Почистив грязные патроны и автоматные рожки, я нашел в ящике стола коробку с детским домино и, выбрав несколько «костяшек», принялся сматывать автоматные магазины попарно. Хитрость была в следующем – обычно, автоматные магазины сматывают позой «69», то есть горловина одного смотрит вверх, а другого вниз, это простой и всем известный по кинофильмам способ, но он не очень удобен, потому что, когда ты ползаешь по земле, то горловину нижнего рожка набивается грязь, и стрелять из положения лежа, тоже не удобно – соединенные таким образом магазины, получаются несколько длиннее, чем высота стандартного рожка. Чтобы решить все эти проблемы есть действенный и очень эффективный прием – надо проложить между магазинами какую-нибудь «прокладку» и смотать их так, чтобы оба приемника смотрели вверх. Так и заменять магазины получается намного быстрее и грязь не набивается. Я, как-то, даже видел в продаже специальные защелки, для соединения автоматных магазинов, подобным способом, но не купил, да и очень сомневаюсь, что пластиковая защелка выдержала бы частое использование…короче – изолентой, оно надежней. Кстати, автоматные магазины снаряжали опытные и бывалые бойцы, предпоследними тремя патронами, были трассеры. То есть, в «запаре» боя, стрелок всегда знал, что у него заканчиваются патроны в рожке – как отстрелялся трассерами, так значит и пора менять магазин на полный.

Отдав, один такой, смотанный «тандем» из автоматных рожков, Валерии, я заставил девушку тренироваться с быстрой заменой магазина. Она делала это стоя, потом сидя, лежа и с закрытыми глазами. Поранила несколько раз руки, прищемила палец…но, вроде, натренировалась – заменяла магазины быстро, точно вгоняя горловину рожка в приемник автомата.

Плоскую детскую сумку, на которой раньше был изображен заяц-смешарик, я отдал Лере. Сумка как раз поместилась ей через плечо, разместившись под плечом, чуть ниже груди. Чтобы в суматохе, сумка не слетела, её несколькими стежками пришили к футболке, может, так, и не красиво, но зато эффективно.

Лямки рюкзачка, я обрезал, сшив из них петли, которые и прицепил к своему поясу – получилось некое подобие подсумка для автоматных рожков, которые использовали в армии до появления «разгрузок».

Всеми этими процедурами мы занимались до полудня, а после того, как стрелки часов перевалили за двенадцать, на улице послышался шум и мы с Лерой, «прилипли» к окнам высматривая, что твориться снаружи.

Здание детского садика располагалось посреди жилого квартала, вокруг были десятиэтажные дома, и только сзади, к забору садика, примыкало футбольное поле, принадлежащее соседней школе. Десятиэтажки стояли плотно друг к другу, образуя квадрат, внутри которого был детский садик и большой пустырь, часть которого занимали «остатки» детской площадки с горками, турниками и прочими песочницами. На этот пустырь въехало несколько грузовых машин, БТР и танк Т-72.

Танк и БТР, разъехались в разные стороны, закрывая своими телами проходы между высотными домами. Из тентовых кузовов грузовиков, выпрыгнули два десятка солдат и рассыпались по двору. А потом началась всеобщая суматоха и суета: солдаты бегали из подъезда в подъезд, появлялись то на балконах, то мелькали в оконных проемах, иногда их силуэты можно было заметить на крышах домов. Минут через сорок во двор въехало несколько больших автобусов и три пассажирские ГАЗели. Из этих машин выбрались местные ополченцы. Молодые парни и мужчины разного возраста, разномастно одетые, кто, во что, горазд, кто в камуфляж, кто в джинсу, а кто и в обычные свитера и штаны. Но, вот оружие, у них было одинаковое – АКМы.

