Луна обводит взглядом аудиторию и находит Венеру в самом дальнем углу. А затем снова поворачивается ко мне и смотрит так, будто хочет убить. Читаю в ее глазах: «Что ты, засранец, натворил?» Тоже отвечаю взглядом: «Вообще не понимаю, что происходит». Вас, женщин, фиг поймешь. Даже если одна из вас робот. Тем более, если одна из вас робот.

– Что ж, – говорит Луна настолько спокойно, что никто из нашей команды даже не догадывается, что что-то идет не так. – Какую ошибку выдает монитор при запуске системы?

– Несогласованность действий, – отвечает Венера. – Мы не можем взлететь, потому что у двух пилотов разные взгляды на этот полет. Кто-то хочет долететь до Плутона побыстрее, а кто-то – живым, – Венера косится на меня. – Компьютер не знает, какую команду выполнять, и просто виснет.

– Значит, – Луна откладывает планшет и берет бумажный стаканчик, – вам нужно согласовать свои действия, чтобы корабль все-таки взлетел.

Она делает глоток кофе и ставит бумажный стаканчик обратно на стол. Не понимаю, почему от него до сих пор идет пар.

***

– Что ты о ней думаешь? – спрашивает Луна, когда я захожу в кабинет и протягиваю плитку шоколада в качестве взятки.

Не знаю, в чем именно накосячил, но чувствую, что сейчас меня за что-то точно отчитают.

– Я не ем шоколад, – говорит Луна и отодвигает плитку от себя.

– Надо же, – говорю, – я тоже.

А про себя думаю: мы так похожи.

– Так что ты о ней думаешь?

– Ну, она думает, что она человек, – говорю я и сажусь в кресло напротив.

– Я не хочу знать, что она думает о себе. Пока. Я хочу знать, что ты думаешь о ней.

Все еще думаю, что это какой-то бред. И Венера, моя подруга, просто подыгрывает в нелепом спектакле.

– Робот рассказывает мне про свою мечту, – делаю паузу. – Все это глупо, смешно и нелепо, – пауза. – А если коротко, то – нереально.

Луна облокачивается на спинку кресла и с интересом смотрит на меня.

– Тебе не понравилась ее мечта?

– Да нет, – пауза. – Не то чтобы, – пауза. – Просто, – пауза. – Ну как робот может мечтать? Как? Это вы запрограммировали ее – мечтать какую-то мечту. А она думает, что это она такая особенная, что сама додумалась до такого. Правительству правда нужен туризм на Плутоне? Вы что под таким предлогом хотите освободить Землю от неугодного населения? Хитро.

– Ты прав, роботов программируют, – пауза. – Но человека программируют тоже. Думаешь, твои мысли – это только твои мысли? Нет, мы все запрограммированы. Природой, воспитанием, образованием, обществом, друзьями. Но это не значит, что мы должны следовать чужой инструкции, – пауза. – Человек сам может все изменить и переписать свою программу. И, да, даже у робота есть своя особая мечта. И она осуществится, как только робот осознает, кто он есть.

– Допустим, – соглашаюсь я, но все еще не понимаю главного. – Как же понять: это мечта самого робота или человек запрограммировал его мечтать о чем-то конкретном?

– Плутон, ты так ничего и не понял, – пауза. – Мечту невозможно вложить ни в робота, ни в человека, – пауза. – Она живая. И не ты выбираешь свою мечту, а мечта выбирает тебя. Она приходит именно к тебе, потому что верит, что только ты можешь помочь ей реализоваться. Понимаешь? – пауза. – Твоя мечта верит в тебя больше, чем ты сам. И не важно, робот ты или человек. Важно лишь то, знаешь ли ты, кто ты есть на самом деле. А не кем пытаешься казаться.

– Но как? Как робот может развиваться, не реагируя на установленную программу?

