До сих пор он не понимал, какой был замысел создателей, декорировавших «Дельфин» в момент его создания, и уже даже не планировал когда-нибудь разгадать эту загадку, просто придя к заключению, что два диаметрально разных прохода будут смотреться и ощущаться лучше, чем однотонные.

– А смысл всегда можно будет придумать.

Август в последние дни стал больше курить и отпускать шуток, что для брата не было сюрпризом: младший заметно нервничал в связи с приближающимся концертом. Для остальных его поведение лишь немного отличалось от обычного: Август чередовал серьезность с развязностью, просто сейчас промежутки между ними увеличились, а сами эти отрезки стали масштабнее и глубже. Музыкант чувствовал приближение важного момента в своей жизни, от которого не получиться ни отвертеться, ни сбежать, и он впервые в жизни не хотел, так как чувствовал колоссальную ответственность за всю небольшую семью «Дельфина», и, конечно, за брата, безмятежно окунавшего тоннель в мрак черного цвета.

Имея среди друзей и в штате Октавию, «Дельфин» сильно выиграл во всех отношениях. Во-первых, профессиональный дизайнер в перерождающемся театре был необходим кровь из носу, а во-вторых, единственная девушка среди артистов была незаменима с точки зрения вкуса и атмосферы. Октавия часто давала альтернативное видение того или иного элемента как декора, так и программы, что расширяло арсенал небольшого, но до предела наполненного креативом штата. Сегодняшнее состояние «Дельфина» практически точь-в-точь соответствовало изначальным черно-белым наброскам графита на ватмане, выданного творческой группой под руководством Луки и Октавии перед началом работ. После тотального очищения от остатков предыдущей жизни под нескончаемо льющийся джаз и блюз из полностью заменённой акустической системы театра, «Дельфин» принял освеженный, не законченный, конечно, еще образ, но уже способный удивлять всю новоприбывшую аудиторию.

Слабых мест по текущему положению дел у театра не было: «Дельфин» на сегодня не претендовал на зубодробительное технологическое шоу, но уже не отсиживался в ямах и подворотнях, боясь огней крупномасштабных театров. Братья вложили в это место практически всё, что было у них за душой и пазухой, рискнув большинством в своей жизни, и сейчас было похоже, что куда более беспечный Август переживал из-за этого больше, чем Лука. Старший брат верил в успех шоу младшего и старался оценивать его именно профессионально, а не с точки зрения участника и родственника артиста. Сейчас шоу должно было выстрелить, а антураж если не поможет его главным героям, то уж точно не помешает.

– Мы заменили всё, что можно было вынести.

Август кивнул.

– Всё, на что нам не хватило времени и денег – это элементы роскоши.

Братья раскачивались друг напротив друга в центральном помещении закулисья, откуда можно было попасть в технические помещения. Эта большая комната заканчивалась круговой лестницей на второй этаж в одном углу, где располагались уже частные гримёрки артистов, нависавшие над частью сцены светящейся коробкой, и узеньким проходом в помещения звуковиков и техников в другом. Здесь же можно было выглянуть или даже выйти в парк на заднем дворе через широкое окно.

– Они должны дополнить наше действо уже после первого вечера. Тогда будет чуть проще дышать, развернёмся по-новому. А сейчас – всё в твоих руках. Ну и немного в руках Juice.

Август засмеялся и зажёг сигарету в ярком жёлтом свете множества маленьких ламп, наполнявших крышу и стены гримёрки.

Он одновременно отражался в нескольких зеркалах и покачивался в такт Соломону Бёрку, льющегося из колонок «Дельфина».

– Я завтра иду в «Равенну».

Лука непривычно для себя поймал на мысли, что он испытывает сладкое беспокойство относительно будущего вечера и втайне надеется на то, что брат компанию ему не составит. Ему хотелось посмотреть новый спектакль в одиночестве.

– Естественно, не постановку. Но вечером всё равно делать нечего, кроме как пить кофе и нервы друг у друга.

Август казался спокойным и ироничным внешне, но его внутреннее волнение относительно будущего было заметно. Братья одинаково успешно защищались от кризисов иронией и шутками, различавшимися лишь степенью жестокости и черноты.

– Я останусь с тобой до вечера, а ночью вернусь наводить лоск и вычищать ноты.

Август откинул светлую шевелюру на спинку кресла-качалки и задумчиво пробормотал в потолок, смотревшего множеством желтых глаз ламп:

– По моему, всё уже отшлифовано до такой степени, что мы уже начинаем снимать саму краску.

Глава 14. Те, кто тоже хочет быть Атлантами.

– Да ладно вам, Эд. У нас же даже профессии в чем-то похожи, вы не можете мне отказать.

Звуковик «Равенны» смущённо почесал густую коричневую бороду с несколькими белыми пучками. Он был в явной нерешительности и смущении от сбивающего с толку сравнения профессий.

