Введение: Всегда чуть лучше оригинала
Не знаю, как насчет академичности, или, априори запрограммированного анти-академизма (сноска ведь: учебник, написанный писателями), но Матрица-2, М-2, получилась, оказалась подобно собеседованию при приёме на работу: лишь наивный работодатель, или его менеджЁр по HH, PR или, на худой конец, ERP c CRM и прочей дурью, думает, что исключительно он оценивает соискателя. Фиг в глаз: твой выбор, работодатель, и есть то, что ты из себя представляешь. И это заценивается соискателем. Во!
Чуть иначе: любое собеседование подобны картинам Никаса Сафронова. Да, что там – Никаса, любого портретиста: чуть лучше, чем оригинал.
Глава I. Руслит рулит, или поэт в России больше…
Так и М-2. Русская литература, руслит, уже более 200 лет думающая, что «она рулит», встаёт на то место, где она находится в самых прогрессивных обществах мира: на своё место. Одной из. Чем Творец «от синематографа» хужее, так сказать, Творца «от бумаги»? Или «от Театра»? Не, не хужее, точно не хужее.
Поэт в России больше… Правда? Как интересно! Ах, я подзабыл: тогда, когда никому было нельзя, только хитрое художественное слово могло сказать Правду, нет, не так: ПРАВДУ! А поскольку в России нельзя было, вроде как, всегда, то вот тут поэт и пригодился-сгодился. С самозванным статусом: Господин «Больше-Чем-Поэт». То есть как бы Умом, Честью и Совестью Всея. Самозванность – это как Наполеон, собственноручно одевающий на себя императорскую корону. Именно так: одевающий, не водружающий (или как-то там ещё); одевающий как шляпу, перчатки и прочую мишуру. Зачем было великому человеку вся эта ветошь маскарада? Загадка, однако.
Ну вот. Какое же такое собственное место у интеллектуалов «от пера» в светоносной части земного шара и окрестностей? «Одна из» – это и есть собственное место. Знаете, эдакое общество, где всё – лишь гипотеза, предположение, которое будет доказываться потом. Мнение писателей-литераторов по-настоящему интересно, ценно, полезно обществу лишь в одном случае, в случае душеведения. Хотя и здесь у литературы куча конкурентов за ресурсы, общественное признание, славу, особняки и…и…. и всё остальное.
Означает ли сие, что русская литература перестает быть величайшей выразительницей русской идеи, русского сердца, русской души, русского духа? Конечно нет! Но об этом, думаю, более уместно поговорить в связи с М-1. В скором времени.
Так что же всё-таки с М-2? А классно всё! Об этом и речь.
Глава II. Собственно М-2: Добро пожаловать в Матрицу!
Сначала «установочные данные». М-2 – это учебник «по литературе», от Чехова до Солженицына. На котором, по мнению Александра Терехова, написавшего блестящую статью об Александре Исаевиче, русская литература, классическая литература, и закончилась.
Чехов – начало самого поразительно для русских людей столетия его истории, века XX. Солженицын, с его буквой «ы» в фамилии – его, века, конец. Который, как водится, всегда начало нового. М-2 – это и есть само рефлексия руслита по поводу руслита. И это – самое замечательное в книжке. Всё кончилось – от Чехова до Солженицына. Это – кончилось. А что началось?
То, чем и была написана М-2. Писателями пост-Солж, литераторами пост-Солж. Вам интересно, какая она – руслит сегодня? Добро пожаловать в Матрицу! И как всегда бывает в «Матрице» - у вас есть красная и зеленая пилюля. Выбор за вами! Ну, конечно, сразу куча всяких уловок-22 или просто уловок-отмазок: формат статьи, объем, содержание-лайт (учебник же; для детишек же). Но с какими бы ты не писал оговорками, в стиле хард или лайт, но мысль изреченная, есть ты. И искра Божья – она тоже в ней, в этой высказанности. Разумеется, если ты среди тех, «кому дано». А кому дано в М-2?