– А человек? Как человек плюет на воспитание, общественные стереотипы и выбирает для себя другую жизнь? Ведь он тоже запрограммирован на что-то, запрограммирован стать кем-то. Маленьким девочкам с детства накручивают идею, что они обязательно должны выйти замуж, а мальчикам талдычат про успех в карьере. Должны ли все девочки и мальчики следовать этим программам? Ну нет же! Путь – это всегда выбор. Роботы тоже имеют право на свое мнение, и мы должны это уважать.

– Венера так сильно верит в свою мечту. Верит в свою человечность. Когда узнает, что она – робот, будет в бешенстве, пожалуй. Я был бы в бешенстве.

– Пару дней назад ты видел в Венере человека и считал ее своим лучшим другом. Сейчас ты знаешь, кто она есть. При этом сама Венера не стала ни хуже, ни лучше. Так почему же твое отношение к ней изменилось? Почему ты думаешь, что быть роботом плохо? Две руки, две ноги. Они такие же. Просто рождаются иначе.

Я не знаю. Разницы, может, и нет. Но внутри меня все меняется, когда вижу маркировку на мочке уха. Считайте, что это просто зависть. Да, черт возьми, я завидую роботам! Ведь они живут именно так, как я хочу. И чья теперь жизнь настоящая, а чья – искусственная?

***

– Это тебе, – говорю я и протягиваю Венере плитку шоколада, которая изначально предназначалась Луне.

Прежде чем заговорить, несколько минут наблюдаю за ней. Венера нажимает на рычаги и кнопки, снимает показатели компьютера, а затем делает пометки на своем планшете. Здесь, в кабине пилотов, нам предстоит провести много-много лет вместе. А что, если она не осознает, кто она есть?

– Спасибо, но я не ем шоколад, – отвечает Венера.

Самое время подумать: мы так похожи. Но я всячески гоню от себя эту мысль. На этой станции вообще кто-нибудь ест шоколад?

– Но попытка примириться засчитана.

– Не хотел тебя обидеть, – говорю. – Правда.

– Проехали.

– Я не считаю, что твоя мечта – чушь.

– Говорю же: проехали.

– Мир? – протягиваю ей руку.

– Мир, – отвечает Венера и протягивает руку в ответ. Она теплая и такая… человеческая. Может, даже более человеческая, чем моя собственная.

Сажусь в кресло пилота и запускаю программу.

– Смотри, по твоим расчетам средняя скорость корабля должна быть 40 000 километров в час, – говорит Венера, на что я киваю в знак согласия. – Это слишком много. Стабилизатор давления может вылететь, и мы не знаем, как это скажется на экипаже. Полет экспериментальный, на борту будут люди. Мы не можем рисковать их жизнями. И своими тоже.

– И что ты предлагаешь?

– Держаться 30 000 километров в час. Это безопасно.

– Но у нас уйдет 20 лет на дорогу! – говорю я, а потом добавляю: – Только в одну сторону.

– Чем это грозит экипажу?

– Смертью от скуки, – говорю я и смеюсь.

Венера улыбается в ответ. Это хорошо, это значит она в моей команде. Осталось только убедить ее, что она никакой не человек. И гибель от перепада давления по крайней мере ей не грозит.

– А если серьезно? – спрашивает Венера.

– А если серьезно, то при 30 000 километрах мы превысим расход топлива. Больше на борт взять нельзя, учитывается каждый килограмм лишнего веса. А того топлива, что есть, на обратную дорогу не хватит.

– А если сбросить отсек?

Тычу пальцами по планшету и произвожу быстрые подсчеты. Все это очень примерно.

– Глобально это не решит проблему, – говорю и вывожу схему на экран.

– Хорошо, а если мы выберем среднюю скорость, скажем 35 000 километров? Нам удастся стабилизировать давление до удовлетворительной отметки и сократить время полета?

– Да, скорее всего. Нужно подать заявку на проведение теста системы.

