– Ранен что ли?– крикнул ему в вытаращенные глаза старшина.– Где Черпак?– звон в ушах стихал и голос он свой услышал как сквозь вату. И через нее же услышал.

– Деревом по хребту. Аж язык прикусил и звезды увидел. А Черпак, хрен его знает где. Черпа-а-а-а-к!!!– тут же заревел медведем Сафронов прямо в ухо старшине и тот отшатнулся от него, но ничего не сказал, оглядываясь по сторонам. Взгляд наткнулся на кирзовые сапоги, торчащие из-под сосны в трех метрах от него. И старшина переместившись, принялся разгребать завал из веток и грунта.

– Помогай,– скомандовал он рядовому Сафронову и в четыре руки они быстро откопали придавленного к земле сержанта, не подававшего признаков жизни. Однако ствол рухнувший, к земле прижимался не плотно и надежда еще оставалась, что пребывает в беспамятстве, получив контузию.

– Приподними дерево – я попробую вытащить,– скомандовал старшина и Сафронов запыхтел, упираясь в ствол плечами. Дерево шевельнулось и старшина выволок из-под него сержанта. Черпак был жив и дышал сквозь стиснутые зубы с клекотом и кровавыми пузырями.

– Жив курилка,– обрадовался рядовой Сафронов и услышал сиплое:

– Не дождешься.

– Ага. И слышит, и хамло. Значит, порядок. Где болит, Черпачок?

– Спроси, где не болит,– простонал тот в ответ и зашелся в кашле, отплевываясь от земли и крови.

– Бомбить вроде перестали,– сообщил Сафронов, вытягивая шею и прислушиваясь,– Похоже, что нам они прощальную швырнули суки.

– Вот тебе и дембельнулись,– прохрипел сержант,– Больно-то как, мать моя женщина. Товарищ старшина, гляньте у меня все руки, ноги на своих местах или как?

– Вроде все в наличии и даже крови особенно не вижу чтобы,– осмотрел его старшина.

– А болят, будто поотрывало их все нахрен,– посетовал сержант.

– Пришибло тебя о сосну. Лицо поцарапало, а так ничего вроде,– принялся ощупывать его рядовой Сафронов.– Я вон тоже язык прикусил и по хребту прилетело, аж звезды увидел. Огроменные такие. Водички хочешь, Черпачок?– сунул он флягу сержанту и тот, скривившись от боли, протянул руку.

– Давай ато во рту, как кот нагадил. И сесть помоги,– рядовой Сафронов засуетился вокруг него, помогая сесть и привалиться к сосновой ветке, удачно торчащей и не совсем голой.

– Вот так обопрись и хлебай водицу,– Сафронов отвинтил пробку у фляги и сержант жадно присосался к горлышку, а когда оторвался перевести дух, то заявил голосом уже вполне бодрым:

– Хрен вот им, а не мой трупешник. Я еще повоюю и припомню сволочам эту бомбежку. Фраера вонючие. Дембель обгадили, день воскресный тоже и Илюху убили. Скоты.

Как выяснилось позже, оставшиеся в живых, отделались испугом и легкими контузиями. Больше всех пострадал сержант. Левая рука у него висела плетью, явно с переломом в предплечье, но припухла не сильно в месте ушиба и, старшина заверил его, накладывая шину и подвязывая ее ему на шею бинтом, стараясь произносить слова как можно оптимистичнее:

– Трещина видать, но это на пару недель. В санбат бы тебя или в госпиталь. Там рентген бы сделали и, тогда понятно стало бы чего. Но я и так могу сказать, что ничего страшного и смертельного. Открытый если бы перелом, тогда караул, а так… Походишь с дощечкой неделю, другую и заживет, Яш, зуб даю.

– Зуб – это авторитетно. Верю,– поморщился Черпак,– Главное, что котелок цел. Всего пару шишек и уже не кружится. Ох, хряпнуло. Ну, думаю…

– Ты еще подумать чего-то успел?– удивился старшина.

– А как же. Чувствую, тянут за ноги. Ну, думаю, ноги значит на месте. А в ушах звенит. Вот почему так?

– А ты как хотел? Чтобы барыню наяривали?– влез с репликой рядовой Сафронов.

– Начинается,– констатировал старшина,– Вы, наверное, и на том свете если встретитесь, то друг друга станете шпынять.

– А че, есть он тот свет?– тут же проявил живой интерес сержант,– А вот комиссар говорил, что все это выдумки поповские. Я специально его про это на политинформации спросил. Авторитетно заявил комиссар, что нету после смерти ничего и, даже партбилетом клялся.

