– Аще, – сказал он, – и обещался ехати, просить святого Кирилла о заступничестве перед Богом, но обеты таковые с разумом не согласны. И вот почему… Когда доставал ты прегордое и сильное басурманское царство, немало христианского воинства храброго тамо от поганых падоша. Жены и дети осиротели, и матери обнищали, во слезех многих и скорбех пребывают. Будет гораздо лучше наградить их и устроить, собрав в царственном граде, чем исполнять неразумные обряды. Бог везде сый, все исполняет и всюду зрит недреманным своим оком…

Долго беседовал преподобный Максим с Иваном Грозным о том, что не только святого Кирилла душа, но души всех прежде бывших праведников, которые изображены на небесах и которые предстоят теперь Престолу Божиему с очами духовными самого острого, особенно сверху, зрения, молятся Христу о всех людях, живущих на земле, особенно о тех, кто раскаивается в грехах, кто по собственной воле отвращается от беззаконий своих к Богу, ведь Бог и святые Его внимают молитвам нашим не по месту их творения, но по нашей доброй воле и по усмотрению.

– Если послушаеши меня, – сказал преподобный, – здрав будеши и многолетен со женою и отрочати…

Но замкнуто было сердце царя для слов святого. Шурья «нашептаху ему во уши», что Максим Грек говорит так, исполняя заказ «ближнего круга» – Алексея Адашева и протопопа Сильвестра.

Между прочим, историки тоже замкнули свой слух для глаголов святого, доверившись «нашептанным» словам Захарьиных-Юрьевых. Даже Н.М. Карамзин пишет, что Максим говорил «вероятно, по внушению Иоанновых советников».

Между тем, как сообщает Андрей Курбский, преподобный Максим Грек не успокоился. Через пресвитера Андрея Протопопова, князя Ивана Мстиславского, постельничего Алексея Адашева и его, князя Андрея Курбского, велел передать царю главное свое предсказание…

«Аще, – рече, – не послушаеши мене, по Бозе советующаго, и забудеши крови оных мучеников, избиеных от поганов за правоверие, и презриши слезы сирот оных и вдовиц, и поедеши со упрямством, ведай о сем, иже сын твой умрет и не возвратится оттуды жив».

Но и эти слова святого прошли мимо загороженных шепотом шурья ушей Иоанна Грозного.

Не испугавшись грозного пророчества, Иван IV Васильевич велел ехать в Песношский Николаевский монастырь. Там, в Дмитрове, уже ждали суда, на которых и поплыли реками Яхромою, Дубною, Волгою, Шексною в Кирилло-Белозерский монастырь…

Назад в Москву возвращались уже через Ярославль и Ростов…

Возвращались в слезах…

Везли тело умершего в дороге царевича Дмитрия.

Мы выделили названия городов, потому что эти города напрямую связаны с «Дмитриевским» периодом предстоящей русской истории. Словно грозное эхо пророчества преподобного Максима Грека звучит повторение этих имен в годы Смуты…

Забегая вперед, скажем, что местное почитание преподобного Максима Грека началось еще в конце XVI века после чудесного спасения на войне царя Федора Иоанновича, многие поклонялись мощам старца, но прославление состоялось почти четыреста лет спустя – в 1988 году…

Задержали прославление семьдесят лет большевистской власти и триста лет правления Романовых, основатели династии которых так старательно пытались развести – и развели! – своим шепотом преподобного с царем, святость с властью.

Попробуем разобраться, что же произошло тогда.

Иоанн Грозный, следуя своеволию и нашептыванию Захарьиных-Юрьевых, пренебрег благословением святого и, не вняв даже его пророчеству, потерял сына царевича Дмитрия, которому, между прочим, уже присягнули все как царю.

И «не стало царевича Дмитрея, назад едучи к Москве, и положили его в Архангеле, в ногах у В.К. Василья Ивановича»… – говорит Никоновская летопись.

Царевич Дмитрий был первым сыном Иоанна Грозного.

Последним сыном тоже был царевич Дмитрий. Его убьют в Угличе. Одни считают, что произошел несчастный случай и царевич сам себя зарезал, упав на свой ножичек во время игры, другие – и таких историков большинство! – полагают, что было совершено убийство. Одни винят в этом преступлении Бориса Годунова, другие – таких очень мало! – Романовых.