На ветровое окно кабины падают брызги. Это не дождь, ведь корабль стоит в ангаре. Чья-то рука проводит по стеклу, оставляя за собой мыльные разводы. Когда силуэт на той стороне вырисовывается в четкого человека, мы видим техника. Ему разве не сказали, что полет отменили? То есть перенесли.

Кто-то в ангаре окликает техника по имени, и тот оборачивается. На мочке уха, что до этого момента казалась совершенно человеческой, сверкает серийный номер. Техник – робот.

– Фу, – говорит Венера.

Она морщит свой искусственный нос, и я понимаю, что все дело в технике. Думаю: мы так похожи. Но сразу же гоню от себя эту мысль. Сейчас самое время – доказать, что роботы не хорошие и не плохие, они просто часть нашей жизни.

– Ты не любишь роботов? – спрашиваю.

– Ненавижу их.

– Но почему? Они сделали тебе что-то плохое?

– Да! Они живут моей мечтой, пока я торчу на Земле.

– Разве?

– Вся моя задумка с Плутоном – это всего лишь теория. Прежде чем предлагать людям перерождение, я должна сама его пройти. Но я не могу, потому что человек. А роботы могут. Не знаю, смогу ли отвезти хоть одну туристическую группу на Плутон. Не знаю, для чего вообще все это делать. Зачем мне это? Просто знаю, что я должна.

Вот уж ирония судьбы. Венера ненавидит роботов, но при этом она сама робот. Сможет ли эта девушка признать и полюбить себя такой, какой ее создала человеческая рука?

***

– Хьюстон, у нас проблема, – говорю я, без стука врываясь в кабинет Луны.

Только сейчас, когда три пары глаз устремляются на меня, понимаю, что помешал и моя шутка совсем не к месту. В кабинете – Луна и ее родители. То есть создатели станции «Плутон-1». Они мои кумиры. Ведь благодаря им полеты на Плутон стали возможны. И если бы я мог выбрать себе семью, то выбрал бы эту. Мы никогда не встречались лицом к лицу раньше, поэтому сейчас ощущаю трепет вперемешку с волнением.

– Драсьте, – мямлю я.

– Это Плутон, – представляет меня Луна. – Главный пилот нашей экспериментальной команды. Именно он совсем скоро совершит первый полет человека на Плутон.

Киваю головой в знак почтения и в этот момент чувствую нереальное родство с этими людьми. Мы не родня и не друзья. Мы видим друг друга впервые в жизни. Но есть что-то, что делает нас семьей. Возможно, это любовь к Космосу. А возможно что-то еще. Они встают, пожимают мне руку и чуть ли не в унисон говорят:

– Мы возлагаем на вас большие надежды, Плутон, – и еще: – Мы долго ждали того момента, когда человек отправится на Плутон. И рады, что миссию доверили тому, кто искренне верит в эту планету.

Я столько раз слышал вот это паскудное «у тебя ничего не получится, не там и не в то время родился, даже не мечтай», что сейчас от слов поддержки действительно значимых для меня людей, мое сердце набирает бешеный ритм – оно уже готово к взлету. И я тоже готов сделать что угодно, чтобы этот полет состоялся. Что угодно.

– Можно тебя на минуту? – полушепотом говорю я Луне.

Мы выходим в коридор и когда остаемся наедине, я говорю:

– Венера ненавидит роботов.

– Вот черт! – говорит Луна и опирается спиной об стену, словно в бессилии. – Кажется, это будет сложнее, чем я думала.

Ее лицо меркнет, и от улыбки не остается и следа.

– Так плохо? – спрашиваю я.

– Если Венера ненавидит роботов, она не сможет признать робота внутри себя. Считай, миссия уже провалена.

– И что будет?

– Полет придется отложить, – пауза. – На неопределенное время…

– Нет, – говорю я, а потом неожиданно для самого себя добавляю: – Что будет с Венерой?

С какого меня вдруг заинтересовала судьба робота?

