Дима последовал примеру: с лёгким тремором конечностей, поднёс ко рту, приняв запах содержимого, источавшее отдалённо букет сельдерея, корицы и кислоты. А домепан – местный хлеб походил на прорезиненный, безвкусный сухарь. Кое-как проглотив сей обед, напросился вывод, что мандуци – это русско-китайское слово.

"Пойдём заткнёмся ардипкой", – лениво симидим один другому, и грязную посуду – в кузов.

В углу от входа на капамете бак и три стакана из металла. Поочерёдно сдули пыль, подставили к отверстию у основания, нажали кнопку-клапан и заструилась прозрачная голубоватая жидкость, – не отрываясь выпили.

За процедурой терпеливо Дима наблюдал и следом повторил, – на вкус кислинка, горчинка?.. мизер – непонятно, но полегчало.

Уехала закусочная. Вальяжно посидели, прилегли, прикрыв глаза, – предмет на выбор.

С очередного понукания угрюмыми вернулись к монотонному процессу с ящиками. Уже в изрядной устали, беря верхний, Дима оступился, спровоцировав падение. Из отвалившейся крышки со звоном разлетались шестерёнки, втулки, прочие детали. Присутствующие поневоле уставились на добро.

К месту падения надвигался утренний крупняга "": "Ты что же, сраный симик, портишь имущество Сачерсум, – и мощный кулак прилетел в Димин лоб. Почти киношное падение, отключка продолжились приподнятием тела за грудь. – Я из тебя душонку вытряхну и запихну обратно, покруче Тирадива, – и подбежавшему на шум "", немного заспанному: – А ты, Гад, чего щёлкаешь? Следи за говном, либо сам…"

"Поскорей шевелись и аккуратней, либо сам капаметом станешь! – переключился Гад на виновника свары и заискивающе: – Сейчас, Эрит, исправим".

В полусознании Дима укладывал раскиданные железяки, думая, свалить с каторжной планеты.

На слышимую мысль последовал ответ, подслащённый грубым хохотом воспитателя: "С карусели не сбежать…"

Колонны трудяг плелись обратно в "" к закату дня, безжизненный пейзаж одушевляя.

Дима проигнорировал вечерний приём пищи, замучено поправил отстегнувшуюся мотефу – простыня-покрывало кульмама – полимерный тюфяк со ступенькой встроенного подголовника, и распластался. Парой встряхов скинул со стуком новые арыпалы – серо-чёрные ботинки, как у всех, оголив напоказ болезненные потёртости окончаний ног. Участки повреждённой кожи зеленелись желтизной, с налётом тёмным из-за материала обуви, на глаз прочного, но с мягкостью – "благородная кирза". В плане модели – полусапоги: широкие металлические носы, гармошечка на щиколотке, ремешок. Один арыпал завалился-таки на бок, раскрывая секрет подошвы: пупырышки вдоль боков, низ – заострённая ёлочка-квадратик "танцуй – не падай". Даже куртку юджопеора не удосужился снять.

А большинство валялось по пояс оголённые – ой-ёй, не холодно для ненамеренной повседневной экспозиции мышечной массы.

"Как тебе первые впечатления: работа не пыльная?" – поинтересовался Сладков.

"В промзоне сдох и в ней воскрес", – буркнул Дима отрыжкой, от впечатления дневной кормёжки, смыкающимися веками обозревая потолок, с опухлостью на лбу.

"В каком смысле?"

"Это я так, о высоком", – и провалился в сон до отбоя.

Имармисаны по бокам загораживали лица рядом лежащих, – и соседи приподнялись на локти… Посмотрев на спящего, последовали примеру, оброняя в сердцах: "Звери, сразу на металл кинули".

Время текло на планете иначе: безымянные сутки двадцать пять часов на четыреста в году. Получается, Дима прибыл на Лютукрепус в шесть тысяч тридцать седьмом году на сто одиннадцатый день, и десяток-другой, последующих, не проявились чудесным разнообразием. Ровно солдат-новобранец, да зэка-первоход, познавал новое житие, не выделяясь.

В очередной вечерок народ заполнил акивро, святыню пищевую симидимов; толокся, обступив, с посудой чистой капаметы; вытряхивал из стопок перезвоном приклинившие донца; словца летели через одного, беря из стопки пабуджер – зашарпанный поднос, оттенков чёрно-матовых.