Об этом убийстве разговор впереди, а пока скажем, что на престоле ни одному из настоящих Дмитриев не суждено было сесть. Сел на русском престоле назвавшийся царевичем Дмитрием человек со двора бояр Романовых – Григорий Отрепьев…

Такое невозможно рассчитать и устроить, но и отнести такое к категории случайного тоже не получается. Жесткая и неумолимая закономерность прослеживается в смене кандидатов на царский престол…

Царевич-младенец, которому уже была принесена боярами присяга, умирает по предсказанию святого…

Царевич-отрок, которого убили, чтобы открыть – Годуновым или Романовым? – путь к Престолу, прославлен как святой…

Самозванец, объявивший себя царевичем, усевшийся на русском троне…

Власть… Святость… Обман…

Призрачность власти…

Кажущееся бессилие и неизбежное торжество святости…

Неодолимость лжи и обмана, которая неизбежно рассыпается в результате в прах…

Можно бесконечно выстраивать подобные ряды, вглядываясь в череду этих Дмитриев нашей истории.

Это не случайность. Это знак… Знак той истории, которая создается вопреки всем интригам и своеволиям…

И бессмысленно рассуждать, что, дескать, напрасно Захарьины-Юрьевы побуждали Иоанна Грозного принуждать бояр и удельных князей к той присяге…

Может быть, и не напрасно…

На судьбе Захарьиных-Юрьевых-Романовых, кандидатов в первые мертвецы, присяга племяннику отразилась очень благотворно. Эта интрига еще сильнее приблизила их к Иоанну Грозному.

Ну а смерть, что ж…

На все, как говорится, воля Божия…

5

Иногда и обида делает сердце зорким.

В каком-то дивном озарении печально знаменитый князь Андрей Курбский назвал Захарьиных-Юрьевых клеветниками и нечестивыми погубителями всего Русского царства.

Он говорил это, основываясь на собственных наблюдениях за ними и пользуясь весьма ограниченным материалом начального периода правления Иоанна Грозного…Что же дало ему основание для такого вывода? Интрига, связанная с присягой царевичу Дмитрию?

Едва ли…

Курбский был слишком умен, чтобы не понимать, что многие царедворцы, оказавшись в положении Захарьиных-Юрьевых, повели бы себя таким же образом.

Кроме того, на положении страны эта присяга никак не отразилась…

Ответ, как нам кажется, надо искать в происходившей тогда в окружении Ивана Грозного борьбе за стратегию внешней и внутренней политики России на будущее.

Некоторые исследователи предполагают, что разногласия между Захарьиными и Адашевым начались, когда решался вопрос, с кем вести войну.

«Адашев и Сильвестр не одобряли войны Ливонской, – пишет Н.М. Карамзин, – утверждая, что надобно, прежде всего, искоренить неверных, злых врагов России и Христа; что ливонцы, хотя и не греческого исповедания, однакож христиане и для нас не опасны; что Бог благословляет только войны справедливые, нужные для целости и свободы государств. Двор был наполнен людьми преданными сим двум любимцам; но братья Анастасии (выделено нами – Н.К.) не любили их, также и многие обыкновенные завистники, не терпящие никого выше себя».

Это подтверждается и другими историками. Алексей Адашев настаивал на войне с Крымом, в то время как выходцы из Пруссии Захарьины всегда, подобно стрелке компаса, указывающей на север, ломились к Балтийскому морю, зачастую вопреки реальным интересам и возможностям Руси.

Как показало самое ближайшее будущее, трудно было найти более сложный и более мучительный для России путь, чем тот, который избрал Иоанн Грозный в результате интриг Захарьиных-Юрьевых…

Разумеется, роль их тут преувеличивать не надо.

Иоанн Грозный с каждым годом все более совершенствовался в искусстве «перебирания людишек», и смешно было бы надеяться, что он будет относиться как-то иначе даже и к своему любимому шурью.

Чтобы удержаться у власти, Романовичи должны были научиться угадывать тайные помыслы грозного царя и требовать осуществления именно их, а не каких-то других планов.

Тем более что подошло 13 июля 1560 года, когда в день Собора Архангела Гавриила, словно в напоминание о пожарах, бушевавших в Москве в год свадьбы Иоанна Грозного и Анастасии Захарьиной, снова загорелся Арбат…

Анастасия так испугалась повторения «свадебного» пожара 1547 года, который тоже начался в церкви Воздвижения на Арбате, что слегла.

