– Вот и плохо, что до сих пор нет, – скривилась Оля. – Неужели тебе на Купалье никто не приглянулся? – с затаенной надеждой посмотрела на меня. – Купала – это объединение (купа) полярных энергий на основе любви, а не борьбы, понимаешь? – она закусила губу и перешла к примерам: – Явь – Навь; Инь – Янь; Небо – Земля; Огонь – Вода; Мужчина – Женщина. Там, где есть Любовь, там нет места ненависти, лжи, зависти и другим его проявлениям. А еще Купальская ночь – это космически обусловленное время для встречи суженых, зачатия детей и укрепления семьи.

Последнее время все кому ни лень играются словами свет-тьма, инь-янь, так что я лишь тяжко вздохнула, обнаружив, что и Ольга этим заразилась. Опасаясь, что ее сейчас унесет в нескончаемый монолог о мироздании и чьей-либо избранности, перебиваю:

– Языческие сказки.

– Православные, так будет точнее, – поправила она.

– Какие? Православие – это же…

– Оно ничего общего с христианством не имеет. Православные – это помнящие прошлое и строящие будущее. А потом слово переиначили, затемнили его истинное значение, – подруга вздохнула. – Славяне никогда не нуждались, не нуждаются, и не будут нуждаться в религиях. Им незачем пытаться восстановить утраченную связь с Всевышним – они её никогда не теряли. Всевышний Прародитель и Его дети – Боги и Богини, а люди правнуки Их. У славян не только духовное, но и кровное родство с Всевышним. Ну скажи ей, Вук, – обратилась она к соколу.

Рейган беспомощно посмотрел на меня снизу вверх, безмолвно прося объяснений происходящему. Действительно, квартира же моя, значит, и отвечать за безобразия в ней тоже мне. Сокол, презрительно клекотнув, шумно развернул и сложил крылья.

– Она – человек, – присвистывая часть звуков, сказал кто-то. Причём «человек» прозвучало как «умственно неполноценный». – Всего лиссссь. Как я и говорил. Ничего ей не объяснисссь.

– Это кто сейчас сказал? Он? – указываю на сокола, потому что кот моей соседки разговаривать не умеет. Ведь не умеет же?..

– Я, – надменно произнес тот же свистящий голос. Склонив голову набок и вперив в меня красно-коричневый круглый глаз, сокол имел вид короля, которому любимый спаниель нагадил в тапку. – И сссс-то в этом такого?

– Ничего, – спасовала под его пристальным взглядом слабая я. Переступая немеющими ступнями. Не может быть, чтобы… К таким потрясениям опять моё сознание не было готово – и вряд ли когда-нибудь будет готово.

– Вук, помягче, – попросила Ольга. – Будущих матерей не стоит запугивать – это отразится на качестве потомства.

Сокол издал пронзительный свист, вздернув голову кверху. У него был брезгливый вид профессора, которого заманили на пьянку бомжей.

– Кто ещё хочет сегодня поговорить со мной? Чайник? Стены? Ты, Рейган? – обращаюсь к коту. У кота круглые глаза и жалобный вид, будь его воля, он бы влез мне в живот, лишь бы не видеть сокола. Беднягу начало мелко трясти.

– Ну что ты нервничаешь по пустякам? – закатила глаза Оля. – Каждый выглядит, как умеет. И разговаривает. Сокол ничем не хуже других.

Ну сокол. Ну разговаривает. После небольшой задержки сажусь, нет, скорее падаю, в кресло, продолжая прижимать к себе кота. Или это кот меня прижимал к себе?

Ольга, со свойственным ей спокойствием, смотрела на меня, изредка поглаживая птице горло. Сокол, прикрыл глаза, не желая больше лицезреть никого из нас, что совсем не переводило его в разряд безопасных лиц.

– Это Лель тебя подослал? – спрашиваю Ольгу. И сама понимаю, что этого быть не может. Слишком он почему-то боялся, что кто-то из его родственников сюда явится. А с Ольгой мы знакомы уже сто лет, наверное, еще ДО Леля.

– Меня нельзя прислать – я не письмо, – дернула плечиком гостья. На первый – и на второй, и на третий взгляд – она ничем не отличается от себя обычной. Те же жесты, мимика, стиль речи. – Ну прекрати уже этот цирк, – обратилась она ко мне, а я внезапно ощутила тонкий черемуховый аромат. И увидела не потолок, а пронзительно голубое весеннее небо, на его фоне тонкие ветви с набухшими почками, услышала ярый птичий гомон. – Не делай вид, что не понимаешь. Мы с тобой взрослые люди и…

– Кто ты? – спрашиваю у чужачки. А знала ли я когда-нибудь эту женщину, прикидывавшуюся моей подругой? Ту, которая говорила, что посменно работает в нескольких роддомах акушеркой, а на досуге преподает народные танцы в доме детского творчества. Я ведь все о ней знала исключительно с ее собственных слов.

