211. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка

13–15 серпня 1857. Астрахань

Батьку отамане кошовий і друже мій єдиний!

Я свободен, я уже в Астрахані, вчора бачився з тим Єленєвим, на ім’я которого просив я тебе переслать мені письмо о «Москалевій криниці». Письма твого нема, і я тепер не знаю, що й думать. Бо вона вже давно тобі послана, ще 5 іюня. Може, тебе дома нема абощо? Думав я, їдучи в столицю, завернуть до вас на Січ, поціловать тебе, твою стару і твоїх діточок. Але не так воно робиться, як нам хочеться. Мені велено одправиться прямо в столицю. Лихий їх знає, для чого. І я тепер із Астрахані попростую на пароході аж до Нижнього Новгорода, а там через Москву в столицю. Але чи швидко я туда прибуду, святий знає. Я в Москві побачуся з старим Щепкіним (якщо він жив), і дуже добре зробив би ти, друже мій єдиний, якби через його хоч одну стрічечку [прислав?], напиши тілько, чи жив ти, чи здоров і чи получив мою «Москалеву криницю»? Мене вона турбує. А в столицю до мене пиши отак:

в С. Петербург.

Его высокоблагородию

Михай[лу] Матвеевичу

Лазаревскому.

В Большой Морской, в доме графа

Уварова.

Не пишу тобі білше, бо нема чого і писать, та й пароход, спасибі йому, не дає. Завтра попливу вверх по матушке по Волге, а поки що цілую тебе, твою стару і твоїх діточок. Не забувай мене, друже мій єдиний.

Т. Шевченко.

Чи получив ти моє поличіє?

15 августа.

1857.

212. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка

20 серпня 1857. Рачкевичі

20 августа 1857 года.

Друже мой дорогой! Две твои посылки я получил, хотя очень поздно, и теперь по указанному мне тобою адресу спешу переслать тебе цену «Хиосского горшечника» и «Молитвы по умершим», именно: семьдесят пять руб[лей] сер[ебром]. Другие три штуки проданы тоже, но деньги я получу чрез неделю или десять дней и сейчас же вышлю их тебе. Извини, что это длилось так долго, – живя в деревне, подобные дела не устраиваются так скоро, как в городе, соседи не всегда любители изящного – и покупателя нужно искать иногда довольно далеко; я сам же в настоящее время аичею не богат.

Что касается до каратауских видов, то я тебе, друже мой дорогой, напишу об них в следующем письме. Издатель «Виленского альбома» выехал за границу на целый год, и я вынужден искать другого любителя. Не хотелось мне отдавать их по одиначке, рассчитывая все-таки на кого-нибудь, кто бы пожелал иметь полный альбом; до сих пор подобный ангел не нашелся, но я еще не теряю надежды и сделаю все возможное, чтобы найти его.

Пишу второпях и потому так коротко; в следующем письме найдешь ответ на дорогое твое послание. Теперь, друже мой, целую тебя, от полного сердца не только за себя, но и за всех моих, знающих и искренно любящих тебя, от стариков родителей до маленьких ребят сестер моих. Все приветствуем тебя от полного сердца среди старых друзей, среди очаровательных творений искусства, среди новой жизни. Да благословит тебя Господь и посылает тебе вдохновение и средства к тому, чтобы работать – и ты будешь счастлив, счастлив счастьем немногих, избранных…

Не забывай меня – окружат тебя теперь много умнейших и лучших людей – дай Бог! Но верь, друже мой дорогой, что немногие искреннее меня любить тебя будут.

Когда придет тебе издать «Блудного сына», вспомни, что ты мне обещал познакомить с ним.

Прощай на этот раз; чрез десять дней опять напишу, а может быть еще увидимся.

Да – до свидания, друже мой!

* * *

Рассмотри произведения Каульбаха – говорят, есть превосходные с них фотографии – я видел только три гравированные. Очарование!

Знаком ли тебе Фюрих (Führich)? Мне бы хотелось очень знать, что ты об нем скажешь. Он чех, но живет в Вене, человек уже пожилой. Последнее мне знакомое его произведение – «Торжество Спасителя» – альбом в 12 листов – прекрасная, чудная вещь, хотя еще не полная, он слишком рано остановился, потому что Торжество Спасителя не остановится до окончания мира. Разве он и в наше время не торжествует?

На четвертій сторінці:

Тарасу Григорьевичу.

213. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка

15 вересня 1857. Рачкевичі

Друже мой дорогой! Третьего дня я получил записку твою из Астрахани, а вместе с нею подоспели и запоздалые деньги, – спешу переслать их тебе – 75 руб[лей] сер[ебром] за три куска твоей материй – столько же я переслал Михаилу Матвеевичу прежде, и ты их, верно, уже получил.

