Глава третья

гласящая о том, что не все большие дела людьми великими творятся,

а и от маленьких людишек бывает иногда какой-никакой прок.

Родя Славкин был просто ошеломлён набросками высокого начальства. Какой размах! Но главным было другое: впервые в жизни ему самому предстояло в полную силу развернуться. Так и сказал Уткин, передавая ему свои «исторические записки»:

– Ты уж, Родион Касьянович, не скромничай, любые самые завиральные идеи только приветствуются. Буду предельно откровенен с тобой, идея о Золотом Кольце пока пробивается с большим трудом, вот я и решил зайти с другого конца. Сделать, что можно, а уж там пусть приезжают да и судят по готовенькому.

Уткин ещё раз, как полководец перед сражением, внимательно обдумал каждый момент предстоявшей битвы. Деньги. Деньги будут, и их ожидается достаточно. Торговый комплекс у панорамы, центр развлечений и досуга, растекающийся вдоль стен местного кремля, строительные подряды, воскресающий разом из мёртвых гостиничный бизнес, громадный оформительский кус. Всем найдётся работа. Фирмы, фирмочки: Юрий Денисович так и видел, как их владельцы, которых он прекрасно знал, выстраиваются перед дверью его кабинета с конвертами в руках, а там денежки, хорошие денежки. Никому он лакомые кусочки просто так не отдаст, деньги ему самому в Москве ой как пригодятся.

И всё-таки, не подведёт ли кто, не разразится ли какой скандал? Ну, Борю Гридина, гниду эту, если тот попробует опять что-то вроде достопамятной Бельгии сотворить, он просто в порошок сотрёт. И так пришлось хорошего человека на пенсию отправить, расчистив для Бори место директора музыкального училища, хотя Гридин Шопена от Шуберта отличить не мог. Но бывают же такие, кто не может отличить Шопена от Шопенгауэра – и ничего, успешно этими самыми шопенгауэрами руководит. Скандал замят, во всём вроде как оказалась виновата Борина любовница, Люська Озерецковская, административная букашка, та ещё стерва: хитро, обманув всех и вся, пролезла, израсходовала средства, начальника своего непосредственного подвела.

Что там ещё? «Мастера культуры»? Трудятся, трудятся «мастера». Средства городом выделяются, расходуются, где-то и исчезают, понятное дело. Но здесь соображения больше профилактические: скоро, скоро пойдут настоящие деньги, и уж тут никак нельзя допустить, чтобы они уходили в песок.

Строители строят, ремонтники ремонтируют. Если верить бумагам, то город от края до края, вдоль и поперёк, жаль только не снизу доверху, по семь раз заасфальтирован, а места есть такие, что только на танке можно проехать, но зато есть и другие места, где хоть губернатор, хоть президент кати – ни единой колдобины не увидишь.

Медицина местная – и лекарств любых, и оборудования наиновейшего сверх всякой меры. Как быть иначе? Ведь и самое высокое начальство в городе такие же простые смертные. Ну не для всех, конечно, такая медицина. Врачи за всё взятки дерут, но как иначе их удержать, такого класса врачей? Из главэскулапа местного, Ивана Ивановича Пандюрина, песок уже сыплется, а всё ещё на должности, но человек испытанный, а можно ли быть уверенным в молодых? Да, мрут люди как мухи, но везде так. Разговорился он на юбилее каком-то с Женькой Ободиным, специалистом по черепно-мозговым травмам, в школе вместе учились, так тот ему прямо сказал:

– Юр, ну что я могу сделать? Вот поступает ко мне в праздник десять человек, назовём их так – пострадавших. Я твёрдо знаю, что, будь у меня достаточно времени, хотя бы времени, я бы не всех десятерых, но восьмерых точно подлатал бы как надо, но даже времени у меня – и того нет. За те крохи его, что у меня имеются, я могу только одному человеку вернуть здоровье, но девять остальных за это время копыта отбросят. Что ты сделаешь со мной на следующий день после такого варианта? Выгонишь. Вот я и леплю восемь-десять дураков. Жизнь в них долго ещё потом будет теплиться, но пользы от таких «овощей»… разумей сам.

Бизнесмены? Ну, эти все под контролем. Принцип хорошо усвоили – что Бог делиться велел, ну а если по стенке кого из них размажут или в подъезде монтировкой по башке стукнут, так за дело, с чего бы просто так? Нет, эти смышлёные, всё понимают, особенно, какой жирный им предстоит рвать на куски шмат. Ну, кто ещё? Бандиты? Одна проблема: денег слишком много у них в руках накопилось. Во все щели лезут, туда порой, куда их совершенно не зовут. Магазины перелетают из рук в руки целыми улицами, заводы и те поделили, а что делать с купленной собственностью, толком не знают, думают, что доход сам пойдёт, люди будут работать на них, о себе не помышляя, как рабы. А не получается такой вот бандитский социализм. Денежки тают, на крови добытые – есть от чего не просто расстроиться, но даже и озвереть. Нет, блатарей местных Уткин никогда не боялся: не тот уровень. А вот денежками их грех было бы не воспользоваться.

Так и этак до глубокой ночи Уткин прикидывал, но всё выходило: можно. Наконец разродился он знаменитой фразой (а как читатель, наверное, успел заметить, был Юрий Денисович человеком образованным) Гришки Отрепьева из «Бориса Годунова» Пушкина: «Но решено: заутра двину рать!»

