками разочарования.

– Это ты по молодости, паря, о геройстве мечтаешь, пока страстями живешь, а повзрослеешь и поймешь, что самое геройское геройство – жизнь прожить обыкновенно изо дня в день и не опаскудиться. А что кресты да ордена, они ведь совесть не заменят. Каб могли. Мечтаешь, пади об орденах?– прицепился теперь Авдеич к сибиряку. И тот заерзал на завалинке.

– А че бы и нет?– вскинул он глаза синие на него,– Домой на побывку с орденом в самый бы раз. Все бы девки моими стали, подкатывай к любой.

– Вот только что разве… Хочешь своего Егория дам для девок-то?– не удержался, подковырнул сибиряка Авдеич.

– Эх, батя, девки-то нынче тоже все поголовно грамотные и советские-то ордена от старорежимных всяко отличат. Так что спасибо, носите сами свой крест, для тетки Натальи. Вон она у вас какая шустрая, будто девка на выданье,– не остался в долгу сибиряк.

– Ишь ты каков язви тя в душу,– изумился Авдеич.– Да тебе палец в рот не клади, враз отгрызешь. Откуда сам-то?