Каратауских видов мне здесь продать не удалось – по одиначке я их отдавать не хотел, потому что всех бы не роздал, а на весь альбом не нашелся покупатель, хотя во всех моих странствованиях в последнее время альбом был моим спутником. Сигизмунд писал мне, что легко нашел бы место для Чиркалы в Петербурге, и ежели одна еще попытка здесь будет неудачна, то альбом весь переедет к нему. Очень мне прискорбно, что я не могу переслать тебе за него денег; в Петербурге найдешь что продавать и так, но в скором времени ничего нельзя было сделать, а откладывать я боялся, думая, что все-таки копейка тебе нужна.

Целую тебя, друже мой, от полной души и радуюсь твоею радостью, твоим счастием – ты живешь опять полною жизнью, в мире искусств: – и между добрыми, хорошими людьми; ты, верно, создашь теперь прекрасные вещи. Не забывай меня, любящего тебя целым сердцем. Ты, верно, познакомился уже с Сигизмундом и Эдуардом – ты, верно, их полюбил. Как бы мне хотелось побывать между вами!

Есть у меня здесь, т. е. в Литве, знакомая женщина с удивительно развитым эстетическим чувством, страстная любовница искусства… Она лет пять прожила в Риме – там училась живописи и скульптуре. Нигде в деревне нельзя найти такого собрания гравюр и разных произведений искусств из волшебной Италии. Она меня познакомила с Фюрихом и Каульбахом, потому что и Германия ей тоже известна. Я ей послал две первые сепии – «Дочь хиосского горшечника» и «Сцену из казарм» – тогда ничего больше у меня не было. Вот что она мне ответила, благодаря за то, что я доставил ей удовольствие иметь что-нибудь собственно твоего: «Эти вещи очень хороши, но мне жаль, что такой замечательный талант nie czerpie szczerzej z siebie, lub śmielej z tego, co go otacza – że jakby pzytłumial rodzimy ideał, którego błysk w kilku linjach nieraz lśni mocą»^[1].

Из этого ты, друже мой, можешь заключить, что она будет в состоянии оценить твои произведения; ежели у тебя будет что такое, чем ты сам будешь совершенно доволен, то присылай мне, назначив, разумеется, цену, а я отошлю, или лучше отвезу сам этой знакомой, хотя она и живет в 150 верстах от меня. Ведь и тебе приятно будет отдать вещь, взлелеянную в душе, дитя твое, тому, кто его примет с любовью, как мать.

Напиши мне хоть два слова о том, что ты получил все деньги и что здоров и счастлив, а если можешь, если найдешь время, напиши, что делаешь, чем ты теперь занят и какова судьба твоего «Блудного сына»…

Прощай, друже мой дорогой.

Твой всегдашний

Бронислав.

Твой «Киргизенок» давно уже у Сигизмунда, которому я поручил передать его графине Настасии Ивановне, она была на водах, и он ждал ее возвращения, теперь, верно, передал уже ей.

Рачкевичи.

15-го сентяб[ря] 1857 г.

На четвертій сторінці:

Тарасу Григорьевичу Щевченке.

214. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського

8 жовтня 1857. Нижній Новгород

8 октября.

Н. Новгород.

Друже мій єдиний! 19 сентября прибыл я в Нижний Новгород и только сегодня, слава Богу, собрался с силою написать тебе о случившемся со мною. Никто больше, как черт, враг добрых наших помышлений, перешел мне дорогу в Питер. Новопетровский комендант по моей просьбе выдал мне пропуск прямо в Петербург, а командир баталиона, мой ближайший начальник, обиделся распоряжением Ираклия Александровича и уведомил нижегородского полицеймейстера, чтобы меня задержать и прислать в г. Уральск для получения указа об отставке с какими-то ограничениями. Я занедужав. Спасибо, найшлися здесь добрые люди, которые приютили меня и через посредство которых написано в Оренбург обо мне Катенину, чтобы он объяснил мое отвратительное положение.

Писал я графу Ф. П. Толстому из Новопетровского укрепления, что я отправляю[сь] через Оренбург. Но после упросил Ираклия Александровича отпустить меня через Астрахань. О случившемся здесь со мною я теперь не пишу ему, а прошу тебе, друже мій єдиний! посети ты графиню Настасию Ивановну Толстую, это тебя нисколько не окомпрометирует, расскажи ей о моем гнусном положении, а главное, благодари ее от меня за ее святое о мне ходатайство, а также и добрейшего графа Ф[едора] Петровича. Друже мій єдиний! Во имя глубокой моей любви к тебе не откажи мне в этой великой просьбе.