Строй возглавляли заправилы кафок у триескусты, – раздатка, ну, стойка барная, без всяких "Ё". Черёд скор – приближался Дима к ней. Ноль-восемь-девять решил предвторгнуться – не вышло: тут выдвинулось Димино плечо. Хитрец, со взглядом на припомню, отступил, но через пятого всё ж втиснулся в конец.

Один-ноль-три о пригвождённую скамейку шибанулся, в порыве голода подсесть. Нашлись, и "хор", и "запевала", над невезунчиком подтрунивать нещадно. Считай, на пике вечерок; в пукупры ремперки втыкались, – их перестук – ансамбль ложкарей.

Паломничество у триескусты не скончалось, – ноль-восемь-восемь: "Садик, с какого сачерсумства поздно?" – "Не отощаете. Кто властью недоволен?" – "Бог пропитания, прости засранцев! Накладывай уже". – "В штаны?"

Что пастырь наставлял он, знай свою работу. Один рычаг вниз поведёт – польётся крашенный раствор – анаглик. Другим выдавливалась, выгнеталась… коричневая муть: дрожаще обволакивала нечто… На вид личинки, черви, хлопья сажи, застывшие во времени – кусок природы древней, застигнутый стихиею врасплох. Археологию опустим. По-человечьи описать: крупа, лапша, фарш, упакованные в студень, ну и приправки с ноготок. Компот, стаканы, котелки, поднос – набор по времени на ужин. Про ложки, хлеб не позабыть на два ряда и по трое столов, умножь на шесть персон, но крайние полупусты. Там заседали одиночки, кто в ссоре с кем-то, опоздал. Еда уничтожалась сплошь базаром: и про начальство, кто заманался вкалывать, а третий на соседа гнал.

Но обязаловка для всех – в конце поклон отвесить ящику с посудой, грязной. Уже и гонор пропадал. Подопустело.

Дима, упав на кульмам, безразлично уставился в потолок. Но монотонность действовала на нервы: душа жива.

Сладков вертел фигурку лошади и приговаривал: "Ускачю я на этом коне вон долой".

Слева сосед "" насупившийся встал, выдернул скульптурку и до уритопа.

Но Дима воткнул уставшие ступни в опепропеды – шлёпанцы и скорым шарком перед ним возник. Перехватив руку с отобранным, спокойно молвил: "Положи коника".

Судя по номеркам на бирках, почти старожил не ожидал такого поворота. Быстро придя в себя, уцепился свободной рукой за Димино горло.

Что двигало Димой? Царящая несправедливость, либо нервный срыв? Но почувствовав разницу по физическим возможностям не в пользу земного тела, мгновенно схватил душащую руку соперника и лбом стукнул в голову. Тот рухнул с грохотом, теряя фигурку. Новоиспечённый повергатель поднял, созерцая прежде недооценённую красоту животного, и положил на грудь опешившегося Сладкова.

Очухавшийся "" ванькой-встанькой остервенело ринулся на Диму. Но прозвучавшая тирада "", снимавшего куртку, "Кончай скубстись, уроды! Рассосались по куилекам, живо!", заставила изменить направление: попёрся до уритопа.

"Ничего музей, на Фаберже потянет", – улёгся, с вышедшим паром, Дима, лоб погладил.

"Спасибо. Сам вырезал, – потёр прожилки породы зеброй. – Теперь у тебя могут быть неприятности. Это – Буй, типа местный авторитет".

"Перебьётся, а что за курки в ошейниках в крайнем сарае тусуются?"

"Хомидимы, а мы – симидимы: расы нынче такие пошли".

Более внимая на Сладкова: "Во фишка, базарим и рта не раскрываем…"

"Отсутствие физической дикции восполнено внушением и телепатией направленного действия на конкретный объект. Версия лайт. Рот только для приёма пищи и дышать…"

"И ещё глотку перегрызть, – Дима на источник "", буквально же сосед по поголовной нумерации и куилекам. – А ты чё, в местной библиотеке записан? Шпаришь инфу, прямо как мой препод".

"Обычное наблюдение. Я – Сергей Пухов, а ты – Димыч. – Подозрительный взгляд Димы подначил продолжение своеобразного пресс-релиза: – Утаивай мысли, ибо прочухают крамолу, кондалумить будут", – поглядывая на возвращающегося Буя.

"Продолжай соловей", – недавние драчуны позыркали сурово друг на друга.