– Да пошел он нахрен со своим партбилетом, его бы сюда под сосенку сунуть и сразу бы молитвы все вспомнил, которые ему, наверняка, в детстве бабка скалкой вбивала. А про партбилет свой комиссарский и думать бы забыл,– проворчал старшина, у которого на шее крест алюминиевый на шнурке имелся и молитву он "Отче наш" зачитал за день сегодняшний уже не один раз.

– А я и не знал, что вы верующий, товарищ старшина. Думал, что партийный,– признался рядовой Сафронов.

– Конституцией нашей не запрещено веровать. Свобода совести у нас в стране Советов,– напомнил ему старшина,– Ладно, хватит пустословить. Пошли, глянем, что там на аэродроме. Может, жив кто остался из служивых. Помощь, может, требуется и вообще, ясность нужна. Может, связь есть. Не сидеть же здесь сиднями. С кем война, вот что узнать нужно. Самолеты, конечно, с крестами фашистскими, но может, это финны опять напали, а немчура с ними в договоре нынче, вот и пособили с воздуха гниды.

– А с Илюхой как?– напомнил сержант,– Похоронить бы надо мужика. Голову найти и все такое, чтобы без обид на том свете. Коль уж вам, товарищ старшина, верить. Чтобы претензий не предъявил. Обидится ведь. Коль так вот оставим.

– Вернемся и похороним. А пока о живых думать нужно. Хотя…– Старшина взглянул на рядового Сафронова оценивающе,– Прав ты, Яков, обидится еще раб Божий Илья. Оставайся-ка, Степан, и похорони его честь по чести. Крест сооруди из подручных средств и фанерину, какую-никакую, прицепи с его фамилией. Нака вот карандаш химический. Выполнять.

– Есть,– уныло козырнул рядовой и направился к тому месту, где совсем недавно стояла их палатка, а теперь дымилась воронка.

– Так, а у нас же с Гитлером тоже пакт есть о ненападении,– вспомнил сержант.

– Грамотный, газеты читаешь?– хмыкнул старшина,– пакт этот – насмешка одна. Действует, пока не напали. А Гитлер придурком оказался. И какого рожна с таким о чем-то договариваться? Вон майор расписал мне все от и до. Что, дескать, до ноябрьских мы их Вермахт нашими танками по всей Европе раскатаем и поэтому Гитлер не нападет. Однако напал сученыш. Главное дело, в аккурат в это воскресенье, сволочь. Эх, неделькой бы позже.

– Это да. Не повезло,– поддакнул сержант.

– Ну, тебе-то по любому, по увечью, на излечение отправляться в тыл, а вот нам с Сафроновым теперь только после ноябрьских дембель корячится. Если майор не ошибся в расчетах своих.

Бомбардировщики вражьи пробомбились, так качественно, что увидев последствия, оба и старшина, и сержант, не сговариваясь, охнули:

– Ох, нихрена ж себе, места нет живого. Воронка на воронке. Вся месячная работа коту под хвост. Ты, Яш, давай к караульным палаткам, а я к штабному. Вроде как не попали в него, стоит цел,– распорядился старшина.

– Ох, ни хрена себе… Есть к караульным. Только, что-то не видать никого. А лес, товарищ старшина, горит со всех сторон. Видать боеприпасы сдетонировавшие разбросало,– отозвался подавленным голосом сержант.

– Вот и шевелись, пока не разгорелось. Тащи всех, кого живых найдешь, к штабу,– уточнил задачу Черпаку старшина, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что Яшка прав. Лес горел со всех сторон. Легкий ветерок размазывал клубы дыма и он уже заполнял окрестности, перепаханные бомбами. Заглянув в штаб и убедившись, что людей в нем нет, старшина обежал вокруг строения и наткнулся на два первых трупа, опознав писаря-ефрейтора и старшего лейтенанта Свиридова. Забрав у погибших документы, а у старшего лейтенанта портупею с кобурой и пистолетом ТТ в нем, старшина еще раз обошел вокруг штабного домика, описав круг шире и наткнулся на тело начфина. Рядом со штабом бомб упало не более десятка и, в одной из воронок он и оказался. То, что майор мертв было ясно с первого взгляда. Умер, однако, он не сразу и в воронку свалился, перемещаясь ползком. Старшина поморщился, проследив взглядом весь путь его от домика, где очевидно майор и получил осколочные ранения. Умирая, он полз, оставляя за собой кровавый след. Обмундирование начфин полностью одеть не успел и был бос, и в галифе. Видимо взрывы подняли его на ноги и успел он натянуть только их, а потом рвануло так близко, что майор и одеваться не стал, выскочил.

