Патриоты Дубинины хорошо понимали значение нефтяного дела для своего отечества. Они хотели широко развить добычу и переработку нефти на Кавказе, передать свой опыт местным народам. Братья стремились наладить отечественное производство осветительного масла из нефти и вытеснить с русского внутреннего рынка дорогие и низкокачественные заменители керосина, привозимые в нашу страну под самыми причудливыми названиями. Не раз они обращались к властям с предложениями по этому вопросу: «Мы, Дубинины, более 20 лет при добывании в горах нефти, среди беспросветных опасностей от неприятельских нападений горских народов, непрерывно усердствуем желанию Правительства…». Но само царское правительство не поддержало начинания братьев Дубининых. Царский наместник на Кавказе полковник Принц отказал им даже в самом скромном кредите. Единственным официальным откликом на деятельность братьев явилось награждение Василия Дубинина 13 октября 1847 года серебряной медалью на Владимирской ленте с надписью «За полезное». Однако в том же году, не имея средств на продолжение своей деятельности, братья были вынуждены прекратить работу.

Скважина, поглотившая состояние

Вернемся снова на берега Ухты. В 1868 году в эти места пришел архангелогородец Михаил Сидоров, разбогатевший на благородном металле, на золотых приисках. Тогда же он «со товарищи» заложил первую скважину, но так и не дошел до промышленных пластов из-за поломки бура. Неудачи в течение 20 лет преследовали нефтедобытчика, поглотив всё его крупное состояние.

«Несмотря на все препятствия, я употреблял все усилия положить начало нефтяному промыслу и тем принести пользу своей Родине. И будущее поколение не упрекнет нас за то, что мы не заботились о его благосостоянии, напротив, будет нам благодарно», – писал Сидоров в последние годы своей жизни.

Русский Лаффит, или История керосина

Российская казна всегда была озабочена изобретением способов получения дохода от хозяйственной деятельности своих подданных и неустанно в этом усердствовала. Так, вплоть до 1872 года в нефтяной отрасли применялась откупная система. Каждые четыре года казна сдавала откупщикам нефтеносные участки за плату примерно от ста тысяч до полутораста тысяч рублей. Они же, откупщики, вступали в прямые отношения с производителями – добытчиками и переработчиками – и выставляли им цены, которые считали нужными и выгодными для себя. При подобном произволе крупному керосиновому заводу было трудно выжить, и поэтому переработка осуществлялась мелкими, «атомистическими» предприятиями, применявшими кустарную малозатратную технологию.

И откуп, и завод

В 1861 году в Сураханах заработал керосиновый завод В. А. Кокорева, перерабатывающий более полутора тысяч тонн нефти в год – объем по тем временам небывалый. Он нашел единственный способ обойти откупщика-посредника: соединил в одном капитале и откуп, и финансирование промышленной переработки. Для этого требовались, во-первых, очень большие деньги, во-вторых, терпеливый расчет на нескорую прибыль и, в-третьих, откупщицкие навыки, заключающиеся в умении уладить дело с нужными чиновниками.

Эти качества в полной мере сошлись в хозяине керосинового завода Василии Александровиче Кокореве – силовике российского купечества середины XIX века: крупнейшем винном откупщике, коммерции советнике, купце первой гильдии, вставшем у истоков отечественного керосинового дела.

Василий Александрович Кокорев родился в 1817 году в старообрядческой семье, принадлежавшей к крайнему крылу – беспоповскому поморскому согласию. Отец его был средней руки солигаличский купец, торговавший солью. Воспитывали строго – в безоговорочном почтении к родителям и ревности к верованию, отчего со стороны уважительно назывались «крепаки». И действительно, не было крепче купеческого слова, чем в старообрядческом торгово-промышленном капитале. Понятия о крепостной неволе также не было, поскольку по круговой поруке ссужали друг другу деньги на выкуп и на покупку рекрутских квитанций. Светское образование не признавали, грамоту брали из Священного писания, дураками не слыли. Знавшие Кокорева вспоминают, что отсутствие академических знаний он восполнял чтением и стал человеком глубокой культуры.