"Ты – думаешь, а тебя только ленивый не слышит. Настрой дифлиак… орган такой, – руками на участки горла и затылка. – Размышляй в себя, как бы шторку опускай. Ну… или со стенкой разговаривай. Сосредоточься и тренируйся…" – сопровождая жестами, на первый взгляд придурка.

Сладков вмешался: "Он прав…"

Мирная беседа прервалась командой: "Отбой".

Дима переваривал прилетевшее, но переутомление склонило ко сну…

Глава 3

Обыкновенное утро дополнилось: "Один-один-один в Эпикрахор".

"Вот тебе бабушка и Юрьев день. Димыч, будешь со мной в омиерге", – обрадовался Сладков.

Дима кивнул и вклинился в строй, сосредоточено наблюдая транспортный марш рутинной развозки по объектам: – "Как устроиться на тачку?"

"Отличиться, – пожимал плечами Сладков. – Быть поближе к начальству".

"А… быть полезным зад лизать. – На горизонте появились цилиндрические башни, трубопроводы, отвалы из камней и песка. – Вот гадство… Ни кустика, ни жучка, и птицы не поют". – "Другая форма жизни, – и шарахнул на тоскливо лирический вывод Димы: – Мы такие породистые, что азотоводородистые!" – "На частушки потянуло?" – "Не надо печалиться, вся жизнь впереди". – "Щас… Надейся и жди… – озирая окрестность, – с моря погоды". – "Которого нет".

В сторонке шёпотом, пощипывая кожу на себе: "Что за мутант у нас пятнистый?" – "…Это Саф. Варёным кличут". – "Он ни того?" – "Нормально, – засучил рукав и на щадящие следы ожогов: – Химию возит. Несимидимный он". – "Это как?" – "Одиночка. Саф Синх – сикх из семнадцатого. Сварили в кипятке за отказ принять ислам при Великих Моголах в Делийском султанате". – "Фигня какая-то".

Дошли – встречала подоблезшим пограничником, приваренная на металлическом столбе, табличка: "", в пределы агрегатов, бункеров и двух строений, собранных технологической цепочкой.

Приблизившись к насыпи, симидимы разбредались по рабочим местам.

Поодаль хомидим "" напутствовал: "Сладкий, натаскай свежака".

Сладков обернулся, утвердительно кивнул, и, направляясь к транспортёру, прикололся: – "Золото собирать будешь. Хрут Зубатка надзиралец нормальный". – "Откуда кличка?" – "А, викинг из девятого…"

Ушатом информация – спотыкался мозг морщинами на лбу: "Чего девятого?" – "Века". – "Засланцы".

"Из своей Норвегии попёрся в Шотландию грабительствовать. Там и кончился. Короче, это – основная руда, – прикасаясь к камням на ленте, – а вот этот или тот – в сторону. Цвет имеет значение. Усёк? Я по соседству", – поднял правую ладонь и удалился.

Заскрежетал металл и лента поползла на бесконечные круги. Однообразные движения Дима воспринял проклятием, но со временем осмыслил в стиле Сладкова "Сию работу, да себе на пользу". Лицо сменялось гримасами от придурка до сидения на горшке при поносе. Бормотание в камень выглядели заклинаниями.

Сеанс прервался фразой: "Эй, чудило, поди сюда", – Буй внизу с ухмылкой.

Несостоявшийся заклинатель огляделся, не спешно спустился. Приблизившись к подзывале: "Чего надо?" – неожиданно получил кулаком в морду.

Димино тело отпрянуло, но устояло. Мотнув головой, словно собака шерстью от воды, успел отвести рукой направление второго удара и влепил сопернику в грудь ногой, запечатлев след арыпала. Тот согнувшись, попятился и злобно, из бокового кармана штанины, вытащил каменный тесак. Его взмахи достигли цели – жёлтая жидкость засочилась из Диминой руки.

Молчаливое побоище прервал истошный бас Хрута: "Вы чего, обезьяны, здесь устроили? По местам, упыри!"

По традиции никто не осмелился перечить – нападавший исчез, а Дима, держа рукой рану, побрёл к транспортёру, возбуждённо: "Боевик прямо какой-то. Ходи, оглядывайся".

Когда-то первый раз тому-сему наступит, – и новизна побольше удивляла, чем пугала.

День истекал под топот возвращающихся в жилой тевихор, территориально-административную единицу.

Дима по обыкновению распластался.

Сладков уставился: "Чего с рукой?" – и на пустующую куилеку Буя.

"Укус комара считается производственной травмой", – отнекался Дима, убирая с колена перебинтованную лоскутом руку.