Для снежного кома достаточно одного маленького снежочка, но крепенького, добросовестно слепленного, чтобы потом всю махину держал. Таким снежочком должны были стать средства, выделяемые из бюджета области. В следующем году славному Нижнекопьевску должно было исполниться ни мало, ни много 900 лет. Однако с обычным, формальным, кусочком к намеченным Уткиным планам нечего было и подступаться, нужны были большие, очень большие средства. Областные мудрецы просили: половина на половину, однако сошлись в итоге на одной трети. Вот эту треть Уткин должен был вернуть уже вполне конкретным людям наличными деньгами, – нормальная практика. Как сказал Блаженный Августин: «Люби Бога и делай что угодно!» Вот так и здесь: расплатись и потом хоть на голове ходи!

Уткин приехал из области окрылённый. Не зря он три вечера подряд просидел со Славкиным над проектом в жарких спорах по каждому пункту. Картина действительно получалась ошеломляющей. Фонтан в самом центре города с чудищем-змием о шести головах. Из каждой головы струя льётся, вечером с разноцветными подсветками, а внизу – сцены боя местного летописного эпического богатыря Ерёмы Золотаря с проклятой гидрой. Вот отрубает Ерёма змию предпоследнюю, пятую, голову, вот бросается на выручку чудищу жена его одноглавая, но характером наипаскуднейшая. Ранен Ерёма, совсем выбился из сил, но одолел он всё-таки змиеву супружницу. И уползает чудище посрамлённое. А вот и ещё одна сцена: змий и старец Прокопий. Ни мечей, ни палиц: укротил настоятель вновь взбесившееся чудище всего только словом Божьим и крестным знамением.

– Так что, там по легенде так и сказано было, что змий наш был о шести головах? – с досадой поморщился Юрий Денисович.

– Нет, конечно, – смутился Родион. – Но, Юрий Денисович, это общая тенденция русских сказок. Сначала герою приходится сражаться со змеем о трех головах, потом должно быть потруднее задание.

– Не понимаю, зачем нужны на одном туловище три головы? Это ведь как лебедь, рак и щука. Ещё есть басня про квартет. Ну а если шесть голов, тут никаких Ерём не надо, любое чудище само сбрендит. Кстати, а что, был такой богатырь на самом деле в наших краях или опять твои выдумки?

– Был, конечно, – кивнул Родион, и не удержался всё-таки от того, чтобы густо не покраснеть. Дело в том, что находясь на посту директора краеведческого музея, он изрядно прошёлся по архивам и книжному фонду, всё мало-мальски ценное изъяв и унеся домой. Только он один в городе обладал полной информацией о знаменитых земляках, рассчитывая в будущем на монополию по их биографиям. Однако с несколькими редкими книгами он, пожалуй, переборщил: черпал из них сведения, которые ничем не мог подтвердить. Пожалуй, следовало бы сейчас как можно скорее эти книги вернуть. – Есть тому письменное подтверждение. Особо отличился он в битве с татарами при защите города, дальше следы его теряются, вроде как был он увезён вглубь Золотой Орды; что с ним потом стало, никому не известно. В книге той, монастырском отчёте, намекается на какие-то предшествующие подвиги Ерёмы; в их числе, уже по устным преданиям, которые я собираю более пятнадцати лет, есть и сказ о битве Ерёмы с чудищем-ящером. Конечно, нет никаких сведений о том, что чудовище то было шестиглавым, известно только, что спор их разрешился так называемой боевой ничьей: Ерёма ящера не убил, но и тот больше голову (как я понимаю, единственную оставшуюся) не высовывал, народ нижнекопьевский не беспокоил. Что, собственно, всех устроило. Один только раз взбрыкнул, при святом Прокопии, но тот его быстренько в чувство привёл. Ну а с тех пор разве что утащит в год сотню-другую ротозеев на дно, так ведь поди докажи, может, сами и утонули по пьяни. Опять же, профилактика: на то, мол, и щука в реке, чтобы карась не дремал.

– А вот золотарь – это что, ассенизатор, что ли? – не унимался, гнул своё Юрий Денисович.

– Собственно, у этого слова три значения, есть и такое, – тяжело вздохнул Славкин. – Конкретно что-то трудно утверждать, но, скорее всего, Ерёма был не ювелиром и не чистильщиком выгребных ям, как вы изволили заметить, а позолотчиком. То бишь простым работягой.

– Звучит двусмысленно. Так что будем делать? Может, лучше переименуем его в Ерёму Богатыря?

– Можно, – уклончиво ответил Родион. – Но лучше бы следовать исторической правде.

– Ну, правду я хорошо помню. Ещё после войны ездили по городу такие колымаги, на козлах сидели пахучие человечки, а на котле сзади ведро непременно болталось, которым дерьмо доставали при чистке. Как я понимаю, это всё «ерёмыши», потомки того богатыря? Не получится ли так, что ты подсунешь нам в качестве местного летописного героя говночиста?

Славкин угрюмо промолчал. В остальном обсуждение прошло довольно гладко.

– Я тебя только предупреждаю, Родион Касьянович, – тихо пробормотал в заключение Уткин, – если хоть о каких-то деталях из этого проекта узнают со стороны, пощады не жди. Не твой кусок. А в остальном выбирай. Есть для тебя два места – начальствуй сколько душе угодно: либо здесь же, при администрации, но уже по связям с общественностью, либо директором историко-мемориального комплекса.

– Конечно, директором, – благодарно заёрзал на стуле Славкин, буквально истекая угодничеством. – Я человек дела, а трепачей у вас и без меня пруд пруди.