«Долгая нефть»

Кокорев нанял первоклассных специалистов и самолично проштудировал «Курс горного искусства» А. И. Узатиса – капитана Корпуса горных инженеров. С первой же скважиной повезло. После пройденного сплошного камня в три с половиной сажени пошел нефтяной грунт. Начав промысел, Кокорев стал приобретать на откуп один участок за другим, но не спешил закладывать сразу большое количество новых скважин в мечтаниях о быстрой прибыли. Он округлял свои нефтяные владения таким образом, чтобы иметь «долгую нефть».

Первые скважины Кокорев сосредоточил по краям своего нефтяного поля, выбирая соседскую нефть (как видим, не гнушался подсосов). Потом постепенно, с годами, переносил добычу к центру владения. В результате он имел стабильные объемы, что было для него очень важно, поскольку нефть не шла на продажу, а обеспечивала сырье керосиновому заводу.

Технических мелочей было много. Где сам соображал, где умных людей слушал. Свою продукцию, керосин, назвал «фотонафтиль», желая подчеркнуть качество – более светлый цвет в отличие от импортного американского. Одним из первых добытчиков применил при тартании более емкие желонки. На ключевые посты завез и обучил нефтяному делу рабочих – мастеров из России. Чтобы успокоить страхи перед дальней перевозкой такого огнеопасного продукта, как нефть, самолично ткнул зажженной лучиной в полный чан. Зашипело и погасло – доказал.

На промыслах процветал соблазнительный метод взаимных подсосов, когда добытчики старались бурить как можно ближе к соседу, чтобы поскорее воспользоваться общим пластом. Но и сосед поступал так же. В итоге нефтеносный слой стремительно истощался, и за неразумную жадность оказывались наказанными оба владельца.

«Откупщицкий царь»

Разбогател Кокорев на винных откупах и на своем уме. Сначала послужил поверенным у одного из виноторговцев, быстро и всесторонне вник в суть дела и понял, что втиснуться в их ряды его капитала не хватит. И тогда зашел с другого конца. В 1844 году он подал «Записку» о необходимых реформах в откупном хозяйстве. Питейный доход составлял в то время едва ли не половину государственного бюджета, и поэтому мысль об упорядочении приветствовалась финансовой администрацией. Тем более что была она весьма толковой и предлагала «придать торговле вином увлекательное направление в рассуждении цивилизации» – ввести систему акцизно-откупного комиссионерства, иначе говоря, торги. Проект повсеместно пустили в жизнь, а сам Кокорев получил в откуп крайне выгодную Орловскую губернию. Силу приобрел немалую, о чем говорит результат его конфликта с губернатором князем Трубецким, нажаловавшимся в министерство финансов на самовластие откупщика. Петербург одной рукой сделал Кокореву вялое внушение, а другой отдал в его распоряжение еще и Калужскую губернию.

Откупщики, стращая государство банкротством казны, явились с новым предложением проекта агентства по питейному сбору и товарищества железных дорог. Они обязались сохранить питейные доходы и построить на них 2800 верст железных дорог. Но дело не выгорело – потеснила французская концессия.

Чего ради некоронованный король виноторговли, которого Савва Мамонтов называл «откупщицкий царь», обратил свои интересы от коренного отечественного питейного производства к неизведанному и экзотическому нефтяному? «Хитрого нету, – посмеивался Василий Александрович на недоуменные вопросы. – Там гонишь – горилка, здесь гонишь – горючка, а на рубль два у меня всегда накрут будет!» Однако руководили им, разумеется, отнюдь не шутейные соображения. На то и купеческий талант, чтобы углядеть выгодное перспективное дело и оказаться в нужное время в нужном месте с полным кошельком. И талант этот не изменял Кокореву почти всю его долгую жизнь…

В начале 1860-х годов винная откупная система стала себя изживать в связи – как это ни странно узнать сегодняшнему читателю – с «движением народа к трезвости». Доходы упали, и государство решило ввести акцизную систему. Откупа ускользали из рук.