"Буй злопамятный". – "Угу, – с прохладцей. – А что за шахтами находится?"

"Медицина, наука, заводы, штаб-квартира, наверно, – присоединился Пухов. – В рассудке не приходилось там бывать". – "Заводы-пароходы. А как добраться в те края?"

"Какие-то нехорошие вопросы пошли, – Сладков напрягся. – Ты чего задумал?" – "Просто интересно". – "Что с любопытной Варварой приключилось, не помнишь?" – "Эта… – размахивая руками, – которая чужие секреты?" – "Ага, вроде той". – "Похоже не тем инфу слила".

И перекличка ироничных фраз беседующей троицы прервалась отбоем.

От накопившихся впечатлений периодически появлялись сумбурные сновидения. Бывало, по-ребячьи бросает камни в хомидимов, они в погоню, а ноги ватные убегать. И тужась, из последних сил, ускориться: вот-вот схватят, – на минуту просыпался: "Тьфу, бред".

Или отталкивается от поверхности до серо-чёрных облаков, а невидимая рука обратно с силой – в падении нервно-суетное отыскать соломку. В общем кошмарики.

На ленивые утренние потягивания тел, хруст скелетов, да шарканье обуви Дима поэтично отреагировал в манере Сладкова: "Что день сулит мне настающий?" – "Песчаный карьер – два человека", – насладился откликом, – всё больше нравился дружественный юмор без похабщины.

Они втиснулись в строй, – и поползли змейкой живые цепочки страдальцев.

"Что же из вас делают? – обращался Дима к убегающим камням на ленте транспортёра, попутно продолжая тренироваться по части внушения и телепатии, – мимика выглядела естественней. Вращая белками, в оздоровительных целях, точнее применимо черняками, в секундной паузе приметил среди куч невдалеке идущего в его сторону Буя: – Вот неуёмный, опять припёрся, – выбранился. В обхват ладони выбрал природой отшлифованный плоский камень и – в карман – рванул на опережение. Обойдя по-скорому насыпи, вышел за спиной шагающего: – Ку-ку", – чем смутил малость.

Тот дёргано развернулся – драки не избежать.

После нескольких маханий руками Дима пропустил удар – из носа потекла жёлтая жидкость. Глядя на свои пальцы после утирания, загадочно произнёс: "Вот блин, опять желтуха прогрессирует… и у тебя, Буй, кажется такая зараза".

"Чего? Где?" – соперник отвёл глаза, себя осматривал, и мгновением из Диминого кармана получил удар камнем.

"Вот теперь есть", – жизнеутверждающе проговорил Дима на повергнутое тело.

С рассечённого лба медленно покатились капли жёлтого цвета.

Показавшийся силуэт хомидима остановил бой, обратив начинающих гладиаторов врассыпную. А остальное шло своим чередом.

Пролетело незнамо сколько дней. На утреннем выходе, взглянув на всё то же серое небо, Дима процитировал: "И ветерок не ласковый такой".

Пухов подыграл: "Буря мглою небо кроет".

Протоптанными дорожками обитатели в развалку двинулись навстречу безликим трудовым свершениям. Шагов за триста замыкающие три хомидима, три богатыря без жребия, разделялись на развилках, начальствовать в доверенные тевихоры.

Снаружи ангара воздушные потоки закручивали песок в беспрепятственно разгуливающие мини-торнадо по Эпикрахору. Даже сквозь шум работающих механизмов стены гулко подрагивали, передавая внутри вибрацию на то что движется и нет.

Чтобы не унывать, Дима, отсортировывая камни, играл в ромашку: "Это сюда, это туда", – и тренировался на меткость.

Неподалёку появился взбудораженный Сладков, перекричать округу: "Айда мандуцировать!"

Но Дима махнул рукой: "Догоню".

Оттопыренные от конструкций металлические листы, дирижируемые порывами ветра, импровизированно громыхали мембранами там-тамов. Добавлялись сольные партии лязга деталей, да трубного свиста второго плана. Под аккомпанемент авангардного природного оркестра, щурясь от витающей пыли, Дима пробирался к месту приёма пищи. Проходя большой бункер, едва успел услышать добавочно какой-то скрип, и масса руды посыпалась из жерла на голову.

Удар – темень в сознании и просветление в новой ипостаси, с инстинктом "Встань! Иди!" – душа поднималась из тела, погребённого под многотонным слоем камней.

