– А ты откуда такой конопатый? Звать как?– присмотрелся к его лицу старшина.

– Сибиряк, однако. Рядовой Иванов Алексей,– гордо выкатил грудь караульный.– Из Иркутска призван. Рядом с городом проживаем. В трехстах верстах.

– Ни хрена себе рядом. Тезки мы с тобой,– старшина хлопнул себя по щеке, убив первого комара и проворчал: – У вас как там в Сибири с кровососами этими?

– Нормально. Здешние, против наших мелочь. Наши вот такенные… Вона, как мухи ваши,– расплылся в улыбке караульный.

– Да иди ты,..– усомнился старшина.

– Вот те крест,– побожился караульный.– Злющие, как волки. У нас раньше, ну при царском режиме, даже казнь такая была над злодеями – нагишом к дереву привязывали и никто до утра не выживал.

– Эко удивил,– хмыкнул старшина.– Наши тоже до смерти заедят за ночь-то.

– У нас не только комар, у нас еще гнус. А у вас такой напасти я пока не видел. Вот уж бич Божий. Сволочь мелкая, мерзкая и похуже комарья будет. Налетит и залепил напрочь глаза, уши. Дышать невозможно,– сверкнул глазами караульный недовольно, явно переживая за имидж родных сибирских просторов, в плане кошмарности.

– И как вы там живете тогда?– посочувствовал ему невольно старшина.

– Сетки на мордах приходится летом носить. Зато зимой благодать. А зима у нас…– караульный мечтательно закатил глаза.– Не то, что здесь, слякоть одна.

– Ну да. Тут ты прав – слякоть, но хрень всякая тоже не летает,– согласился с ним старшина.– Ну, пошел я. Бди, тезка. Спокойной службы.

– И вам не хворать,– откликнулся караульный, проводив его метров десять до взлетного поля.– Хороший мужик,– пробормотал он себе под нос, когда фигура старшины растаяла в сумраке белой ночи.

Начальник финчасти майор Садохин задерживался и отмобилизованная рабочая сила, прибывшая на аэродром за окончательным расчетом, прождав его до 23-х часов, махнув рукой, заметно уменьшилась количественно. Большинство решило явиться за расчетом в понедельник. Самые упорные, в количестве пары десятков, собрались у штабного домика и травили байки, разбившись на компактные компании человек по десять вокруг двух костерков. Старшину встретили как старого доброго знакомого, уважительно величая по имени отчеству:

– Алексей Палыч, как там оно… в смысле денежного довольствия?– услышал он тут же главный вопрос, на который и сам ответа пока не знал, в чем искренне и признался мужикам. Многих из них он знал по именам. Месяц на сборах этих дался ему не легко и показался годом по своей напряженности и загруженности.

– Авдеич, ты нашел у кого спросить. Я что здесь кассиром служу?– пожал он протянутую руку одного из десятников-бригадиров, мужика бородатого и медведеобразного по телосложению.

– Ну, мало ли…промеж начальства трешься, слышал может че…– прогудел тот виновато.– Нонче хоть заявится майор этот, аль зря тут комарье кормим?

– А хрен его знает,– честно поделился старшина самой последней информацией по интересующей Авдеича теме.– Сами ждем. У нас сегодня последний день служебный. Тоже жалование выдать должны. А в штабе чего писарь говорит?

– Не знает ничего. Сидит писаришка штабной, чай хлебает. Сопля соплей, а гонору как у енерала мать его,– проворчал Авдеич, присаживаясь опять к костерку и отмахиваясь от комаров.

– Может и станет ефрейтор им лет через пятьдесят,– рассмеялся старшина.

– Этот глист? Не, этот не доживет. Этот или в бане веником запарится, или толстым хреном подавится,– буркнул ему вслед Авдеич под одобрительный хохоток коллег-грабарей.

Писарь действительно пил чай из стакана и листал при этом журнал "Огонек" затрепаный до дыр, явно годовой давности. На старшину он взглянул искоса, поморщившись и даже не удосужившись оторвать свой зад от табурета.

– Что слышно?– решил не придираться к ефрейтору старшина.

