– Я польщен, что о Самарканде слух дошел к вам в далекую Московию и не смею вас более задерживать, да благословит вас Аллах и приветствует,– опять склонил голову Бек.– Хасиб, сын мой, принеси свои извинения почтенным послам. Ты вел себя легкомысленно,– повернулся он к парню и тот, покраснев, как гимназистка на первом свидании, прижал руку к груди:

– Прошу простить меня за дерзкие слова, сказанные необдуманно, уважаемые,– произнес он.– Клянусь Аллахом, что впредь буду учтив,– произнеся "саллаллаху алейхи ва саллам" парень поклонился и добавил.– Ин ша Аллах.

– Поклялся и тут же на Бога все свалил,– перевел Петр Павлович, для Мерседес и Анатоля.– Сказал в заключении, что если будет на то воля Божья. И не подкопаешься, потому что в медресе явно обучался сей юноша и научен, как произносить клятвы, чтобы потом не отвечать по ним.

– И что тогда толку в таких извинениях и клятвах?– не понял Анатоль.

– Мусульманин обозначает свои намерения и все. Это как ни к чему не обязывающее обещание с одной стороны, с другой, если он не произнесет последней фразы, оно становится клятвой. Богом ведь клянется и при свидетелях. Хотя не это важно. Важен сам факт, о котором, прежде всего Бог и знает. Истинный мусульманин может поклясться мысленно, в сердце своем и этого достаточно, чтобы потом ответить за нарушение клятвы.

– Что, очень суровое наказание?– заинтересовался журналист.

– Очень суровое. В Ад душа нарушителя отправляется после смерти. А мулла, к которому нарушитель идет каяться, чтобы душу от Ада спасти, накладывает эпитимию. Отмаливает себя мусульманин. Постится целый день при этом. Ночью ест, днем спит,– почти шепотом объяснял швейцарцам "суровые законы" шариата Петр Павлович.

А тем временем откланявшиеся Бек и его, как выяснилось, сын уже мчались вслед за своей сотней, растворившейся в дорожной пыли.

– Ошибается Ялангтуш, будущий бий алчин и Эмир Самаркандский, не будет Ханом Имамкули в этом году. Только в следующем 1611-ом он возьмет Бухару,– глядя в след скачущему Беку, произнес Сергей.– А Вали Мухаммед еще успеет взять Самарканд и привести к покорности строптивый город огнем и мечом. Потом Ялангтуш выбьет гарнизон оставленный из Самарканда и присягнет новому Хану. А тот сделает его за это эмиром Самаркандским и главнокомандующим своей армии. Вам, братцы, только что довелось увидеть узбекского Пожарского. Роль почти туже выполнял.

– Может нам посчастливится и здешнего Минина повстречать?– не удержалась от ироничного замечания Мерседес.

– Напрасно иронизируете, мадемуазель,– холодно улыбнулся ей Сергей.– Этот человек, действительно толковый полководец и не проиграл ни одного сражения. А служил он Хану лет тридцать, все время воюя. А вот Минина здешнего, как такового, по аналогии с нашим, не было. Эту роль выполнил успешно сам Имамкули Хан. А с ним мы вряд ли встретимся. Он как раз в городе Карши и обосновался, куда так поспешает Ялангтуш. Нам в другую сторону к сожалению.

– Почему, к сожалению, мсье Серж? Вам хотелось бы принять участие в местных разборках? Так, кажется, говорят русские?– опять не удержалась от реплики швейцарка.

– К вашему сожалению, я имел в виду, мадемуазель Мерседес,– отрезал Сергей, которому надоели пустые препирательства и его холодный тон несколько поубавил задора в глазах девушки, понявшей, что еще пара таких фраз и она получит если не врага, то наверняка и не друга.

– Извините, мсье Серж, я наговорила сегодня вам столько глупостей, что вы вправе на меня рассердиться и ворчать, как сапожник,– жалобным голоском произнесла она.– Примите презент в знак моего искреннего раскаяния,– девушка щелкнула пальцами и протянула Сергею пачку сигарет.