Первоначально осмотрелся… на Буя, спешащего от бункера. С помыслами проклинать или благодарить, взошёл над местностью, где сумерками день, и движущиеся точки, периметры секторов. Стали ощущаться новые-старые навыки передвижения в пространстве, – и побоку непогода.

Пока длилось раздумье: "А что там дальше? – сверху, из-за стремглав несущихся облаков, появились знакомцы в их фирменной неоновой подсветке. Последнее: – Ё-моё", – и вспышка – онемение.

Точно на буксире поволокли душу за пределы атмосферы в черноту космоса. Но среди мерцающих звёзд высвечивалось играющее пятно. В приближении проявились контуры чудных строений, архитектурой большого замка. Свет в окнах и на стенах, обволакивал гладкий камень, паривший без опоры.

"Принимай скалолаза", – раздался голос.

И Дима странным образом очутился в небольшой, светло-серой, глухой комнате. Оковы паралича спали и на ум души, из закоулков памяти, вылезли предположения: "Когда-то это уже было. – Ощупывая мягкие непробиваемые стены, в надежде выхода, озарялся: – Это задница", – и бить ногами.

В него ответно изгибы молний вонзились ослепительно. Вздрагивание сущности сродни пытке электрическим током земного тела, но многократно сильнее, по методу "Подними мертвеца". Когда лучи растворились, ужас и муки сменились падением навзничь и затишьем.

Лежал, сидел, стоял, гоняя мысли, коротая время, пока откуда-то спокойный голос: "Дима Носков, вы не будете подвергнуты процедуре кондалума, из-за отсутствия вашей вины в уничтожении тела, имущества Сачерсум, наместницы Тирадива. Теперь вы покидаете Тропсигал. Великий Тирадив дарует следующую жизнь. Желаем здоровья".

Одна стенка исчезла и яркий, но мягкий, свет заполнил удивлённые глаза, затмив разум.

Главное помещение Крепартэмы, или Фабрики Возрождения, состояло из полсотни трёхметровых прозрачных цилиндров с мутной жидкостью в приглушённом ультрафиолете, опутанных шлангами, трубопроводами, датчиками. Один ряд заполнен человеческими телами, а параллельный безволосыми особями мужского вида, но без половых органов, покоящихся на разных стадиях роста. Невидимые обычному глазу, над последними зависли два моложавых индивида в бело-голубых комбинезонах, подчёркивающих стройные фигуры, поблёскивающих в лазурно-фиолетовом сиянии. Один держал шею покорного бедолаги в лохмотьях. Второй Диму ладонью за темя с силой воткнул в новое тело "На! Не высовывайся". Следом, в другую ёмкость, плюхнулся и нищеброд, с конвульсивными по очереди "Здрасьте! Приехали". Сигнализируя попискиванием, шланги-пуповины начали отсоединяться от туловищ, оседавших на дно, по мере слива раствора. А ритуалом омовения прошелестел короткий душ. Робот-манипулятор оторвал цилиндры от основания, снял прозрачные колпаки с "приготовленных блюд" и прошёлся сканером вдоль скрюченных поз. Появилась парочка, в защитных серебристых костюмах, но осязаемая по-обычному. "Акушеры-повара" – за руки за ноги новоиспечённых и те скользнули селёдкой на подъехавшие роботележки, издававшие некое прерывисто-ровное кряхтение. Процессия двинулась в следующее помещение с ярким освещением. Тела перегрузили на специализированные столы и манипуляторы, поколдовав иглоукалыванием, диагностикой, финализировали разрядами лучей признаки жизни.

И последняя точка – посвящение: напялили робу и под наркозом вывезли в монабитэрское жилище.

Металла профили перед глазами. Окошки невысокие, широкой полосой, повыше роста, на сумерки соседней крыше, кусочку серо-матовых небес: "По признакам живой. Пошевели-ка чем-нибудь… уже пойдёт, – Дима раскидывал умом. – Дежа вю, – и вяло отозвался на склонившихся Сладкова, Пухова: – И вы здесь".

"Что, прибыл из уроддома?" – "Раз узнаёт – симидимить будет".

"Вырубаем лекцию".

"Вселенское сознание им не подвластно и низкоуровневое форматирование памяти не по зубам. Только шапку смахнут, корректируя загрузочную запись, да пропишут основные инстинкты". – "Разлёгся здесь, зомби. У-у".

"Фу-у, – активней голос Дима. – Понеслись высокие материи по кочкам".