В дальнем от нас конце садика, где-то в районе, то ли первого этажа, то ли подвала, солдаты с крыши дома заметили, что-то необычное…и открыли огонь. В какой-то миг, стрельба переполошила весь двор, казалось, что каждый, вооруженный стрелковым оружием, считал своим долгом выпустить не меньше рожка в сторону детского садика.

Мы, с Лерой, едва успели отбежать от окон и спрятаться в сан.блоке, свернувшись калачиком и тесно прижавшись друг к другу на полу душевой кабинки, несколько пуль залетели к нам «клюнув» стену за над головой.

– Ползком, за мной, – приказал я девушке, когда стрельбы немного стихла. – Найди какое-нибудь тряпье и смочи его. Поняла?

Девушка кивнула головой, и принялась вытряхивать с навесного шкафа разложенные там детские полотенца. Ну, а я, по-пластунски заполз в спальную комнату, где мы ночевали и, подтащив к расстрелянным в пух и прах окнам, несколько детских кроватей, сорвал со стены бумажные плакаты и поджег их. Чтобы лучше горело, под ножками детских кроватей установил аромосвечки, маленький язычок пламени, понемногу разгорелся, превращаясь в огромный костер. Уже через несколько минут, из окон спальней комнаты валили клубы густого, белого дыма. Ватные матрасы, горят плохо, зато дымят хорошо. Чтобы огонь не перекинулся на остальные комнаты, я обильно залил пол водой, благо пятилитровых пластиковых бутылей, наполненных водой, в сан.блоке имелось превеликое множество – в этом районе были частые перебои с водой, вот и приходилось воспитателям и нянечкам детского садика запасаться.

Посмотрев, как разгорается пламя, я подкинул в него еще пару матрацев. Необходимо, чтобы дым не переставал валить, хотя бы еще пару часов.

– Алексей, а зачем вы устроили пожар, мы же сейчас сгорим или дымом задохнемся? – испуганно спросила девушка, осторожно выглядывая из-за дверного косяка.

– Дым и пожар нужен для того, чтобы отбить охоту у солдат противника обыскивать наше крыло садика, – шепотом, объяснил я девушке. – А за пожар не беспокойся, он локализован в этой комнате. Ну, а дым, ты же сама видишь, сквозняком выдувает в окно. Какую-то часть, конечно, заносит в эту комнату, но согласись, что терпеть можно, тем более, если положить мокрую тряпку на лицо и дышать через неё.

Девушка, догадливо кивнула, поняв хитрость моего замысла. Действительно, бойцы противника, скорее всего, после зачистки жилых домов принялись бы за обыск детского садика. Его сразу не досмотрели только из-за того, что это было гос.учереждение. в котором, явно никто сейчас не находился, а вот в жилых квартирах высотных домой могли еще оставаться люди. Судя по крикам снаружи и выстрелам, периодически доносящимся с улицы, таких бедолаг, которые не рискнули или не смогли покинуть свои квартиры, оказалось много.

Мы с девушкой переместились под самые окна большой игровой комнаты, как можно дальше от спальной, в которой сейчас пылал пожар. Воспользовавшись гвоздями и молотком, я соорудил небольшой навес, прикрепив мокрую простыню между подоконником и столом воспитателя. Под этим навесов, мы и пролежали с девушкой, тесно прижавшись, друг к другу, несколько часов подряд, лишь изредка я вылизал, чтобы подкинуть очередной матрас в огонь и залить пол водой. Все-таки сквозняком выдувало дыма не так уж и много, постепенно, все комнаты в группе наполнились тяжелым, густым дымом, только под самыми окнами еще можно было кое-как дышать, ну или под мокрой тряпкой. Конечно, такое времяпрепровождение нельзя назвать приятным, пусть даже к тебе прижимается девушка весьма приятной внешности и наружности, но это намного лучше, чем получить очередь из автомата, когда в садик ворвутся группы зачистки. А, так пока горит огонь и дымом затянуты комнаты и коридоры садика, можно не опасаться, что кто-нибудь захочет лезть внутрь. Главное продержаться до темноты, а там, свалим отсюда по-быстрому.