– Мерси боку, мадемуазель. А я-то думаю, чего это моему организму не хватает. Вы уверены, что у вас в сигаретах табак, а не укроп с петрушкой? Мне как-то довелось получить в подарок именно с такой начинкой. И тоже в знак искреннего уважения,– Сергей покосился на Михаила.

– Кто старое помянет, тому глаз вон,– напомнил ему тот старую русскую мудрость, а Анатоль закончил, радостно заулыбавшись, продемонстрировав хорошую память:

– А кто забудет, тому оба глаза на задницу натянуть и один раз заставить моргнуть, если успеет,-Петр Павлович, Сергей и Михаил не удержались от смеха, а Мерседес покраснела и, дернув журналиста за рукав, сделала ему замечание:

– Дорогой, тебе не кажется, что это все же за рамками приличия? Где ты услышал такое?

– Только что в беседе с местным Пожарским мсье Серж примерно вот так же сказал. Я самую малость поправил,– Анатоль удивленно приподнял брови, не понимая, почему мужчины смеются, а его подруга им недовольна.– Что я сказал не так?

– Но ты ведь тоже не учил Фарси? Как же ты понял, о чем тут шла речь?– попыталась уличить его Мерседес.

– Очень просто, дорогая. Вот этот прибор называется "сурдопереводчик". Вставляешь его в ухо и все. А вот этот нужно прицепить на гортань и тогда он имитирует местную речь. Все просто. Ты забыла про этот артефакт. А нам его показали в первую очередь. Очень функциональное устройство. Можно было вообще не учить никакие языки. Попробуй,– Анатоль протянул девушке прибор и та, хлопнув, себя по лбу, упрекнула его:

– Ты не мог напомнить мне о нем чуть пораньше, дорогой? Я, кажется, пропустила столько интересного.

– Вряд ли нам еще раз доведется встретиться в этой жизни с этими людьми. Ну что, господа послы, приступим к беглому осмотру местных достопримечательностей? На пару часов, думаю, нам Михаил позволит здесь задержаться. Заодно и пообедаем, в какой-нибудь чайхане,– Сергей развернул Верку в сторону Самарканда и уже хотел пришпорить ее, но крики, раздавшиеся с той стороны, куда ускакала сотня Ягантуша, заставили его развернуться опять и прислушаться. Остальные путешественники также замерли, повернув головы в ту же сторону. За изгибом дороги, ныряющей в ущелье, пока невозможно было разглядеть, что случилось, но буквально через несколько секунд в клубах пыли показался всадник, несущийся стрелой в их сторону.

– Хасиб никак,– присмотрелся из-под ладони Петр Павлович.– Случилось что-то.

Осадив взмыленного жеребца, нукер №1 тревожным голосом буквально прокричал:

– Уважаемые, вам следует немедленно скакать в Самарканд и укрыться за его стенами. К городу движется враг. Очень много. Тысяча или больше всадников. Бек приказал сообщить вам об этом. Он ведь поручился за ваши жизни своей. Мы задержим воинов Мухаммед Хана. Но мы будем отступать к Самарканду. Поспешите, Уважаемые, времени совсем мало,– проорав на одном дыхании эти несколько фраз, джигит развернул коня и ускакал обратно.

– Я, смотрю, этот Ялангтуш настоящий мужик. Слово свое держит – не трепло,– одобрительно отозвался о местном "Пожарском" Петр Павлович.– Поехали в город что ли? Или присоединимся к его бойцам, да слегка разомнемся перед обедом?

– Ты, па, как Серега почти в этих вопросах. Тебе бы все повоевать. Стоит ли вмешиваться? Это не наша война, как америкосы в своих фильмах любят повторять. В город конечно,– Михаил развернул Лерку в сторону Самарканда.– Пока там с перепугу ворота не заперли и не лишили нас возможности полюбоваться на шедевры зодчества.

– Тогда сделать это нужно очень быстро. Вон уже выдавливают ялангтушцев из ущелья супостаты. Может, все же поможем? Перебьют ведь их из-за нас, между прочим,– Сергей вертелся в седле. Ему явно, как и Петру Павловичу, не хотелось вот так просто уйти. Поредевшая изрядно сотня, отстреливаясь из луков от напирающих на них врагов, показалась из ущелья и довольно быстро откатывалась к городу.