– Обещались до полуночи быть,– кивнул ефрейтор стриженной головой в сторону полевого телефона.

– Связь никак появилась?– удивился старшина.

– С утра и есть,– кивнул опять ефрейтор.– Чаю хотите? Без сахара, правда,– предложил он старшине вдруг, удивив его этим, пожалуй, никак не меньше чем наличием телефонной связи.

– И заварка кирпичная?– не удержался и съязвил все же старшина.

– Заварка обыкновенная,– фыркнул ефрейтор, приподняв стакан в подстаканнике и взглянув на него, прищурясь,– грузинская. Наше дело предложить.

– А в сухомятку чего же им давишься?– сменил тон язвительный на вполне дружелюбный старшина, подумав:– "Не трож дерьмо, вонять не будет, а от глисты этой еще польза может быть". При этом он выложил на стол перед носом писаря пачку галет и тот расплылся в масляной, дежурной улыбке:

– Вот спасибо, Алексей Павлович, кормилец,– тут же вспомнил он имя отчество старшины и доверительно шепнул:– Что-то в штабе нынче суетно. Я поговорил с дружками. На ушах там все. То ли опять с финиками чето затевается, то ли проверка из Москвы, то ли еще чего-то в таком разрезе, но все бегом бегают. Полкан рвет и мечет, увольнения никому не разрешил давать и офицеры все в казармах.

– Константинович приедет, узнаем чего и как. Обычное дело. Полкач и так вечно как наскипидаренный без этих разрезов,– не оценил явно степень конфиденциальности старшина, и писарь зашипел буквально гусаком, почему-то озираясь по сторонам, очевидно для пущей убедительности:

– У меня земляк в строевой части служит и сам слышал, как полкан начштабу зудел, что этой ночью чего-то такое может стрястись. То ли война, то ли проверка боеготовности из Москвы. Хорошо – ежели война. Не дай Бог, понаедут опять и трясти начнут. Полетят кубари вместе с петлицами как в прошлый раз.

– Тебе-то чего?– усмехнулся старшина.– Ну, полетят и что?

– Демобелизуюсь я по осени и на курсы комвзводов хотел рапорт написать, а тут такое… Начальство опять сменится и хрен чего подпишут,– пригорюнился ефрейтор.

– В армии остаться хочешь?– опять удивился старшина, окинув взглядом невзрачную фигурку писаря.

– А че? В самый раз по мне жизнь. На всем готовом,– взглянул на него с вызовом писарь.

– Да оставайся, коль приспичило,– отмахнулся от него старшина и обрадовался, увидев в окно подъехавшего с охраной майора: – Константинович прибыл,– сообщил он новость писарю и тот засуетился, одной рукой застегивая пуговицу на вороте гимнастерки, а другой, смахивая со стола журналом крошки галетные и убирая с него все в тумбочку, стоящую рядом. Успел. И даже подбежать к дверям входным, чтобы встретить начальство, распахнув ее на всю ширину.

– Шустрый, как веник,– отвесил ему комплимент в сутулую спину старшина, а писарь уже докладывал радостно прибывшему начальству:

– Товарищ майор, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось.

– Вольно,– просипел тот в ответ, пропуская вперед бойцов с мешками.– Сгружайте в угол вон тот,– распорядился он и повернувшись к ефрейтору, спросил:

– Ведомости готовы?

– Так точно,– гаркнул тот все так же радостно.

– Сообщи мужикам, что хоть и не положено, но выдадим им их деньги, коль терпеливые такие.

– А может с утра все же?– попытался уклониться от своих прямых обязанностей писарь, но майор взглянул на него так мрачно, что тот сразу сник и выскочил за дверь. Там он что-то скороговоркой сообщил мужикам и они радостно загалдели в ответ. А майор тем временем, пожав руку старшине и выпроводив бойцов, принялся перекладывать денежные брикеты в несгораемый ящик, гремя связкой ключей торчащей из замочной скважины.

– Без малого двести тыщ,– сообщил он старшине.– Видал столько сразу?

– Приходилось и больше видеть,– кивнул тот в ответ.

– И где это?– заинтересовался майор.

– На строительстве Боломорканала,– усмехнулся старшина.