Часов в шесть – семь вечера, на улице стали доноситься какие-то странные звуки – многоголосый рев, то ли стон, как будто снаружи кипит многолюдный митинг. Раздавались отрывистые команды, потом гремели выстрелы и прокатывался какой-то гул. Мне очень хотелось выглянуть наружу, тем более, что окна, под которыми мы сейчас лежали, как раз выходили на пустырь, откуда и доносился странный гул. Но, я понимал, что горящие окна садика – это такое явление, которое притягивает к себе взгляды окружающих и если, я сейчас выгляну из своего окна, то очень сильно рискую быть замеченным снаружи. Вот и получается, что во мне сейчас боролись любопытство и здоровый смысл. Любопытство говорило – «Взгляни, это ведь так интересно. Ну, хоть одним глазочком!», а здравый смысл, отвечал: «Только попробуй, тебя заметят и влепят в окна снаряд из орудия танка». Как это не покажется странным, но победило любопытство.

Я не стал, сразу, выглядывать из окна, я пробрался через всю комнату и, задыхаясь от едкого и густого дыма, забрался на шкаф. Теперь, я мог, заглянуть в окна, не боясь, что меня заметят снаружи – располагаясь в глубине комнаты, я был надежно спрятан от посторонних глаз.

То, что я увидел снаружи, мне не понравилось…очень не понравилось, рука, как-то сама собой подтянула к телу автомат. Захотелось выскочить наружу и полоснуть от бедра длинной, на весь магазин очередью. Так, чтобы положить как можно больше тварей, которые учудили такое.

На пустыре, были растянуты мотки колючей проволоки – «егозы», такую производила керченская колония, кстати, она располагалась, совсем рядом, по ту сторону высоток, сразу за дорогой был большой, широкий пустырь, а уж за ним и бывшее здание ЛТП, которое с развалом Союза переоборудовали в исправительную колонию.

Проволока была растянута на земле в несколько слоев, вроде, как и не высоко, но уже не перешагнешь, а полезешь буром, обязательно увязнешь и порежешься о тонкие остро заточенные пластины, которые пришли на смену, обычным проволочным «колючкам». Всего было три квадрата – один большой и два поменьше. В большом квадрате стояла плотная группа людей, их было много – несколько сотен, а в малых квадратах были женщины и дети. В одном квадрате – молодые женщины и девушки, а во втором квадрате – дети и подростки разного возраста. Совсем маленьких детей я не заметил, примерный возраст с пяти до десяти лет, все кто постарше располагались уже в другом квадрате. Отдельно, за пределами проволоки, возле стены электорощитовой будки, на земле сидело несколько десятков мужчин, парней и совсем еще малолеток, лет по десять-пятнадцать.

На пустыре, раздалась команда – солдаты, выдернули несколько человек из толпы и развели их по разным квадратам, толпа хлынула в освободившийся проход, раздалось несколько автоматных очередей и на земле остались лежать два мертвых тела, еще один человек – мужчина, бился в судорогах, его ранили. Высокий, крепкого телосложения , мужчина с длинной бородой и почти черной от загара кожей, подошел к раненому и прекратил его мучения выстрелом в голову. Очередная команда и несколько мужчин, что сидели возле стен электрощитовой, поднялись с земли и оттащили в сторону тела убитых. Трупы свалили в кучу, рядом с одним из подъездов, судя по её высоте, там было не меньше двух десятков тел.

Наблюдая за действиями солдат и их командиров, сделал неутешительный вывод – сейчас, передо мной работал «отборочный конвейер». Людей распределяли по группам, в зависимости от их пола и возраста: молодых, красивых женщин и девушек – в одну группу, мужчин, парней и пацанов старше двенадцати – тринадцати лет, которые утвердительно кивнули на вопрос командира – в другую группу, детей в возрасте от пяти до двенадцати лет – в третью. Всех остальных, кто не отвечал нужным требованиям, расстреливали на месте. Старики, мужчины, которые отрицательно отвечали на вопрос врага, и совсем маленькие дети, до пяти лет – их всех расстреливали. Если кто-то бросался на солдат или пытался убежать, их тут же настигали пули.