Тем, после кого захотелось прочесть тех, о ком тот. Всерядный Дмитрий Быков с ницшеанцем Горьким. Всерядный – ну, посмотрите, где его только нет! И в писателях, и в поэтах, и в публицистах, и в телеведущих. Слов нет: талантлив, остроумен и просто – умён, что и продемонстрировал «в Горьком».
Поразительный Максим Кантор: Маяковский и Булгаков. Найдите то место в статье о Михаиле Афанасьевиче, где он переосмысливает «Ивана Васильевича». Там же гляньте о пуповине, связывающей советское буржуазное десятилетие с востребованностью «МиМ» и, соответственно, момента публикации великого романа.
Шаламов и Солженицын заканчивают не только литературный XX век, но и саму М-2. Классное совпадение, символическое. Андрей Рубанов о Варлааме Шаламове и Александр Терехов об Александре Солженицыне. Страстность и яростность, предельное напряжение сердца, перекачивающего кровь=судьбу Гигантов через душу и интеллект русского писателя. Настоятельно рекомендую!
Всё ли ровно по качеству литературного материала? Я – не специалист, на мой взгляд – нет, есть статьи проходные, «как обычно», обыкновенные. Собственно, в руслите, так всегда и было, не все же были гениями. Но без них, прошу меня извинить, без этой питательной почвы для гигантов, не было бы и самих гигантов.
В М-2 почти демонстративно нет никого из советского «официоза». Я – не о Маяковском или Шолохове, Есенине или Твардовском. Заслужили забвенья тысячи челнов Союза писателей СССР? Не мне судить. Так ведь и литература, и творчество вообще – вещь-то вкусовая. И, честно говоря, не особо трогающая – включили, не включили, парам-барам, парам-барам. Какая разница, сегодня, в 2016, Нодару Думбадзе, Кайсыну Кулиеву, Сергею Михалкову, Николаю Грибову или Константину Симонову, - им всем какая разница – включены они куда-то кем-то, не включены? Думаю, всё чуток глубже.
Глава III. Влияние тоталитаризма на квадратуру «Котлована»
Справедливо ли утверждение: тюрьма тоталитаризма душит? Свободу творчества. Да что там – свободу, Искру Божью внутри! В смысле внутри «Творца». Которые миллионными толпами ходят и… И им не дают. Не дают из Искры возжечь Пламя. Вы думаете, что я – о Союзе Советских Социалистических Республик? Не обижай меня, читатель. Если и было нечто подобное. В намерениях.
Я – о Сократе. Какая там тоталитарная темница удобно и всевластно устроилась на Агоре? Классическая демократия? Мать и отЭц всех демократий мира вместе взятых? Что-то как-то там не заладилось у демократии с цикутой. Не пошло. Что-то пошло не так.
А где там свои дни закончил Назон? О котором А. эС. Пушкин помянул «в известном произведении русского реализма первой трети XIX века». В золотой век римской имперской демократии. Далече от Вечного Города, прямо скажем.
А что там у нас с Оскаром-не-нашим, Уайльдом? В ещё одной цитадели демократического равенства. Как-то, что-то, где-то не заладилось и с ним.
Может, Кафка-не-наш, может, что-то, где-то там у них порой? В смысле бесчеловечного режима австро-венгерского деспотизма. Не дал развернуться? Искре – в пламя?
К чему это всё? Тирания, тоталитаризм – это когда не дают. Развернуться тьмам и тьмам гениально талантливых. То есть ходят неприкаянными миллионы и миллионы и не могут сказать. Не могут родить, да? Не могут родить что – «Котлован»? Да нет, и «Чевенгур» родился. Так сказать, в довесок-дополнение к «Педагогической поэме». Гы.Гы.Гы. Так, надо полагать? Иными словами
Если бы не тоталитаризм и сестра его тирания, то вместо одного «Котлована» мы обладали бы четырьмя? А «МиМ» Михаила Афанасьевича стал бы сериалом. Как «Такси-1», «Такси-2»…. «Такси-8». Не, не «Такси», а «Следом»? Жалко, конечно, что булгаковский гений остановился на одной-единственной жалкой серии какого-то Мастера и какой-то Маргариты.