7 августа царицы не стало…

Но Романовичи уже постигли все тайны дворцовой жизни и, угадывая, что государю хочется освободиться от стесняющей его добродетельности Алексея Адашева, саму смерть сестры сумели использовать для окончательного свержения фаворита Грозного…

Они уверили царя, что это протопоп Сильвестр и Алексей Адашев и извели своими чарами царицу Анастасию…

«Что мне от вас бед, всего того не исписати, – писал Иоанн Грозный Андрею Курбскому. – А и с женою вы меня про что разлучили? Только бы у меня не отняли юницы моей, ино бы Кроновы жертвы не было».

Иоанн Грозный через несколько дней после потери тридцатилетней «юницы» начал вести переговоры о сватовстве к Екатерине – сестре Сигизмунда-Августа, а когда сватовство не удалось, женился на дочери черкесского князя Темрюка, принявшей в крещении имя Марии.

Эта стремительность в устройстве свадебных дел не очень-то сходится с переживаниями Ивана Грозного по поводу потери «юницы» и заставляет заподозрить, что его горесть была рассчитана на публику, и выказывалась она, когда уже «воскурилось гонение великое», чтобы оправдать жестокость расправы с прежним любимцем.

Имения Адашева описали на государя, а самого его заключили в тюрьму и начали розыск, закончившийся истреблением всех Адашевых и их родственников. Любопытно, что, когда митрополит Макарий^[2] потребовал призвать и выслушать обвиняемых, Данила Романович Захарьин со своими приспешниками сумел убедить всех, что Сильвестр и Адашев «…ведомые сии злодеи и чаровницы велицы, очаруют царя и нас погубят, аще придут!». В результате удалось так запугать бояр, что Адашева и не допрашивали, а осудили заочно вместе со всей его многочисленной родней.

Так прирастало после кончины царицы Анастасии влияние Захарьиных-Юрьевых Романов. Н.М. Карамзин утверждает, например, что, хотя и оставались Захарьины-Юрьевы возле Иоанна Грозного во все время правления, но в кровь опричнины они не замарались.

«Никиту Романовича Юрьева уважали как брата незабвенной Анастасии и дядю государева, любили как вельможу благодушного, не очерненного даже и злословием в бедственные времена кровопийства»…

Может быть, это и верно, но с той только оговоркой, что все ужасы правления Иоанна Грозного отчасти благодаря интригам Захарьиных и начались. Именно тогда, когда удалось окончательно устранить от царя сторонников протопопа Сильвестра и Алексея Адашева, и приблизились к трону Алексей Данилович Басманов и сын его Федор, Афанасий Иванович Вяземский, Григорий Лукьянович Малюта-Скуратов…

Ну а влияние Романовичей и их место у трона упрочилось…

Теперь они были родными дядьями наследников престола, царевичей Ивана и Феодора… В 1562 году, когда по указу Ивана Грозного при семилетнем царевиче Иване образовали регентский совет, в него вошли и Романовичи.

6

Даниил Романович умер 27 октября 1564 года, и место царского дворецкого занял его младший брат, любимый шурин царя Иоанна Грозного – Никита Романович Юрьев-Захарьин.

Он был дважды женат.

Первый раз на Варваре Ивановне Ховриной, но она умерла 18 июня 1552 года, и Никита Романович женился во второй раз – на княжне Евдокии Александровне Горбатовой-Шуйской.

От первого брака сыновей не было^[3], зато Евдокия Александровна Горбатова-Шуйская, на которой Никита Романович женился в 1555 году, подарила любимому шурью Иоанна Грозного шестерых наследников.

Появление первых детей Никиты Романовича совпало по времени с наиболее масштабными успехами (укрепление Казани, взятие Астрахани, Полоцка…) правления Иоанна Грозного…

Никитичи были детьми русских побед Иоанна Грозного…

И это не просто поэтическая метафора, но и констатация реалий той жизни, когда успешность течения государственных и ратных дел многое определяла в успешном течении частной жизни сановников… Отзвуки победных литавр слышатся в судьбах Никитичей и Никитичен…

Анна вышла замуж за князя Федора Ивановича Троекурова…

Евфимия – за князя Ивана Васильевича Сицкого…

Марфа – за двоюродного брата царицы Марии Темрю-ковны, князя Бориса Канбулатовича Черкасского…

Ирина – за Ивана Ивановича Годунова…

Анастасия – за боярина, князя Бориса Михайловича Лыкова.

