На дворе заметно посвежело,
Гладит ветер-с-севера траву.
Вечный звёздный пояс, млечно-белый,
Запоясал ночи синеву.
 
 
Кружится земное веретёнце
И мотает пряжу зим и лет…
Я смотрю из мутного оконца,
Как луна роняет зыбкий свет.
 
 
Как она, безстрастно-безучастна,
Равнодушно движется в выси,
Словно мне внушая, – жизнь напрасна.
Но шепчу я: «Господи, спаси!»
 
 
Распогодит утро хмарь и морок,
Выцветит ночное забытьё,
Вместе с солнцем выйдя на пригорок,
И благословит моё житьё.
 

 
Вы опять обделались от страха,
Нищие безумные рабы!
Липнет к телу потная рубаха,
В ряд стоят отверстые гробы.
 
 
Похоронят вас, не сомневайтесь.
Лишь под смех властительных врагов
Вы друг с другом поактивней лайтесь,
Подле их пластаясь сапогов.
 
 
И, рассеяв кровь свою по миру,
Затянув потуже пояса,
Кланяйтесь плешивому сатиру,
Отдавайте катам голоса.
 
 
Вы им заложили правду даром,
Вы надежду с верой обрекли,
Сами став воистину кошмаром
Для своей поруганной земли.
 

 
В туманном зеркале прохлада
Угасших чувств, ушедших лет…
Мне ничего уже не надо,
Лишь только видеть горний свет.
 
 
Вся жизнь прошла, как наважденье,
Её преследовал обман.
Есть лишь в молитве утешенье
И исцеление от ран.
 
 
Скушна мне видимость земная,
Где бред царит и суета.
Я в мутном зеркале растаю,
О бренном думать перестав.
 
 
И пусть клянут за непохожесть
Меня опять мои враги,
Любовью жизнь свою итожить
Мне, Боже правый, помоги!
 
 
Уйду, ни с кем не попрощаюсь,
Желаний прах с себя стряхнув
И перед Господом покаясь,
С молитвой тихою усну…
 

 
Осенняя река, спокойна, величава,
Несёт с верховий сор и палую листву.
Прозрачна и чиста, смирила гордость нрава
И держит ветви ив теченьем на плаву.
Она забыла вновь и ливневое буйство,
И скачки по камням, разливы меж холмов…
Весенней маеты она забыла чувства,
Когда летела в даль с оттаявших хребтов.
Была она смела, в круги водоворотов
Тащила дерева и ветки, и кусты,
И рушила мосты под громовые ноты,
Теперь она полна прохладной немоты.
Вот так и мы, порой, свистим дроздами, скачем,
Не думая о том, что неизбежен час,
Когда над нами жизнь водой сомкнётся с плачем,
И душу заберёт, и позабудет нас.
 

 
Поутру дым, мешаясь с облаками,
Тянулся вверх по склону от жилищ.
И, запотев, блистал дорожный камень,
И рёбра деревянных утлых днищ
Смолёных лодок, брошенных у пруда,
И клювы горделивых белых птиц,
И листьев золотых и алых груда,
И глиняные бровки черепиц.
Ещё прохлада не ушла в низину,
Ещё седели влажно зеленя,
А уж гора почёсывала спину
Лучом рассветным. И фазан, маня
Свою подружку, перьями играя,
Кричал зазывно в утренней тиши.
Стоял покой от края и до края
Моей долины. И моей души.
 

 
Узнаваем запах хризантем,
Ладанно-полынный и летучий.
Голос ветра чужд людских фонем,
Он снуёт и нагнетает тучи.
 
 
Скорбен вид осенних берегов,
Меж которых время ищет встречи
С чистотой и нежностью снегов
В мире, где от зла укрыться нечем.
 
 
В золоте купаясь нажитом,
Барствует октябрь в последней неге,
И горит негаснущим костром
Солнце в голубом своём ковчеге.
 