Кокорев, заранее предчувствуя перемены, уже приискивал место вложения своих капиталов, сильно умноженных в Крымскую кампанию поставками вина армии. Естественно, что его взор устремился туда, где сохранялась знакомая ему откупная система – к бакинским нефтепромыслам. Важно и то, что еще в 1859 году он вошел крупными паями в Волжско-Каспийское общество пароходства и торговли «Кавказ и Меркурий» и учел все выгоды собственной водной транспортировки нефтепродуктов в промышленные районы России.

В середине XIX века бесконечные дровяные обозы были главной приметой промышленных окраин Москвы. Картина буквального «пожирания» лесов выглядела столь впечатляющей, что в 1849 году генерал-губернатор А. А. Закревский предъявил всем фабрикантам требования заменять дрова торфом. Но дело было убыточным, и поэтому штабели торфа держали напоказ, для удовлетворения начальства. Попадались, платили штрафы, но упорно жгли дрова. Генерал Закревский, герой Аустерлица, с фабрикантской выгодой справиться не смог…

Мокрые дрова и керосиновые реки

С изобретением керосиновой лампы спрос на керосин повышался поистине с революционной быстротой. Повсеместно развивалось городское уличное керосиновое освещение. Новые светильники входили в дома и публичные учреждения.

До начала употребления керосина в Большом театре зала освещалась огромной люстрой в сорок ламп, в которых горел олеин – производное вещество при изготовлении стеариновых свечей из животного жира. Можно вообразить, какие стояли копоть и чад. Случалось, что во время спектакля лопались лампы и на головы театралов падали стекла, пока дирекция не догадалась поместить под люстрой тонкую сетку. Техническим прогрессом считались масляные лампы «кенкет», где резервуар с маслом помещался не под, а над горелкой…

Стараясь насытить нарастающие потребности в керосине и мазутных остатках от перегонки нефти, которые шли на топливо в промышленность, Кокорев главным делом считал снижение себестоимости продукции. Он дотошно прослеживал затраты по всей цепочке добычи, переработки, транспортировки и сбыта. На снижение себестоимости работала и нефтеналивная флотилия Волжско-Каспийского пароходства, в котором Кокорев был крупнейшим пайщиком. Выигрыш был и при загрузке собственного продукта, и при фрахтах на перевозку чужого мазута, расходившегося по предприятиям Волжского бассейна. Позже В. П. Рябушинский вспоминал: «Мы же, северные фабрики, сидевшие на самом скверном топливе в мире, на мокрых сплавных дровах, не имея возможности перейти на нефть, могли только облизываться, высчитывая, почем на пуд ткани топлива ложится у нас и почем у волгарей…».

В России повсеместно в огромных количествах сжигались дрова. Потребности в керосине нарастали. В 1863 году стал поставлять керосин завод в Дрогобыче; затем, в 1868 году, был пущен Фанагорийский нефтеперегонный завод А. Н. Новосильцева, мощностью до 300 тысяч пудов нефти в год; в Москве – завод «Акционерного общества К. Зиллер», в Грозном – завод И. Ахвердова. Различные продукты перегонки поступали с заводов купца Ф. И. Смольянинова и Н. А. Соханского в Керчи, Варинского в Нижнем Новгороде, инженера и предпринимателя В. И. Рагозина в Балахне на Волге и в селе Константиново под Ярославлем, где заводская лаборатория стала исследовательской базой для Д. И. Менделеева.

Справедливости ради надо заметить, что российский рынок первоначально в немалой степени насыщался ввозным американским керосином. Однако осенью 1877 года министр финансов граф М. X. Рейтерн перевел плату за казенные пошлины с импортного керосина на золотое исчисление, что придало таможенной пошлине едва ли не полузапретительный характер. Одновременно был отменен взимавшийся со своих промышленников казенный акциз на керосин, что существенно повысило прибыльность вложения капиталов в нефтепереработку. Импорт сократился более чем в пять раз, а количество керосина на внутреннем рынке увеличилось в 15 раз, но фискальные аппетиты на такую золотую несушку, как нефтяная отрасль, всегда были присущи российской казне.

Уже через десять лет, в 1888 году, министр И. А. Вышнеградский, профессор «от артиллерии», вновь ввел акциз на керосин. Да еще в поистине грабительском размере, почти в пять раз превышавшем себестоимость продукта даже у наиболее процветавшей в России фирмы братьев Нобелей.