Запомним этот список…

Фамилии зятьев Никиты Романовича будут встречаться каждый раз, когда речь пойдет об осуществлении романовских планов…

Пятеро^[4] сыновей Никиты Романовича: Федор, Александр, Михаил, Иван, Василий – еще при царе Федоре закрепили свое высокое положение…

Боярин Федор Никитич – будущий патриарх Филарет, был необыкновенно красив, осанист и служил, как утверждают современники, образцом для подражания московским щеголям…

Александр Никитич, получивший великолепное образование, уже в двадцать лет сиживал «в кривой лавке» во дворце во время приема послов, был он на Соборе, избиравшем в цари Бориса Годунова, который и пожаловал его в бояре, а потом сослал умирать в Усолье-Луду на Белом море…

Михаил Никитич, окольничий, был высоким и отличался удивительной силой. Когда его привезли в Нароб, жилища для него не нашлось, и пристав приказал сторожам рыть яму прямо на том месте, где они остановились. Валил снег. Шестеро стражников пихали тяжелую кибитку и не могли сдвинуть с места. Тогда Михаил Никитич вылез и «в порыве горести» схватил возок и отбросил его от себя шагов на десять. Это происшествие так поразило наробцев, что они особенно тщательно укрепили настил над вырытой ямой, в которую и поместили несчастного ссыльного. В этой яме и просидел Михаил Никитич, не покидая ее ни в дождь, ни в страшные морозы, целый год, а потом умер, и на могиле его «израстоша два древа кедри – едино у главы, второе же у ног».

Ивана Никитича в бояре пожаловал уже Григорий Отрепьев, когда венчался на царство. Иван Никитич входил в печально знаменитую семибоярщину, участвовал он и в возведении на престол своего племянника – Михаила Федоровича Романова…

Василий Никитич до ссылки успел дослужиться только до стольника… Был он смел, отважен и непокорен… Когда стрелецкий сотник Иван Некрасов, по дороге из Яренска в Пелым, начал выговаривать, дескать, «кому Божиим милосердием, и постом, и молитвою, и милостыней Бог дал царство, а вы злодеи изменники хотели достать царство ведовством и кореньем», Василий Никитич оборвал его.

– Свята та милостыня, что мечут по улицам, добра та милостыня, – дати десною рукою, а шуйца бы не слыхала»…

За непокорство и держал его стрелецкий сотник в цепях и в дороге, и в избе в Пелыме. В цепях, прикованным к стене, и умер он…

Эти Никитичи и начали называть себя не Захарьиными, не Юрьевыми, а Романовыми. Старшему из них – Федору – предстояло возвести на престол своего сына Михаила – первого царя Романова.

Потребовалось на это почти тридцать лет…

И были эти годы, когда Романовы восходили на престол, может быть, самыми страшными в истории России…

7

Корни и стебли…

Род, из которого вышла царская династия, происходил от Андрея Кобылы, выехавшего со своим братом Федором Шевлягою из Пруссии в XIV веке…

Пятый сын Андрея Кобылы был боярин Федор Кошка, оставивший четверых сыновей. У старшего из них, Ивана Кошки, тоже было четверо наследников, последний из них, Захарий, дал своему потомству наименование Захарьиных.

Сыновья среднего сына Захария, Юрия, носили название Захарьиных-Юрьевых. Роман Захарьин-Юрьев и был отцом царицы Анастасии и брата ее Никиты. Сыновья его, Никитичи, звались уже просто Романовыми…

Кобылины… Кошкины… Захарьины-Юрьевы… Романовы…

Поражает легкость, с которой меняются эти прозвища…

Она сродни решительности, с которой изменяли свои фамилии революционеры.

И как тут не вспомнить снова уже поминавшийся нами разговор A.C. Пушкина с великим князем. A.C. Пушкин, рассуждал, что наиболее революционно настроены в России дворяне.

– Кто были на площади 14 декабря? – сказал Пушкин. – Одни дворяне. Сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется много… Nous, qui sommes aussi bons gentilhommes que I'Empereur et Vous.J

Великий князь, как замечает сам Пушкин, был очень любезен и откровенен…