 
И пока ещё ласкает свет
Землю ненастырно и нежгуче,
Ткёт она листвяный пёстрый плед,
Ловит росы в лабиринт паучий.
 

 
Через кровь приходят в мир владыки,
Через страх владыки правят Римом.
Жизнь всегда находится на стыке
Лжи и правды, смерть – неумолима.
 
 
Я не прорицатель старых истин.
Люди не имеют в сердце Бога.
Для Его вина готовы кисти, —
Вызрел гнев, и сузилась дорога.
 
 
Что ещё осталось от плавилен,
Где когда-то теплилась надежда?
Стрелок ход сегодня семимилен,
Век вражды открыл стальные вежды.
 
 
Брызжет ад в пустые души ядом,
Продаётся дух за первородство,
И в объятья нежити всем стадом
Протоплазма проклятая рвётся.
 
 
Не спасти ни старца, ни ребёнка
От разрухи, голода и тлена.
Адова распахнута воронка,
Нет страны. Есть подлость и измена.
 

 
Там князь на князе, князем погоняет,
Что ни гора, то вотчина царя.
Там вырезали тех, кто не камлает
Аллаху, лишь затеплится заря.
 
 
Там кровь лилась, не тёплая водица,
Из русских молодых яремных вен…
Стране героев было чем гордиться
И стало чем, величию взамен.
 
 
Кто резал глотки, тот герой России,
В учебниках про это есть глава.
Мы платим дань, хоть нас и не просили,
Но правда нынче – праздные слова.
 
 
Гуляй, рванина, от рубля и выше,
Кричи народ безумию «виват».
Аллах тебя наверняка услышит,
Он точно тут ни в чём не виноват.
 

 
Души теплятся еле-еле,
Им до смерти совсем немного.
Только вспомнят ли, что в купели
Присягали на верность Богу, —
 
 
Не правителям, не бандитам,
Не ворью, что прилипло к трону,
Не чиновникам у корыта,
Не пустому людскому звону, —
 
 
Присягали на верность чести,
Безусловности Божьих правил…
Но топтались всю жизнь на месте,
Ибо чёрт от присяг избавил.
 
 
Смутно сердцем внимая страху,
Что из вечных доносят кущей
Крест с крестильной твоей рубахой,
На каком ты счету, словущий?
 
 
На каком ты счету у Бога,
Окаянное вражье семя?
Но осталось совсем немного.
Канет в ад человечье племя.
 
 
Съест огонь, – ни вражды, ни плача, —
Ничего от «побед» над Духом…
А пока гонит бес Удача
Стадо вскачь – за набитым брюхом.
 

 
Миром правят иезуиты,
Дураки разевают рты,
А «элиты» ползут к корыту,
Воплощающему мечты.
 
 
Будет день, но не будет пищи,
Будет край, но падёт страна.
И воссядет на пепелище
Сам владетельный сатана.
 
 
Всё по плану и по ранжиру,
Бессловесен ленивый скот.
У одних скудоумье с жиру,
У других же – наоборот.
 
 
Жёлтый карлик вдруг станет чёрным,
Не успеют глаза моргнуть…
Мы приучены жить под чёртом, —
Сами выбрали страшный путь.
 
 
Наши деды крушили храмы,
Рассчитаемся все сполна.
Мы стоим у смердящей ямы,
Где оскалился сатана.
 

 
Люд, отведавший крови, становится зверем.
Результат революций – могилы и бред.
Вновь Россия плывёт от потехи к потере,
И предела ни буйству, ни крайностям нет.
 
 
То картечь, то железа, а правят всё те же,
Не сменив за столетие курс корабля.
Только воздух над чёрной пучиной разрежен,
И всё меньше цена у души и рубля.
 