– А, ну да. Читал твое личное дело. Сколько ты там мотал?– вспомнил майор.

– Два года от звонка до звонка.

– Так там что, еще и зарплату начисляли?– взглянул на старшину изумленно начфин.

– Начисляли, как положено, и тоже мешками возили. Народу-то там куда как поболее чем здесь ковырялось. Разов в десять. Заработки, конечно, поменьше тоже раз в десять, но миллионы все одно копейка к копейке получались,– вспомнил старшина.

– И за что тебя туда на перековку законопатили?– хмыкнул майор, подмигнув старшине свойски.

– А, за мелочь сущую… – двинул на лево пару кубов досок, а кто-то стуканул… Домой с работы прийти не успел, уже заявились органы родные. Ну и…

– Понятно,– посочувствовал ему майор,– Бывает. Последний день у тебя сегодня,– напомнил он тут же многозначительно.

– А я что? Я за,– улыбнулся ему в ответ так же многозначительно старшина, ловя брошенный ключ.

– В багажнике сидор. Только не греми стеклом, я тебя умоляю,– буквально прошептал майор.– Ефрейтор… та еще сука, стучит как дятел. Имей это в виду.

– Может по мордам ему настучать на прощанье?– предложил старшина простецки.

– Эх, с пониманием ты, Павлович,– улыбнулся ему в ответ майор и вызверился на вернувшегося писаря:– Где ты там шляешься, мать твою? Готовь чернильницу с ручкой и вперед. Да смотри внимательно пересчитывай. В прошлый раз рубля не хватило. Пришлось свой докладывать. В этот раз с тебя сдеру, с недоумка. Шкуру спущу, продам первому желающему и недостачу покрою. Уяснил?

– Так точно,– вытянулся писарь.

– Приступай. Эй, кто там первый? Заходь по одному,– крикнул майор и, прикинув на глаз, выложил на стол несколько пачек госассигнаций разного достоинства.

Разобравшись с работягами в течение часа, в час ночи майор уже шуганул из штабного помещения писаря и теплая компания, в количестве трех человек, засела за импровизированный стол. Застеленный газетой "Красная звезда" с немудреной закуской на ней в виде галет, тушенки и конфет "Гусиные лапки", которые майор вывалил прямо на стол кучкой и доверительно при этом сообщил собутыльникам:– Пир горой, можно сказать.

– Это горой?– скривился старлей Свиридов, составивший компанию и очевидно подсчитывающий в уме, на сколько похудело его жалование в итоге.

– А что за пессимизм в голосе, товарищ старший лейтенант?– хлопнул его по плечу налитому, обтянутому офицерским сукном, майор.– Наливай, старшина.

Старшина не стал ждать дополнительной команды и набулькал по сто грамм в граненые стаканы, а старший лейтенант вздохнул и махнул рукой:

– Откуда оптимизм взять, Константинович? Два года сижу лишних в старлеях, а у меня семейство – мал, мала, меньше. Жинка пилит, хоть домой не ходи.

– Сам виноват. Языком мелешь что ни попадя при чужих ушах,– уличил его тут же майор.– Вот и сидишь в старлеях. Язык твой – враг твой. Укороти малость, не то и помрешь старлеем.

– А что такого я сказал кому?– набычился старлей.

– Да хоть вон давеча при писарюге понес по матушке подчиненных, а он гаденыш – дятел … ты, что не знал про это?

– И что? Все загибают. И вы тоже не исключение, товарищ майор,– не сдавался старлей.

– Я загибаю, да с умом, а ты бездумно все как-то. В кучу все, без разбора, валишь. Вот хоть, говорю, давеча я сам слышал, как ты рядового отчитывал. Это же черт знает, что можно извлечь из монолога. Чистая контрреволюция и все такое.– "Родина, мать ее так, в лице товарища Сталина, мать его, о тебе раздолбае заботится и вручила имущество, мать перемать, а ты раздолбай, так перетак…" Это что?– майор укоризненно взглянул на старлея.

– А что мне его раздолбая в задницу поцеловать нужно было?– не понял тот, сверкнув гневно очами.– Так сколько не целуй, все одно на голову нагадят, мать иху.