Короткая команда, на незнакомом, «каркающем» языке, и обвешанные оружием солдаты, выхватывают из толпы совсем молодую девушку, лет двадцати, у неё на руках сверток – закутанный в одеяло младенец. Один из бойцов хватает руками сверток и тянет изо всех сил, девушка, громко крича, как безумная, падает на колени, но младенца не отпускает, бережно, прижимая его к своей груди, и откуда, у хрупкой на вид девчонки, взялись силы, чтобы сопротивляться во много раз превосходящему её мужчине? На помощь к своему товарищу бросаются несколько солдат, один из которых бьет мать ребенка в спину прикладом автомата, девушка, раскинув руки, падает лицом в грязь, а воин, который боролся с девушкой, не удержавшись на ногах, плюхается на задницу, сверток отлетает в сторону и падает на землю. Тот же самый солдат, который ударил девчонку в спину, подбежал к лежащему на земле ребенку и принялся затаптывать его ногами, огромные ботинки, втоптали в уличную грязь, совсем еще крошечного младенца.

Толпа издав, какой-то нечеловеческий рев, бросилась на колючую проволоку, встали даже, те, кто сидел под стенами электрощитовой. Длинные автоматные и пулеметные очереди «стеганули» по людям, останавливая людскую волну. Когда толпа отхлынула назад, на земле остались лежать не меньше десятка мертвых тел.

Молодая мать, так и не встала с земли, после удара прикладом, её тело, оттащили к куче трупов.

Сидя на крышке шкафа, я смотрел на все происходящее полными слез глазами, и дело было вовсе не в дыме, который резал глаза и мешал дышать горлу. Слезы горечи и отчаяния травили и терзали мою душу, в какой-то миг, я, было, полез вниз со шкафа, чтобы выбраться на улицу и попытаться, хоть что-то сделать и все равно, что с вероятностью в сто десять процентов, погибну через несколько секунд, как только появлюсь снаружи, но смотреть на это у меня не было больше сил.

Остановил меня взгляд Валерии, в нем было столько мольбы и отчаяния, что спустившись на пол, я вначале подполз к ней.

– Вы, куда? Зачем? – залепетала девушка, срывающимся от слез голосом.

– Наружу. Они…они, там, детей убивают…маленьких совсем, еще грудничков…суки!…ногами в грязь затаптывают!

– А, я, как же я?! Вы, меня здесь бросите?

– Дождешься ночи и убежишь. Пойдешь на север, вон в ту сторону, – я показал рукой направление, – там поле, потом лесопосадка и гряда холмов. За этими холмами наши. Встретишь любого, и спросишь у них как найти интернатовских. Расскажешь, что это я тебя послал, они тебе помогут. Поняла?

Девушка, не понимая ничего, что я ей сказал, заплакала. Ревела беззвучно, плотно сжав зубы, чтобы ни единым звуком не выдать свое присутствие, только по вздрагивающим плечам и плотно сжатым векам, из-под, которых текли «дорожки» слез, можно было догадаться, что у неё истерика.

Пока, я успокаивал Леру, обняв и прижав её к себе, мой первый порыв бесследно прошел, на его место пришел трезвый расчет…и холодная ярость. Желание убить врага было настолько велико, что я даже заскрипел зубами.

– Ладно, уговорила, я останусь, но с одним условием – как только стемнеет, мы отобьем детей и баб, снаружи. Договорились?

– Но, нас, же убьют, – очень тихо сказала Валерия.

– Договорились? – надавил я на девушку.

– Убьют, ведь…