Если бы не советский тоталитаризм, то сегодня у нас было бы по меньшей мере 3 доктора Живаго. Так надо подагать? 16 «Конармий» и 54 ахматовских «Реквиема». Да, потерянное время! Скоко же мы не дочитали Живаг!
Терзают меня смутные сомнения, шо когда бы ни родился Виктор Пелевин, подобно Александру Блоку или Варлааму Шаламову вместе с Эзопом, ни тирания Нерона, ни Сталина или «желтого дьявола», - ничто не помешало бы ему стать Виктором Пелевиным – гением больной новой идентичностью страны. Ничто. И никто. Как не помешал ни Сталин, ни королева Виктория появится Зощенко или Уайльду. Есть искра в тебе, или нет – это и есть определяющее. И в этом отношении Мастер сам себе и бог, и палач. Но необходимо, именно в связи с М-2 высказать пару соображений.
Глава IV. «Уроки русского»
Миллионы безвинно загубленных душ вопиют исключительно об одном: Памяти. Преступление перед человечностью – это их забвение. Преступник тот, кто забудет «русский пепел Клааса». Этому нет прощения – забвению. Но и бесконечный, я прошу прощения за такое вот сравнение, бесконечный «сериал» поиска виновных с непременным их наказанием – дурная действительность, возникающая всякий раз, когда… понятно и известно – когда.
Урок-то, на самом деле, иной. Урок величайшего XX века для русской цивилизации, великой русской литературы, в совершенно исключительной выживаемости цивилизации. Нет-нет, извините, вы не совсем поняли, мой читатель, кто дошел до этих строк: ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ВЫЖИВАЕМОСТИ. Три (!) революции.
Гражданская война исключительной беспощадности и жестокости.
Две (!) мировые войны. Одна – ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НА ВЫЖИВАЕМОСТЬ. Нас пришли УНИЧТОЖАТЬ . Всех.
70-летнее противостояние всему миру. Нет-нет, ещё раз: всему миру. Кто бы в том мире не был против нас. Извините меня ещё раз: кто бы ни был по ту сторону. Союз американцев с китайцами и прочими немцами-афганцами. Нам было безразлично – кто был против нас. Ну, карма такая. Причем под «нами» я понимаю всех финно-угро-аварцев и прочих русаков. Потому-то, кстати, и выстояли.
1991 год. Без комментариев.
«Ещё более сложные последующие годы», - почти из М.М. Жванецкого.
Двух или трехжильность. Говорить о том, что надорвались, что «вот куда уходила вся энергия», о том, что «энергия протеста и питала» русскую литературу, - ну, уже общее место. Хотя всё это – справедливо. Собственно, об этой трехжильности и писала, стонала, плакала, возмущалась, шепталась в очередях ахматовского «Ревкиема» огромная, сложнейшая, но такая родная страна. Родина, одним словом, - как говорил любимый Васков из «Зорей тихих». Судьба такая. И не судьи мы нашим предкам. Не доросли ещё. Судилка не выросла покамест.
Второе же соображение такое. Что бы ответил Набоков на предложение поселиться в Переделкино? Вместо Штатов или, на худой конец, Монтрё? Трудно представить, что там, в Переделкино, он написал бы «Лолиту». Написал бы что-то её, «Лолиту», превзошедшее? Кто знает. Я только сомневаюсь в том, что он, Сирин-Набоков, перестал бы быть Сириным-Набоковым. С той самой искрой Божией внутри себя.
Нужен ли был пентхаус Цветаевой, что написать написанное вне его? Отказалась бы она от него? Вопрос непраздный, как представляется. Жизнь после 1991 года показала, что на самом деле стремились-то к пентхаусу, а не свободе. Которой ныне – есть не переесть, а «Тихого Дона» - нет. Представить Мастера в «умном доме» с подогревом жопы, убей – невозможно. Представить Пелевина на BMW X-5, как иных писателей – убейте меня второй раз. На х. Мастеру BMW X-5? Чтобы идти по лунной дороге к Вечности? Ага.
Вот как-то так. Книжку – к обязательному прочтению!