Мазутные озера

Казенный акциз на ходовой товар (кроме косвенного «налога на бедняков») затормозил керосиновый спрос, и – как следствие – изменились тенденции в развитии нефтяной промышленности. Производители обратились к судьбе «остатков» – так раньше называли мазут. Дело в том, что при перегонке тяжелой бакинской нефти на керосин и получении из нее других веществ примерно 70–80 процентов оказывалось в отходах. На нефтезаводах скапливалось огромное количество «остатков», сливаемых в специально вырытые ямы. Проблему переполнения решали радикальным способом, который у сегодняшних экологов и энергетиков вызвал бы шок. Их попросту сжигали. Правда, для этого нужно было получить разрешение у властей; разумеется, мазутные озера были замечательной кормушкой для местного чиновничества, выдававшего эти разрешения.

Историку нефтяного хозяйства России В. И. Фролову попалось в делах Кавказского наместничества свидетельство о хитроумии заводчиков, придумавших во время посещения наместником промыслов покатать его на лодке по озеру с «бросовым» мазутом, чтобы наглядно и «обонятельно» убедить вельможного администратора в масштабе проблемы.

И вот на топливное поприще вступил мазут, «оснащенный» форсункой и, в отличие от керосина, не подвергнутый непомерному казенному акцизу. Бакинская нефтяная промышленность стала не керосиновой, а мазутной. Доходило до того, что промышленники подмешивали к «остаткам» сырую нефть, стремясь подойти к самым крайним пределам установленного стандарта на мазут. Подсчитано, что казна теряла примерно 30 миллионов рублей ежегодно, так как заводчики добывали из нефти меньше керосина. Доходы, полученные от мазута, стали основными. К тому же мазут оказался наиболее выгодным дальнепривозным топливом.

Караванами вверх по Волге пошел нарастающий поток нефти, добывавшейся в Баку. Россия первой в мире стала применять нефтяное топливо на железных дорогах и на флоте, вплоть до части военных судов.

Территория империи

Империя Кокорева, в которой нефть играла решающую роль, простиралась по всей Центральной России и Кавказу. Для развития торговых связей с закавказским и среднеазиатским регионами он организовал Закаспийское торговое товарищество, а затем – Бакинское нефтяное общество. Участвовал в создании Московского купеческого банка. В 1870 году вместе с другими московскими предпринимателями основал Волжско-Камский банк, кредитовавший нефтяную отрасль. На его капитал в два с половиной миллиона рублей было построено в Москве знаменитое Кокоревское подворье с гостиницей и торговыми складами.

Большое уважение завоевал Василий Александрович как благотворитель и меценат. Ни бедный студент, ни разорившийся брат-купец не встречали у него отказа. На круг давал по триста рублей – сумму по тем временам немалую. Лишь однажды отказал просителю – дворянину, приславшему просьбу на именной бумаге с дворянским гербом.

За 20 лет до Третьяковской открыл свою картинную галерею, где разместил более полутысячи полотен, многие из которых потом купил и Павел Михайлович Третьяков. В 1884 году близ Вышнего Волочка устроил Владимиро-Мариинский приют для русских художников, своего рода «русский Барбизон», считая, что природа Тверского края должна больше вдохновлять отечественных живописцев, «чем развалины Помпеи». За несколько месяцев до кончины Василия Александровича в 1889 году Академия художеств удостоила его звания почетного члена.

Над его либерализмом по-доброму подсмеивались и в шутку называли «русским Лаффитом» – по имени знаменитого французского банкира и государственного деятеля эпохи Июльской монархии.

Кокорев оставил после себя и публицистические труды. В книге «Экономические провалы», которую стоило бы переиздать и сегодня, он с горечью писал: «Пора государственной мысли перестать блуждать вне своей земли, пора прекратить поиски экономических основ за пределами отечества и засорять насильными пересадками на родную почву; пора, давно пора возвратиться домой и познать в своих людях свою силу». В исторической памяти Василий Александрович Кокорев остался яркой неординарной фигурой – человеком, хорошо знавшим характер России, угадывавшим ее потребности и находившим правильные пути для удовлетворения ее нужд.