– Венеру придется уничтожить, – как ни в чем не бывало, говорит Луна. – Это сбой программы. Как поломка человеческого гена – ремонту и восстановлению не подлежит.

– Хм, роботы для вас – всего лишь расходный материал? Один не получился, не страшно, ведь его можно выкинуть и сделать другого, – пауза. – Но как же ее мечта?

– Возможно, – пауза, – для этой мечты еще не пришло время. Возможно, – пауза, – это не ее мечта вовсе. Возможно, – пауза, – она по случайности вытащила из информационного поля не свою мечту. Не украла, нет, просто перепутала. Есть еще с десяток этих «возможно», но мы никогда не узнаем правду. Ты и сам считаешь, что мечта у Венеры глупая.

– Нет, не считаю, – говорю. – Больше не считаю. Дай мне еще немного времени. Я попробую изменить ее мнение о роботах.

– Знаешь, почему я поручила эту миссию тебе? – спрашивает Луна и, не дожидаясь ответа, говорит: – Ты готов на все ради мечты.

Я лишь улыбаюсь и молчу. Зачем ее переубеждать? Луна – человек. Но сейчас мне кажется, что в искусственном интеллекте Венеры душевности больше, чем в Луне. Она думает, что все дело в мечте. А я думаю вот о чем: разве поломка гена – это повод для смерти? Если ты не такой, значит тебе нет места ни на Земле, ни в Космосе? Разве нас не учат принимать других такими, какие они есть?

– Когда? – вдруг спрашиваю я. – Если Венера – это новейшая модель, когда ее выпустили?

– Не больше месяца назад.

Но почему я помню ее всю свою жизнь?

***

– Какое твое первое воспоминание? – спрашиваю я.

Мы с Венерой сидим на открытой террасе и смотрим на звездное небо. Пока компьютер тестирует нашу стратегию полета, у меня есть время достучаться до механического сердца. Хотя я догадываюсь, что никакого теста нет. Это всего лишь прикрытие, чтобы отсрочить полет.

– Мне четыре года, и мы с папой идем по берегу моря. Он ловит крабиков, которых в номере отеля варит в граненом стакане кипятильником, – не задумываясь, отвечает Венера, а затем поворачивается ко мне и добавляет: – Это очень вкусно, – и снова устремляет взор на звезды. – Я хочу фото с обезьянкой. Но она постоянно стягивает с меня шапку и не дает сделать кадр. В конце концов, шапка оказывается в обрыве, и фотограф успевает нажать на кнопку затвора. На фото я улыбаюсь. Кажется, что этот ребенок абсолютно счастлив.

– Классно, – только и говорю я.

– Вовсе нет. Это потом я узнала, как мы оказались на море. В детстве я очень сильно болела. Даже могла умереть. А мягкий морской климат спасал мою жизнь.

Откуда у нее это воспоминание? Ведь моря в ее жизни никогда не было. Она робот. У нее не было детства, впрочем, как и настоящих родителей.

– Где сейчас твои родители? – спрашиваю я, оставляя свои мысли при себе.

– Они погибли в автокатастрофе. Но это было очень давно. Как будто ничего и не было.

Откуда у нее эти воспоминания? Она не может помнить своих родителей. Потому что у нее их нет. Потому что она – робот.

– Назови пять вещей, которые ты обожаешь, – я продолжаю свой беспристрастный допрос.

– Ммм, – Венера задумывается всего на пару секунд. – Космос, путешествия, одиночество, животные, природа.

– И пять вещей, которые ненавидишь?

– К чему эти вопросы?

– Просто хочу узнать тебя получше, – говорю первое, что приходит в голову.

– Но мы знакомы, Плутон! Ты что забыл? Мы же учились вместе. Мы – лучшие друзья. А ты как будто видишь меня впервые.

Да, конечно, учились вместе. Я закончил Космическую академию несколько лет назад, а Венера существует не больше месяца. Парадокс в том, что мы действительно учились вместе. Я это помню.