Не знаю, как долго продлится мое сидение в Н. Новегороде, думаю, что я не скоро вырвуся. Пришли мне сколько-нибудь денег, я почти не одет, а следовательно, не могу показаться в люди и начать работу за деньги. Если получил ты письма от Кухаренка и от Залецкого, то перешли мне. От Залецкого должны быть и деньги, не знаю только, как велики.

Прощай, мій друже єдиний! Поцілуй Семена і Марковича і не забувай искреннего твоего

Т. Шевченка.

В другий раз буду тобі писать білше, а тепер нездужаю. Адресуй свое письмо в Нижний Новгород его высокоблагородию Павлу Абрамовичу Овсянникову, в контору пароходства «Меркурий».

215. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка

12 жовтня 1857. С.-Петербург

12 октября, С.-П[етер]бург.

Около м[еся]ца назад я получил письмо от Ирак[лия] Ал[ександровича] о вышедшем там недоразумении и был в сильном недоумении насчет тебя, дорогой друг. Полученное вчера вечером твое письмо хоть несколько успокоило за тебя. Жаль, что ты был болен. Пожалуйста, голубе сизый, береги себя и свое здоровье; ты не имеешь права рисковать этим.

Прилагаю 2 письма Залесского к тебе; а 150 р[ублей] сегодня отправил в особом конверте на имя г. Овсянникова. От Кухаренка ничего не имею. По письму Ир[аклия] Ал[ександррвича] отсюда писали о тебе к Катенину; писали и Алекс[ею] Ник[олаевичу] Муравьеву. Усков сильно боится и беспокоится: напиши к нему. Тебя здесь ждали с нетерпением.

Сейчас еду к графине Настасье Ивановне, с которою я еще незнаком, но которая присылала Сигизмунда Сераковского узнать о тебе и я посылал ей твое и Уск[ова] письма; ее хвалят до чрезвычайности.

Едва ли ты… (помешали). —

Был у графини: она сильно беспокоилась о тебе и благодарит тебя за письмо. По совету с графом решили, чтобы ты написал графу Ф[едору] П[етровичу] письмо, что ты сильно желаешь заниматься живописью и изучать ее, чего не можешь нигде так достигнуть, как в Академии художеств, а потому просишь исходатайствовать дозволение на приезд в Петербург. Гр[аф] по этому письму будет просить президента.

Ты, вероятно, дождешься в Нижнем паспорта и если получишь, то пробирайся сюда, т. е. поближе к Петербургу; но в Малороссию не езди; а, главное, береги себя, о чем поручила мне просить тебя и графиня; а ты ее просьбу должен исполнить: она о тебе заботится, как о родном; да и не одна она. У нее есть для тебя деньги, но она положила их в банк, до твоего сюда приезда. Если бы тебе еще нужны были деньги, то пиши не стесняясь; скоро я еще буду иметь для тебя деньги.

Вечер: Белозерский женат на родственнице Катенина и обещает, что ему еще напишут о тебе; и он советует тебе не возвращаться, если можно, в Оренбург, а ожидать паспорта в Нижнем. Жду твоего письма. Крепко, крепко обнимаю тебя и от души желаю тебе здоровья и счастья.

Вполне преданный тебе

М. Лазаревский.

216. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського

18–19 жовтня 1857. Нижній Новгород

19 октября.

Нижний Новгород.

Мій друже любий, мій єдиний! Сегодня, 18 октября, получив я твоє братнє-сердечное письмо. Спасибі тобі, моє серце! Ти пишеш, що Усков уже писав тобі о якімсь там недоразумении. Чом же він, дурень, не написав, яке там именно недоразумение? І тут його ніхто не знає. Я і сам не знаю, яке там те прокляте недоразумение. В Оренбург уже давно писано із Нижнего, але із Оренбурга ще нема нічого. І я і сам не знаю, що ще зо мною буде. А тим часом живу собі добре і весело отут меж добрими людьми. Овсянников, здешний архитектор, благородний, добрий і розумний чоловік, а до всього того ще і земляк наш конотопський. Мені тут добре з ним. Шкода тілько, що морози настали, не можна нічого рисовать с натуры, а то було б і геть-то весело.

Спасибі тобі, друже мій єдиний, що ти побачився з графинею Н[астасією] І[ванівною]. Не знаю, чи получила вона моє «Киргизя» от Сігізмонда? І чи получив граф Ф[едір] П[етрович] моє письмо из Новопетровска? Як будеш у неї, то спитай, будь ласкав, і мені напиши. Письмо тепер до графа писать не буду. Треба дождаться, що там мені напишуть із Оренбурга. Я просив Герна написать мені. А ти, як получиш моє письмо, то піди до графа Ф[едора] П[етровича] і подякуй його од мене за его доброе, человеколюбивое участие, которым я радостно воспользуюсь, як прийдеться мені до скруту.