– Послушайте, я не намерен закладывать бомбы под сцену, друг мой.

Заметив, что техник еще больше переполошился, Лука поспешил добавить:

– Я хочу сделать сюрприз этой девушке. Сюрприз, которого она заслуживает. Который возможно сделать только ей.

Эд был одновременно парализован напором молодого человека и расслаблен купленным им бокалом виски в первом же придорожном баре, потому всё, что ему оставалось – слушать.

– Вы мне не верите. Я знаю, это секрет, секрет ваш с ней, и никто более о нём не знает. Я понимаю это. Но если я стал свидетелем вашего секрета, то уж позвольте мне в нём поучаствовать.

Лука отхлебнул кофе.

– Вы даже не представляете, насколько большой дар с небес упал мне в руки. Я не ожидал этого подарка.

Техник, наконец, прервал молчание. Говорил он осторожно, но холодно:

– Он вам еще не упал в руки. Он упадёт тогда, когда я скажу.

Лука принял хищную стрелу на щит и перешёл в свое наступление:

– Подарок свой я получил уже тогда, когда увидел её на сцене. Сейчас я хочу отплатить ей и сделать счастливой её.

Звуковик хлопнул пустым бокалом по столу и, наконец, обильно заговорил – хмель играл свою партию.

– Кто вы такой, что у вас за душой? Я вижу вас впервые, пускай лицо и знакомо. Почему я должен пускать вас в зал к девушке…

Он осёкся и стал невнятно бурчать.

– Продолжайте, Эд.

– Дайте мне хоть одну причину.

Писатель откинулся на спинку.

– Моя фамилия – Николс. Я писатель, сценарист, и, с недавнего времени, продюсер. Моё лицо везде. Если что случится – не смогу исчезнуть, а единственное, что может случиться – это выпавшая возможность произвести впечатление на самую невероятную девушку в мире.

Эд кашлянул и уже не был так непоколебим.

– В этом вы правы, Николс. Я не признал вас сразу, потому что…

«Потому что ты пьян» – подумал писатель, сценарист и, с недавнего времени, продюсер.

– Вы нечасто появляетесь на публике, но ваши романы и сценарии я знаю прекрасно.

Эд начал жестикулировать и включил в беседу свою богатую для звукорежиссёра мимику.

– Она и вправду самая невероятная девушка во всей вселенной. Вы представить себе не можете, какова она. Получив в свои руки славу, Эмилия не стала разбрасываться её острыми перьями – она запустила их в себя, утопила лезвия, чтобы не поранить своих близких. Знаете, она все еще наивна, открыта и добра, она всё еще человечек, а не то подобие, которое разгуливает в разукрашенном песце на шее по ковровым дорожкам. Вы бы видели её…

– Я видел. И хочу увидеть еще.

Техник смущался и путал слова, но сейчас его речь начинала быть решительной.

– Кем бы вы ни были, пустить просто так вас к ней я не могу. Зная её – то, что вы сделаете, даст вам открытый путь к её сердцу. Она трогательна, влюбчива, это настоящая принцесса. Слишком просто и легко, а я вас совсем не знаю.

– Но если я до этого додумался и решил осуществить, и даже рискую, и даже упрашиваю вас, не означает ли это, что я тот самый принц к принцессе в комплекте?

Звуковик почесал затылок и взглянул на дно стакана.

– Возможно. Но как нам в этом убедиться?

– Проверить временем.

Эд откинулся и вздохнул.

– Я не могу. Простите, это нарушение всех законов театра и чести. Счастливо.

Техник поднялся и, схватив в охапку шляпу и шарф, выдвинулся в сторону выхода.

– Эд?

Уже у самой двери он оглянулся.

– Что вы знаете о «Дельфине»?

Принц пошел ва-банк.

– Это вы ответственны за то шоу, которое грядёт в ближайшем будущем?

– Несколько человек и я. Команда. Я один из них, и генеральный продюсер этого представления. Как вы понимаете, моё имя не пустой звук в творческих кругах. И сейчас остановил я вас не для этого, а для того, чтобы поговорить на совершенно иную тему.

Эд задумался, отражаясь во вновь наполненном стакане, поднятом в его честь над столом, а писатель продолжал.

– Я хочу предложить вам работу. Нам очень не хватает квалифицированного звуковика, и, увидев вас в деле, мне пришла в голову мысль, что вы нам очень подойдете.

Лука постучал пальцами по столу.

– Всю жизнь… знаете, всю жизнь при слове «театр» у меня перед глазами стоял «Дельфин». И сейчас, когда я дождался своего приглашения, то… оказался связан контрактом с «Равенной».

– А вы не разрывайте контракт. Один вечер раз в несколько месяцев. Ваши работодатели не пострадают от нашего сотрудничества. Я их пьесами обеспечиваю, уж звуковика они отпустят на вечерние репетиции пару-тройку раз в неделю, да так, чтобы не совпадало с их графиком. Это ваше свободное время и свободное, соответственно, решение. Вы фрилансер, спрятанный в комнате с аппаратурой, которая находится в помещении вашей мечты. Никаких имидж-потерь для «Равенны».

