Глава вторая
На дорогах войны

Оглядываясь на прошлые годы, Давид Иосифович Ортенберг, описывая начало военных действий с Германией, рассказывал следующее: «Познакомиться с Москаленко мне довелось лишь в сентябре сорок второго года. Вместе с Константином Симоновым мы были у него на НП под Сталинградом. Он командовал там 1-й гвардейской армией. А с сорок четвёртого года переменчивая военная судьба надолго свела меня с Кириллом Семёновичем в 38-й армии. Москаленко командовал ею, а я был назначен туда начальником политического отдела и, таким образом, получал возможность увидеть и оценить незаурядные боевые качества будущего маршала с близкого расстояния в дружной совместной работе при освобождении нашими войсками Правобережной Украины, Польши и Чехословакии, вплоть до вступления в Прагу.

Тогда же я узнал от самого Москаленко и некоторые небезынтересные подробности о его действиях в самом начале Великой Отечественной войны.

Командиром противотанковой бригады он стал несколько неожиданно.

– Готовили из меня танкиста, а пришлось делать совсем противоположное – истреблять танки, – рассказывал Кирилл Семёнович.

Правда, он ещё в боях с белогвардейцами в годы гражданской войны командовал артиллерийским взводом. А в 1940 году под его командованием сокрушала доты на линии Маннергейма артиллерия легендарной 51-й Перекопской стрелковой дивизии. С той войны Москаленко вернулся с орденом Ленина и вскоре был аттестован на командира танковой бригады.

За месяц до начала войны – в мае 1941 года, согласно решению Наркомата обороны, начали формироваться артиллерийские противотанковые бригады резерва Главного командования. Их решено было создать десять, и недалеко от украинского города Луцка, в 80 километрах от государственной границы, где находился штаб 5-й армии, которой командовал М. И. Потапов, в лесу начала своё формирование 1-я артиллерийская противотанковая бригада. Её командиром был назначен генерал-майор К. С. Москаленко. Энергичный и хорошо подготовленный командир, он в короткое время сумел принять вооружение и обучить артиллеристов – истребителей танков. Времени, конечно, у него было недостаточно, но к 22 июня бригада уже была в боевой готовности, о чём свидетельствует первый же бой, в который она вступила.

Вот как Кирилл Семёнович сам описывает в своём двухтомнике «На юго-западном направлении» события того памятного воскресного утра 22 июня:

«Телефонный звонок поднял меня с постели. Схватив трубку, я услышал взволнованный голос Потапова: фашисты напали на нас, ведут артиллерийский обстрел войск на границе, бомбят аэродромы и города. Без промедления я позвонил в лагерь своему заместителю по политической части батальонному комиссару Н. П. Земцову и приказал объявить боевую тревогу, а сам быстро оделся и с адъютантом и водителем выскочил во двор, где стояла машина.

Было раннее тихое утро. Едва мы выехали на улицу, как тишину взорвали частые выстрелы. Мы слышали их до тех пор, пока не выехали из города. Для нас это были первые выстрелы войны.

Как вскоре выяснилось, огонь вели оуновцы, украинские и польские националисты, враждебно настроенные против нас, и засланные немецко-фашистским командованием диверсанты. Тут я, кстати, вспомнил, что только позавчера на одном хуторе, возле Луцка, в сарае со старым сеном наши чекисты засекли

и оцепили нелегальное сборище двадцати оуновцев, деятельность которых в последнее время оживилась. Видно, тогда их не всех выловили…

Наша машина проскочила город и выехала на шоссейную дорогу. Проезжая мимо аэродрома, мы увидели, что его бомбят около тридцати немецких бомбардировщиков. Ни один наш самолёт не поднялся в воздух, часть из них горела на земле. Мы проскочили мимо аэродрома и прибыли в лагерь, к зданию, где размещался штаб. Я поднялся на второй этаж и забежал в комнату, в которой жил Н. П. Земцов. Он улыбнулся мне, спросил:

– Что, манёвры начались? То-то слышу взрывы и стрельбу, но бригада в них ведь не принимает участия.

Я резко ответил:

– Какие к чёрту манёвры! Война! Немцы напали на нас. Слышишь, бомбят аэродром?

Я спустился вниз, к машине, подъехал к передней линейке у палаток.