– Проголосовать предлагаешь? Ну, какие еще мнения есть? Мерседес, Анатоль, ваше слово решающее. Я против,– высказал свое мнение Михаил.

– Я тоже считаю, что нельзя бросать вот так их без помощи. Этот Бек такой представительный мужчина – настоящий мужчина и как оказалось джентльмен,– высказала свое мнение Мерседес. Таким образом лишив Анатоля смысла высказывать свое мнение.

– Три один,– констатировал Михаил результат летучего референдума.– Подчиняюсь большинству. Но тогда экскурсия по Самарканду с обедом в чайхане отменяется, господа. Предлагаю пройти сквозь эту тысячу в сторону Бухары и повернуть на север. Рубить людей запрещаю. Просто вырубим всех, кто под руку подвернется и вперед.

– Чем вырубим?– не понял Анатоль, так и не высказавший свое мнение.

– Хороший вопрос,– Михаил щелкнул пальцами и раздал каждому из соратников по здоровенной дубине размером с хорошую оглоблю.– Вот этим,– а над головами "московитов" уже засвистели первые стрелы и, Верка шарахнулась от летящей в ее морду, чуть не выронив Сергея из седла.

– Ты чего дергаешься?– дернул он ее за ухо.– За шкуру свою синтетическую переживаешь или за видеосенсоры? Так им эта стрела, как слону дробина.

– Я за тебя, Хозяин, переживаю. У тебя-то шкура не из синтетики, а "Завесу" не активировал, смотрю,– отозвалась Верка, вертясь на дороге.

– У меня комбез под халатом. Хрен его стрела эта пробьет,– успокоил "Трояна" Сергей.

– А видеосенсоры?– Верка фыркнула возмущенно.

– Вот тут ты права. Михаил, может шлемы нацепим? Зря что ли ты над ними мудрил несколько дней лет эдак десять назад. Очень получились функциональными.

– Одеть шлемы,– Михаил первым нахлобучил на голову стилизованный под средневековье головной убор с пластиковым забралом, прозрачным настолько, что разглядеть его было невозможно с двух шагов.– Вперед!

Увидев скачущих в их сторону "московитов" Ялангтуш был не просто неприятно удивлен. Он буквально взбесился, так как его бойцы, падали под копыта своих лошадей от стрел вражеских именно потому, что он приказал им стоять насмерть и задержать продвижение к городу неприятеля именно для того, чтобы эти "урусы" могли спрятаться за стенами Самарканда. Выходит, что зря гибли его люди. И он заорал, теряя лицо, на подскакавшего к нему Петра Павловича:

– Шайтан вас всех забери в преисподнюю, за глупость и неблагоразумие!

– Мы, Светлейший, за спинами отсиживаться не приучены,– крикнул ему в ответ Петр Павлович.– Отводи своих людей к городу, сейчас ты увидишь, как бьются у нас на Руси.

– Там тьма. Вас перестреляют как баранов,– ответил Ялангтуш, прикрываясь круглым щитом от свистящих стрел. Его раненая дважды лошадь тяжело дышала, слабея от потери крови и он, получивший стрелу в бедро, тоже скрипел зубами от боли, но удивление его было столь велико безрассудством "урусов", что он бледный и мокрый от пота, перекосил лицо в кривой ухмылке:

– Этими палками вы хотите прогнать воинов в доспехах и с копьями? Разворачивайте лошадей и убирайтесь отсюда!!!– заорал он опять. Однако "урусы" и не подумали ему подчиниться и промчались мимо, в сторону наступающих нукеров хана Мухаммеда. Эту тысячу Хан послал привести к покорности Самарканд и она, уже подходящая в походном порядке к городу, натолкнувшись на сотню Ялангтуша, ждала в тесном ущелье, когда ее первые несколько сотен устранят препятствие, вырезав непокорных мятежников. На расстоянии полета стрелы, боестолкновение вполне устраивало обе стороны и, неся потери те же что и враг, заткнувший проход, тысяча, тем не менее, продвигалась вперед, меняя лучников и раненых лошадей. Выскочившая пятерка на простреливаемое пространство и рванувшая в их сторону, несколько обескуражила стрелков, но всего лишь на несколько мгновений и ливень стрел обрушился на скачущих наглецов. Только этим сумасшедшим везло и расстояние сократившееся, заставило воинов Мухаммеда взяться за сабли. Первый десяток, выскочивший навстречу скачущей пятерке, вообще получил приказ взять их живьем и попытался это сделать, рубя старательно, но не всадников, а лошадей. А Ялангтуш, поставленный "урусами" перед фактом, как и любой другой военачальник на его месте, сделавший все от него зависящее, с чистой теперь уже совестью, отдал приказ своим людям уходить в Самарканд и сотня поскакала в сторону города.

– Хасиб, и вы двое, останьтесь и проследите, как возьмут этих безумцев в плен или убьют,– Ялангтуш ткнул обнаженным клинком в сторону свалки, которая началась в ущелье.– Урусы хорошие воины и возможно погибнут все, но вы убедитесь и расскажете потом во всех подробностях,– Бек хлестнул лошадь плашмя все той же саблей и она, заржав пронзительно, унесла его вслед за уходящей в Самарканд сотней. А Хасиб, с двумя нукерами, укрывшись за валунами, открыв рты, принялись наблюдать, как от дубин "безумцев" из седел вылетел первый десяток, а потом свалка началась такая, что пыль поднявшаяся столбом, не позволяла разглядеть, что там происходит.

– Клянусь Аллахом Всемогущим и Милосердным это настоящие батыры, жаль, что Аллах не плеснул в их курдюк храбрости, плошку благоразумия,– прошептал Хасиб, ни к кому не обращаясь и морщась от боли. Он тоже поймал сегодня две стрелы. Одна чиркнула опереньем по щеке, оставив память на всю оставшуюся жизнь в виде пореза, а вторая застряла между ребер, попав в сочленение доспехов и, ее Хасиб выдернул с мясом, утаив этот факт от своего отца и теперь слабел, теряя кровь, которая уже хлюпала в сапоге.

– Что там видно, Асиф,– спросил он самого рослого из своих подчиненных и тот принялся комментировать происходящее удивленным и хриплым голосом, не стесняясь в выражениях.

– Господин, с этими урусами не иначе как сам шайтан рубится. Они расшвыряли и перебили уже не меньше сотни и углубляются туда… дальше скачут. Вах, их опять окружили. О-о-о!!!

– Говори толком,– одернул его Хасиб, скрипя от боли зубами.

– Господин, у вас кровь. Нужно остановить. Уходите в Самарканд. Я останусь и все, потом расскажу Беку,– обеспокоился Асиф его состоянием.– Асад, помоги господину держаться в седле.

– Заткнись, Асиф. Я сам решу, когда мне уйти. Что видишь?– осадил его Хасиб, повысив голос.

– Ничего не вижу, господин. Эти лежат, а те вперед ушли,– доложил Асиф.

– Кто "эти" и "те"?– заорал на него Хасиб яростно.

– Прошу простить меня, господин. Эти – наши значит, а те – урусы. Или теперь урусы наши, а те не наши?– запутался Асиф в определении "свой-чужой".

– Где урусы?– Хасиб пытался разглядеть, что происходит в ущелье, но пелена перед глазами от слабости и пыль не давали ему это сделать.

– Нет никого, господин. Только лошади без всадников остались,– растерянно пробормотал Асиф, вытягивая шею и вглядываясь в сторону ущелья из-под ладони.

– Скачи вперед и махни нам рукой, если никого нет,– приказал ему Хасиб, запихивая кусок чистого полотна, услужливо протянутого Асадом, под кольчужку и рыкнув от острой боли, прижал ее к ране, придерживая снаружи другой рукой.