– Да, мы так давно знакомы, но я только сейчас понял, что совсем ничего о тебе не знаю, – говорю я. – Хочу понять, какой ты человек. Хочу увидеть тебя твоими глазами. Ведь нам предстоит провести целый полет бок о бок. Возможно, – делаю паузу, – мы проведем вместе остаток нашей жизни на этом корабле.

– Нет, – говорит Венера и смеется, – я не собираюсь провести остаток своей жизни на этом корабле. Мы обязательно вернемся домой, и я возьму тебя в свою команду по туризму на Плутон. Людям нужны такие разговоры. Потому что порой они сами не знают, кто они такие, пока у них не спросят. Только отвечая на вопросы вслух, мы находим на них ответы внутри себя.

Да, все так, как и говорила Луна: вопросы и ответы.

– Так какие пять вещей ты ненавидишь? – спрашиваю еще раз.

– Только две. Одиночество и роботов.

Внутри себя я ликую. Наш разговор пошел именно в то русло, в которое я и планировал.

– Одиночество? – спрашиваю. – Оно же вроде в пятерке лучших?

– Да, обожаю быть в одиночестве, – отвечает Венера. – Но ненавижу, когда это одиночество длится слишком долго.

– А что не так с роботами?

– Я уже говорила. Они живут моей мечтой.

Теперь самое время для моей коронной проповеди. Через пять минут она поймет, кто она есть. А я спасу жизнь роботу и отправлюсь воплощать мечту всей своей жизни.

– Ты же знаешь, – говорю я, – что человек ненавидит то, что есть у него внутри? То, – пауза, – что он отказывается признавать. Или, – пауза, – не имеет смелости признать, хоть и хочет. То, – пауза, – что он отрицает в себе. То, – пауза, – что он хочет и может иметь. То, – пауза, – что уже имеет, но попросту не замечает. Ненависть, – пауза, – всегда сигнал.

Правда же, я был хорош?

– Хочешь сказать, что я – робот? – Венера заливается смехом. – Это очень смешно. Очень-очень.

Но вдруг Венера останавливается, и от смеха не остается и следа. Она говорит:

– О божечки… Кажется, я все поняла!

О, да! Я знал, что у меня получится!

– А что, – пауза, – если нас не случайно отобрали в эту экспериментальную команду? – говорит Венера. – Что, если команда и вправду экспериментальная? А полет на Плутон – всего лишь прикрытие. То есть мы – не люди, мы – подопытные крысы. Мы с тобой похожи лишь тем, что нам нечего терять в этой жизни. Ни семьи, ни друзей, ни любимых – ничего этого нет. Если нас отправить в Космос, никто на Земле не станет горевать, если мы вдруг не вернемся. Мы как те роботы в человеческом обличье. Никто не заплачет на наших похоронах.

– Думаешь, это заговор?

– Очень на то похоже.

Я не знаю, кому верить. До этого момента моим безоговорочным командиром была Луна, и ее приказы не обсуждались. Но Венера звучит чертовски убедительно. Робот звучит чертовски убедительно. И тут я впервые задумываюсь: а робот ли?

– Этот полет обречен, как ни крути, – говорит Венера. – Просто помни, когда будешь переступать порог корабля, что добровольно загоняешь себя в ловушку, – пауза. – В любом случае, я буду рада провести остаток своей жизни вместе с тобой. Потому что, – пауза, – мне действительно нечего терять.

Венера дружески хлопает меня по плечу, а затем набрасывает на себя свитер и берет бумажный стаканчик с кофе. Она уходит, оставляя меня наедине со звездным небом. Почему? – проносится в моей голове. – Почему от кофе до сих пор идет пар?

А что, если Венера на самом деле человек? Что, если татуировка серийного номера на мочке уха – всего лишь обманка? Что, если смысл моего задания в чем-то другом? Что, если это я должен что-то понять?