– Я не про то… – досадливо поморщился майор.– Я про буквальное понимание текста с матюгами. Ты вроде как в папани нашему Отцу народов себя определил. Понимаешь, дурья твоя голова? А писарюга рядом крутился. Вот настрочит на тебя рапорт, куда следует и тогда не то что капитана вовремя не получишь, а вполне можешь и вовсе без званий оказаться. Эх, молодой ты еще, Вань. Следи за языком. Мой тебе совет. Не То загремишь, куда Макар телят не гонял, вспомнишь потом меня старика, да поздно будет,– закончил назидательно майор, поднимая стакан.– Ну, за окончание строительства и демобилизацию старшины, чтобы скатертью дорога домой тебе, Павлович,– собутыльники чокнулись и дружно опрокинули первые сто граммов. После первых были вторые и третьи, а через час вся троица, уже напрочь забыв о субординации, слышала только самого себя, на радость ефрейтору писарюге "греющему уши" под окном штабного блока.

А беседа застольная крутилась как обычно вокруг женщин и международного положения.

– Ефрейтор тут балаболил, что нынче в полку все бегом бегали, будто бы то ли война, то ли проверяющие инспектора из Генштаба должны были пожаловать, ты Константинович, там ничего такого не слышал?– вспомнил старшина о поступившей от писаря информации.

– А-а-а…– махнул пренебрежительно рукой начфин.– Ничего там такого. Увольнительные на завтра отменили для всего личного состава и все. Обычное дело. Комполка рвение проявляет. Назначен-то без году неделя, вот и суетится. Проверки никакой не ожидалось, потому как в начале года уже была, а война… С кем? Финам мы накостыляли, так что лет на сто им хватит вспоминать. А еще кто? "От тайги до британских морей, Красная армия всех сильней". Забыл? А Британия эта ещё и с Гитлером сцепилась, так что с кем еще?

– Так с Адольфом – к примеру. Вон он под себя почитай всю Европу подмял,– предположил старшина и услышал в ответ дружный смех офицеров. Даже старлей, все еще пребывающий в пессимизме, расхохотался и, опрокинув очередные сто граммов, снисходительно похлопал по плечу сидящего рядом с ним старшину:

– Тебе простительно по малограмотности такую галиматью предполагать. Гитлер, по-твоему, дурак? Ты на карту посмотри. Где СССР и где Германия эта. Вермахт их годится только по асфальту подошвами греметь. А если все же предположить гипотетически что нападут немцы, то через пару месяцев мы их Рейхстаг вместе с их фюрером и Берлином на кирпичи разберем. Надо же такое брякнуть. Ну, ты Павлович, сказанул. Ха-ха-ха. При рядовых такое не ляпни. Доложат, куда следует, за распространение панических слухов и правильно сделают. Потому как РККА это тебе не хрен собачий, а собачачий и раскатает Вермахт за месяц.

– Ну, за месяц, пожалуй, не раскатает,– усомнился в его словах майор и принялся доказывать с карандашом в руке прямо на газете, что за месяц РКККА к Ламаншу никак не успеет и даже за два, как вначале предположил старлей, а вот к ноябрьским праздникам это сто процентов сдадутся немцы тем более что Вермахт измотан в боях, захватывая Европу.

– А танки у них… Ха. По сравнению с нашими – танкетки. Ни одного тяжелого нет на вооружении. И моторесурс выработан процентов на 50-т. А ты наши КВ и Т-34 видел? Я видел, как линию Маннергейма проламывали,– майор успел повоевать в зимней кампании и даже имел за нее орден Красной звезды.– Броня крепка и танки наши быстры, и наши люди мужества полны-ы…– Тут же запел он, заводя сослуживцев и те невольно подключившись, завыли ему в унисон, дружно гремя стаканами по столешнице.

– Так что Гитлер твой, сто раз подумает, прежде чем рыпаться,– подвел итог майор, закончив хоровое пение.

– А че мой-то?– осоловело взглянул на него старшина.– В гробу я его видел в белых тапках этого фюрера.

– Это так к слову. Конечно не твой,– поправился майор.– Наливай, водка выдыхается.