– Эх, майор,– пробормотал старшина, отворачивая лицо, чтобы не видеть вспоротую брюшину трупа с выползшими из нее внутренностями и уже ползающими по ним мухами. Приковылявший минуту спустя сержант Черпак, доложил:

– Живых нет. Всех накрыло. Вот, автомат нашел целый вроде бы и винтовку. Что делать будем, товарищ старшина?

– Похороним майора со старлеем и ефрейтором, и в часть. Что там с полуторкой?

– Сгорела к чертям собачьим. Рядом же со складом стояла,– виноватым голосом сообщил Черпак.

– Пешкодралом, значит, пойдем. Заскочим к Авдеичу на заимку, тут лесом версты три, может на телеге подбросит. Тела в одну воронку вот в эту стаскиваем, в ней и похороним,– принял решение старшина и следующие полчаса они с сержантом, превратившись в похоронную команду, занимались погребением погибших.

– Товарищ старшина, а как быть с личными вещами убитых? Вот у ефрейтора в кармане деньги и у старшего лейтенанта кошель тоже с деньгами. Жалование получили видать,– спросил Черпак.

– Мертвым они без надобности, а нам еще жить. Давай сюда. Часы вон еще у старлея командирские, можешь снять, пригодятся. Зарывай, а я в штаб – соберу барахло майорово. В галифе одном выскочил Константинович. Давай, давай, шевелись,– подбодрил сержанта старшина, сунув ему в здоровую руку саперную лопатку.

Барахла у майора оказалось неожиданно много, кроме хромовых сапог и гимнастерки, которые он не успел натянуть, старшина обнаружил еще и чемодан с личными вещами под кроватью майорской, а заглянув в несгораемый ящик, нашел там деньги так и не выданные работягам накануне, планшет и печать со штемпельной подушкой. Пустые мешки – два солдатских сидора, валялись рядом и старшина, не мудрствуя лукаво, упаковал в один из них содержимое ящика. Вполне хватило одного, но под завязку битком. Во второй сидор старшина сунул сапоги с гимнастеркой и портупеей, а сверху забил его всякой мелочью из майорского чемодана. Порадовал его покойный двумя десятками пачек папирос "Казбек", которые и сам на людях не курил, предпочитая дымить "Беломором":– Видать к отпуску готовился Константинович,– вслух подумал старшина, швыряя в мешок десяток коробок спичек, опасную бритву в кожаном футляре и полотенце вафельное первой категории, т.е. не использованное пока никем.

Оглядев еще раз помещение, старшина заметил стоящий в углу сидор и подумав, что это имущество наверняка покойного ефрейтора, проверил и его. При этом даже присвистнул удивленно, обнаружив в нем десяток банок тушенки и завернутые в портяночную фланель три бутылки водки,– Нет, это не писаря – это майорский мешок,– пришел к выводу старшина,– А ефрейторские где шмотки?– спросил он сам себя, оглядываясь,– В тумбочке пади,– предположил старшина и проверил немедленно тумбочку. В ней он обнаружил средства личной гигиены ефрейтора, а из ценностей только ложку деревянную, расписанную под Хохлому, бритвенный станок с алюминиевой кружкой и помазком, а также пару чистых тетрадей в линейку и десяток карандашей с надписью на них "Тактика". Хозяйственно прибрав все в третий мешок, старшина окинул на прощанье помещение и помянул нечистого, заметив торчащую из-под подушки рукоять пистолета. Майор, очевидно, сунул его туда, укладываясь на ночь, а вскочив, забыл о нем напрочь.

Перевернув на всякий случай постель и, сбросив матрац на пол, старшина похвалил себя мысленно, увидев в углу самом дельнем, под панцирной сеткой, десяток бутылок с засургученными горлышками.

– Это видать НЗ начфиновская, вон как запылиться успели,– сделал вывод старшина, добравшись до бутылок и рассовывая их по мешкам.

– "Нехорошее число… тринадцать бутылок",– пришла в голову ему нелепая мысль и сплюнув через левое плечо, вспомнил, что еще одна поллитровка у них оставалась перед бомбежкой,-"Хрен она уцелела в таком кипише",– подумал старшина и поймал себя на сожалении,-"Тут людей побило, а я бутылки подсчитываю…"– попенял он сам себе и вышел, обвешанный мешками из штаба вон, пинком распахнув дверь.