– Клянусь Аллахом, ин ша Аллах, вам лучше не ждать меня, господин. Уходите. Что там я увижу? Урусы достойно сражались, но здесь всего сотня передовая, а там тьма. Уходите, прошу вас,– взвыл в ответ Асиф, пришпоривая лошадь и направляя ее в сторону ущелья. В ответ услышал, как Хасиб помянул шайтана и всю его родню до седьмого колена. А через минуту Асиф уже махал рукой, поймав второй за поводья трофейного жеребца. Жеребец попался норовистый и Асиф накручивая на кулак уздечку, хлестал его по выпученным глазам, приговаривая:

– Теперь ты мой, шайтан тебе в утробу, покорись или глаза вышибу,– удары сабельные между ушей жеребцу не нравились и он грыз удила, плюясь кровью, но боль резкая во рту заставляла смиряться и слушаться нового хозяина.

– Что там?– подскакавший Хасиб был нетерпелив.

– Здесь все лежат, как мертвые, но крови нет, господин. Урусы не убивают до смерти, только глушат своими палками,– Асиф довольно улыбнулся. Жеребец покорно стоял рядом, и Асиф, прикрутив его к седлу жестко и коротко, вертел головой, выбирая очередной трофей. Вокруг лежали тела в доспехах и паслись лошади оседланные, глаза разбегались. Урусы прошли сквозь первую сотню, как нож раскаленный сквозь масло, оставив этот страшный след, радующий жадные глаза Асифа обилием добычи.

– Вперед!– махнул рукой Хасиб, направляясь вслед за "урусами", буквально выполняя приказ отца, повелевшего все увидеть своими глазами и трое нукеров поскакали следом за "урусами", которые в буквальном смысле слова "прошли ураганом" впереди, оставляя позади себя сотни тел лежащих в живописных позах.

– Клянусь Аллахом, такого я не видел еще ни когда. Пятеро бьют тысячу. Это джины вселились в урусов не иначе,– бормотал Хасиб, забыв о ране и бледнея уже не от потери крови, а от увиденного.– И я дерзнул напасть на одного из них! О-о-о!– "Урусов" они догнали метров через пятьсот. Пятеро всадников остановились и осматривали дело рук своих. Тысяча закончилась. Во вменяемом состоянии ни кого не наблюдалось, и Сергей с удовольствием перекуривал, жадно затягиваясь: – Размялись чуток. Теперь бы еще перекусить чего-нибудь вкусненького и можно ехать дальше. Мерс, что там у нас сегодня на обед?– повернулся он к девушке.

– Вам все меню огласить, мсье?– оскалилась та волчицей в ответ.

– Достаточно первых трех блюд,– покладисто согласился Сергей, рассмешив этим до икоты Анатоля, который еще не отошел от возбуждения и перебрасывал оглоблю из одной руки в другую.

– Ха-ха-ха,– пробрало швейцарца.– Сто-ли-лик на пятерых, мадемуазель. Де-десерт не забудьте.

– Что это с тобой, дорогой?– похлопала его по спине Мерседес.– Будет тебе десерт. Мороженое с клубникой сойдет?

– Мо-мороженое? Ха-ха-ха,– залился еще пуще Анатоль, роняя под копыта Еськи дубину.

– Это у него отходняк постстрессовый,– пояснил Сергей, с видом знатока.– Сейчас просмеется и начнет хвастаться, как лихо он махался.

– А что? Хорошо для человека штатского бился,– похвалил журналиста Петр Павлович и в этот момент к ним подскакали нукеры Ялангтуша, остановившиеся в пяти метрах. Хасиб и вслед за ним остальные сползли на землю из седел и, встав на колени, поклонились до земли.

– Вы великие богатуры. О таком я слышал только в легендах. Теперь вижу, что бывают и на самом деле такие сильные люди,– выпрямился Хасиб и, приложив руки к груди, добавил.– Клянусь Аллахом Всемогущим и Милосердным, я ваш раб с этой минуты.

– А "ин ша Аллах" где?– проворчал Петр Павлович.

– Без "ин ша Аллах". Саллаллаху алейхи ва саллам – это истинная йамину-ль-мунакуа,– склонил голову почтительно Хасиб.