Техник качал головой и слегка гудел, принимая тяжелое решение. Наконец, он выдавил с энтузиазмом и облегчением:

– Я… я не могу вам отказать. Не тут. Не с этой просьбой. Даже несмотря на то, что вы за сегодняшний вечер дважды предложили мне нарушить устные и письменные договорённости.

Лука улыбнулся.

– Мечты сбываются, друг мой. Приходите на досуге в «Дельфин», посмотрите, как идёт декоративная работа. Преображение закипает в полной мере. Для вас эти двери всегда открыты.

До звуковика только сейчас начинал доходить масштаб с ним случившегося.

– Когда будут репетиции, мы вам позвоним. А пока – походите, погуляйте. Теперь это и ваш театр тоже.

Эд был не столько озадачен, сколько взволнован, но по его расчерченному морщинами лицу этого было не сказать. Пухлый от природы, покрытый густой, уже начинавшей седеть бородой и, судя по всему, живший в классической инженерной жилетке, где покоились очки, часы, линейки и карандаши (ох, стереотипы), несчастный заложник сладкого шантажа сейчас находился между состояниями вины и исполнения мечты. Он балансировал в сладости и едком ощущении предательства (по его собственным ощущениям), поочередно окунаясь в каждую из сторон. Эд категорически не любил всё упрощать, составляя целые узлы из, казалось бы, шелковых нитей, и алкоголь сейчас ситуацию не облегчал – утяжелившийся и надутый звукорежиссер был похож на Санту, побывавшего в реальном мире чуть больше, чем 5 минут в дымоходе.

Наконец, он прекратил бесконечный поток мыслей, чем уже стал героем в своих мутных глазах и вновь обратился к Луке:

– Каков будет новый «Дельфин» – вопрос вопросов. Старый заставил бы меня считать «Равенну» остановкой в мотеле на пути к нему.

Лука ожидал вопрос, который затронет пространную тему, смоченную алкоголем, но такого поворота он не предвидел.

– «Дельфин» вам известен лучше многих.

Эд усмехнулся и принялся рассеянно считать капли на окне, попутно бормоча так, чтобы это было внятно услышано, но при этом не было распознано как трезвая речь:

– Каждый, знаете, каждый в этом городе, кто хотел стать чертовым творцом или его подмастерьем, как вышло у меня, знал всё о «Дельфине». Кто его знает, что происходило там, чем он славился – вроде бы тот же театр, что и другие. Даже трещин побольше, чем в других.

– Сейчас их не будет.

Эд отмахнулся от циничного тона писателя, который явно высмеивал пьяную тональность звуковика.

– Вам не хуже меня известно, о чем я, раз уж вы не то что взялись испытывать свои шансы с Эмилией – вы решились снова поднять рай на земле из пепла.

– Не преувеличивайте. Всему есть предел, и здесь он явно вертикальный…

Грубая рука звукорежиссёра неожиданно жестко накрыла предплечье Луки, охватив его полными пальцами и слегка впившись ногтями. Писатель вскинул брови и с силой дёрнул конечность обратно, однако Эд оторвал взгляд от миллионов отпечатков дождя на прозрачном бывшем песке, ограждавшем душное заведение от внешнего мира и вдруг проговорил с пограничной эмоцией, скорее отдававшейся из зоны обиды:

– Вы… Вы взялись за это место – не недооценивайте его для публики этого города. Мы выросли тут, в этих шляпах и в этих шарфах у очередной вывески, которые не как на Бродвее – они местные, дельфинские, в них лампочки другие.

Лука внимательно слушал исповедь, выраженную в иных словах, нежели обычное сокрушение в грехах.

– Николс, если вы вознесете звезду хоть на немного ниже, чем она светила раньше, если хотя бы на толику её свет будет менее ярким, чем раньше, то вас не простят, вас съедят, вас сотрут в приправу – мельницу прежде, чем вы откроете двери. «Дельфин» – это первый год нашей эры в театрах – если не сможете обнулить мироздание, то лучше не беритесь.

Звукорежиссёр отпустил руку Луки и откинулся, не обращая внимания на белесый след, оставленной им отметины.

– Для этого у меня есть вы. Я не беру этот груз на свои плечи в одиночку, и я ищу тех, кто тоже хочет быть Атлантами. Разве не шанс стать художником, подмастерье?

Лука улыбался и посыл звукорежиссёра понимал – сейчас ему было необходимо правильно подобрать слова, поскольку из души они не лезли – стакан их наоборот предательски глушил вместо стимулирования. Писатель не знал «Дельфин» так близко, как большинство театральной прослойки пирога города, потому ему нужно было интуитивно попадать в ритм, смешивая его со своим видением театра.