О дальнейшем мне напомнил в 1967 году в своём письме бывший красноармеец К. С. Бодаков. «Я с вами встречал войну, – писал он. – Я ваш солдат тяжёлого 1941-го года. Служил я радистом в 1-й противотанковой бригаде… Располагались мы лагерем в лесу, недалеко от станции или местечка Киверцы.

Вспоминаю вас. 22 июня я был дневальным. Удивился, что ваша «эмка» в такой ранний час приближалась к расположению нашего дивизиона. Приготовился доложить, что, конечно, “никаких происшествий не произошло". Вы быстро вышли из машины и сказали в мою сторону: “Отставить. Где сигналист?" Я указал на палатку. Вы открыли полог и громко: “Сигналист, тревога!" И ко мне: “Дневальный, тревога!" И так началось».

Лагерь мгновенно проснулся. Палатки опустели. Личный состав частей и подразделений быстро занял свои места у орудий и машин. Начальник штаба майор Крылов и батальонный комиссар Земцов держались возле меня. Мы все прислушивались к гулу, доносившемуся с запада. Он всё усиливался. Вдруг над поляной, где ещё два дня назад был расположен наш ярко разукрашенный парк орудий, боевых и транспортных машин, появилось свыше сорока “юнкерсов". Снизившись, они сделали круг, затем другой, но ничего не обнаружили и, не сбросив бомб, удалились в сторону Луцка.

Мы быстро пошли в штаб. Здесь я вскрыл мобилизационный пакет и узнал, что с началом военных действий бригада должна форсированным маршем направиться по маршруту Луцк, Радехов, Рава-Русская, Немиров на львовское направление в район развёртывания 6-й армии. Немедленно доложил об этом по телефону генералу Потапову. Выслушав, он сказал:

– Обстановка на фронте 5-й армии резко обострилась: немецкие войска форсировали реку Западный Буг в полосе Устилуг, Сокаль и продвигаются на Владимир-Волынский. Поэтому прошу вас, наконец – требую выступить на Владимир-Волынский и совместно с 22-м механизированным корпусом уничтожить противника, перешедшего границу, и восстановить положение.

Я ответил:

– Бригада является резервом Главнокомандования. Выполнить ваше требование, противоречащее мобилизационному плану, не могу.

Потапов попросил подождать у телефона, пока он свяжется с Москвой или Киевом. В этом я не мог ему отказать. Тем более, что бригада ещё готовилась к маршу. Минут через 15–20 командарм позвонил снова.

– Связь с Москвой и Киевом прервана, – сказал он. – Противник ведёт наступление по всему фронту армии. 41-я танковая дивизия подверглась массированному удару с воздуха и артиллерийскому обстрелу и почти полностью погибла. Город Владимир-Волынский с минуты на минуту будет захвачен врагом. – Голос Потапова стал твёрже, требовательнее. – Учитывая сложившуюся обстановку, приказываю: бригаде следовать, как я уже ранее сказал, на Владимир-Волынский и во взаимодействии с 22-м механизированным корпусом генерал-майора Кондрусева разбить противника, перешедшего границу, и восстановить положение. Границу не переходить. Всю ответственность за нарушение бригадой задачи, предусмотренной мобилизационным планом, беру на себя.

Я счёл решение генерала Потапова в создавшейся обстановке правильным, поэтому повторил приказание и, собрав командиров полков я дивизионов, сообщил им о поставленной командармом задаче. Выступление бригады назначил на 10 часов.

Сборы, как говорится, были недолги, и в этом тоже сказались высокие результаты, достигнутые бригадой за несколько недель напряжённой учебы. Назначенное время ещё не истекло, а начальник штаба уже доложил о готовности частей к маршу.

Короткий митинг перед выступлением. В нескольких словах я сказал о вероломном нападении гитлеровской Германии, о задаче, поставленной нам командующим 5-й армией. Говорю, с волнением вглядываясь в лица бойцов и командиров. Разные они. Одни вспыхивают от внезапного гнева, другие необычайно бледны. В их глазах недоумение, боль. Но есть в каждом взгляде какое-то общее для всех чувство. Я понимаю его, ибо и сам испытываю то же самое. Это сознание, что в дом пришла беда, о которой мы думали не раз, понимая её неизбежность и в то же время надеясь, что она, быть может, минует нас. Теперь эта надежда казалась нам наивной. В мире, где существовал фашизм, нападение на нас было неминуемым. И вот оно свершилось…

– По машинам!