 
Но не чуют конца ни владыки, ни смерды.
Не указ для заблудших заветы времён.
И плодятся безумцы для плача и смерти,
Отдавая свой разум в постыдный полон,
 
 
Тупо жвачку жуя из чужих словопрений,
Не имея ни мнений, ни нравственных вех.
И царит над страной дряблый чокнутый Гений,
Раздувающий кузни убийственной мех.
 

 
И вновь осенние дожди с небес на землю зачастили.
Прохлада выстуженных слёз стекает в узкий водосток.
Где летней жаркою порой ветра, удушливы, бродили,
Там в луже пенистой плывёт кораблик – клёновый листок.
 
 
Ах, перестаньте лить тоску, уймитесь струи дождевые!
Пусть снова золото и медь блеснут под солнечным лучом,
И листья клёна, шелестя, осенней грусти вестовые
Летят, касаясь паутин, и мне ложатся на плечо.
 
 
Не говорите мне, дожди, что вам пора, что ваше право
Стучать ночами по крыльцу, по крыше дома семенить…
Заворожённые места, мои заветные дубравы
Ещё готовы с ветром петь и жизнь без устали любить.
 

 
Ветер спит, свернувшись, словно ласка,
Он устал, гоняя облака,
На палитре смешивая краски,
Чтоб свои раскрашивала маски
Осени прозрачная рука.
 
 
Ветер спит, неслышный, как дыханье,
Разметав опавшую листву…
И ветвей раздетых колыханье,
И голубки сизой лепетанье
Не разбудят павшего в траву
 
 
Спящего кудлатого бродягу —
Ветра, повелителя теней.
За его великую отвагу
Сказывать невиданную сагу
О земле, люблю его сильней,
 
 
Чем иное созданное чудо,
Волшебство событий и судеб…
Я опять лечу свою простуду,
Рядом чай, с айвой и мёдом блюдо,
И с коровьим маслом – чёрный хлеб.
 

 
Дворцы – скотам, а для народа – хлевы.
Кому-то надо горе горевать.
Взошли в стране дремучие посевы, —
Им на детей и внуков наплевать.
 
 
Опять на кухнях шепотки и толки,
Из-под дверей вползает липкий страх.
В мозгах Страшил опилки, да иголки,
Враньё имперский празднует размах.
 
 
Ушами любят барышни и бабы.
Комфортна ложь, утопиям сродни.
«Эх, нам бы победить пиндосов кабы,
Тогда б владели миром мы одни».
 
 
Каков народ, такая и держава.
У сытого с голодным дружбы нет,
Где нет давно ни совести, ни права,
И разума померк целебный свет.
 
 
Великий Гудвин, наглый и ужасный,
Стращает всех иллюзией труда.
И только дуракам, увы, не ясно,
Что не избегнут Божьего суда.
 

 
Конфликт полушарий мозга
царёва, считай, беда.
Гешефт у орды кремлёвской,
– идут на убой стада.
 
 
Руины, кругом руины,
куда ни направить взор.
Но гнут перед бандой спины,
приветствуя свой позор.
 
 
И ждут от владыки мёда
в потерянных берегах.
И празднуют год от года
октябрьский постыдный крах.
 

 
У котелка давно пробило днище,
И вытек гнев, остался только гной.
Там, за стеной кровавой, толковище,
И каждый новый выживший – герой.
 
 
Под спудом века проклятое царство
Ещё трясёт козлиной бородой.
Народ, как встарь, приветствует мытарства,
И одежонкой хвастает худой.
 
 
Лети-лети двуглавое потомство,
Зажавши в лапах скипетр золотой…
Уже сто лет с Христом Россия бьётся,
Пустив к себе всех бесов на постой.
 
 
Их звонок зов и сладкозвучна ярость,
И в царские цвета одета плоть.
Недолго им торжествовать осталось, —
Кого обидел разумом Господь.
 
 
Грядёт конец лукавству и распутству,
И с сонных глаз исчезнет пелена.
И собственною кровью захлебнутся
Те, кем была растерзана страна.