Команды выполняются чётко, быстро. Выходит на марш головная колонна. За ней устремляются остальные боевые части. Тыловые подразделения догонят нас на грузовиках с боеприпасами, горючим и продовольствием. А пока они остаются на месте. Впрочем, и мы ведь ещё собираемся вернуться в свой лагерь. Вернуться, восстановив положение на границе и, таким образом, выполнив приказ.

Такой представлялась нам предстоящая схватка с вторгшимся врагом, когда в 10 часов 22 июня 1941 года мы двинулись ему навстречу, к границе…»

Генерал верил в боевую мощь своего соединения. Шесть тысяч личного состава, 136 пушек, преимущественно 76- и 85-миллиметровых, 72 крупнокалиберных пулемёта, минно-сапёрный батальон. Сила!

Далеко не каждую из десяти формировавшихся противотанковых бригад удалось к началу войны укомплектовать и оснастить полностью. Но бригада Москаленко, может, потому, что числилась под первым номером и стояла на особо опасном направлении, успела получить всё, что ей полагалось по штатам и табелям. Потом Кириллу Семёновичу придётся не раз бросать в бой части и соединения, не располагавшие и половиной, даже четвертью штатной численности и норм материального обеспечения. Но к началу войны его бригада имела всё необходимое для решительного отпора врагу.

Первую встречу с врагом Москаленко как раз и ожидал на границе, но произошла она несколько раньше. Бригада наскочила на немецкие танки уже в пути к Владимиру-Волынскому, а соединения Кондрусева ещё не подошли.

Завязался встречный бой. Самый трудный вид боя, когда обстановка недостаточно ясна и командир располагает для принятия необходимого решения буквально минутами, а то и секундами. До войны считалось, что артиллерия не может успешно вести боевые действия без пехоты и танков. Но Москаленко отлично понимал, что, если его бригада уклонится от самостоятельного боя с немецкими танками, перед ними откроется путь на Луцк, на Житомир, а там и на Киев. И Москаленко принял этот бой, дав приказ: «разворачивать орудия, находясь в походной колонне, и отражать атаки врага с марша». Этот манёвр для противника стал ошеломляющим. Бой длился полдня, в котором артиллеристы Москаленко уничтожили 70 танков, бронемашин, мотоциклов и другой техники врага.

«На полпути между Луцком и Владимир-Волынским, – писал в своих воспоминаниях Москаленко, – наш передовой отряд догнал небольшую колонну из нескольких бронемашин с двумя танками. Оказалось, что мы встретились с командиром 22-го механизированного корпуса и оперативной группой его штаба. Сразу же познакомились. Я информировал генерал-майора С. М. Кондрусева и начальника штаба корпуса генерал-майора В. С. Тамручи относительно поставленной бригаде задачи.

Кондрусев в свою очередь подтвердил, что им получен приказ нанести удар по вторгшемуся противнику в районе Владимир-Волынского. Однако тут же выяснилось, что две из трёх дивизий корпуса – 19-я танковая и 215-я моторизованная выдвигались из Ровно, который находится в 140 км от государственной границы, в район Ковеля и могли прибыть туда лишь к исходу следующего дня. Относительно 41-й танковой Кондрусев знал лишь то, что утром 22 июня она находилась в месте расквартирования – на западной окраине Владимир-Волынского.

Теперь мы продолжали путь вместе. Я сел с Кондрусевым в танк.

До Владимир-Волынского было уже недалеко, когда мы услышали частые орудийные выстрелы. Они раздавались где-то впереди. Мы вышли из танка и взобрались на небольшую высотку возле шоссе, откуда и увидели, что нам навстречу, справа и слева от шоссе, двигалось в боевых и предбоевых порядках много танков и мотопехоты. Авангард бригады, находившийся несколько впереди нас, вёл по ним огонь.

– Прошу вас немедленно прекратить стрельбу, – встревоженно обратился ко мне генерал-майор Кондрусев. – Быть может, это отходит под натиском противника наша 41-я танковая…

Расстояние между нами и идущими навстречу танками составляло примерно полтора километра, и в бинокль мне были хорошо видны кресты на их бортах. Я молча передал бинокль Кондрусеву.