– Мавра, – сказала Оля. Её взгляд задержался на моём горле, точнее на бусах Леля. Вблизи было видно, что она старше, чем казалось, – сейчас вопрос не в том, кто я, а в том – кто ты?

Машинально касаюсь ладонью подарка Леля. Прижатый к груди другой рукой, оглушительно шипит в предынфарктном состоянии Рейган.

– Бесконечно доброе, феноменально умное, необычно привлекательное, бесподобное существо, а ты? – процедила я.

– Ясно. – На лице гостьи появилась понимающая ухмылка.

– Что ясно? – чувствую, что начинаю заводиться. Явилась неизвестно кто, еще и ухмыляется. Враги так себя не ведут, конечно…

– Отчего к тебе Лель зачастил, – отозвалась, глядя мне толи в душу, толи в зрачки.

– Ко мне? – растерялась я. Имя Леля было как неожиданный удар в солнечное сплетение, хотя подсознательно ждала чего-то подобного. Хватаю ртом воздух, собирая рассыпавшиеся мысли. – Ты знаешь Леля?

– Кто ж этого блаженного не знает, – фыркнула гостья. – Все мир пытается спасти любовью. И говорит о тебе все это время так, что создается впечатление твоего присутствия на семейных собраниях. – Та, которую я знала под именем Ольги, почесала переносицу ногтем. На свету блеснул алый перстенек. – Мнения домашних разделились. Одни считают, что ты божедурье, которой повезло. Другие, что ты – баба ветрогонка – вздорная особа, замыслившая навариться на подвернувшейся случайности. Так кто же ты? – выжидающе посмотрела на меня.

– Убирайся, – вспыхнула я. – Или…

Сокол забил крыльями, издав раздраженный клекот.

– Ах, какой взгляд! Ты меня сейчас им просто пришпилила, как к стене бабочку, – рассмеялась она, поглаживая крылатого разбойника. – Характер. Лелю никогда не нравились тихони, – гостья погладила ему спинку и светло-серый с темными полосами хвост.

– Вон из моего дома, – ледяным тоном велела я.

– А не то что? Леля позовешь? – фыркнула та, откровенно забавляясь ситуацией.

– И позову. Прямо сейчас.

Мы застыли друг против друга. Прошла минута. На исходе второй минуты я почувствовала себя глупо. Когда у тебя есть вечность, ты можешь просмотреть каждую соломинку в стоге сена, одну за другой, пока не найдешь иголку. Вечности у меня в запасе не было. Ну и что делать? Взаправду кричать Леля?

– Хорошо, – сдавшись, сказала я. – А Лелю ты кто будешь? И чего от меня хочешь?

– Ты опять за своё? – возвела очи Оля.

– Да, я упертая. Так кто же ты?

– Родня близкая. Или дальняя. Это смотря откуда считать. Зови меня Ольга, – ответила гостья. И настала моя очередь возводить очи.

Обходной маневр с называнием собственного имени – ну-ну. Славянская бытовая магия запрещала называть другому человеку свое имя, так как знание имени давало власть над его хозяином. Поэтому никто не говорил «моё имя такое-то», а было принято употреблять разные шутки-прибаутки или более вежливые обороты вроде «меня зовут».

– Как твоё имя? – прямо спрашиваю чужачку, мысленно перебирая имена славянских богов и нечисти. На ум, правда, кроме Перуна, Даждьбога и загадочного Михрютки не приходило – сама не пойму, откуда это имя в голове взялось.

Ольга хмыкнула:

– А ты быстро учишься. Моему братцу с тобой повезло. Или не повезло?

Братцу? Да, у Леля вроде была сестра. Что-то смутно припоминаю из курса лекций по религии древнего мира.

– Если не ошибаюсь, Леля – вечно юная богиня весны, любви и продолжения рода? – Сама поражаюсь тому, как много разной информации, оказывается, есть в моей голове. Мысли мечутся, как стайка подростков, на вечеринку которых раньше времени вернулись родители хозяина квартиры. Одно дело хихикать по поводу каких-то далеких родственников Леля, и совсем другое – встретиться с ними лицом к лицу.

– Она, она самая, – ехидный голос, принадлежащий соколу, разбил повисшую тишину. – А вот со мной будет сложнее.

Кот, едва заслышав его голос, вновь вжался в меня, словно решил поиграть в «Чужого» наоборот: не выбираться из человеческого живота, а влезть туда целиком. Морщусь, отдирая от себя его когти. Птиц сказочно-мифологических я знала не так уж много, поэтому брякнула самое известное сказочное мужское имя:

– Финист Ясный Сокол.

Птица изумленно раззявила клюв, резко и шумно развернув крылья. Оля, то есть Лёля, залилась хрустальным смехом.

– Не в бровь, а в глаз, да, Вук? – обратилась она к ловчей птице. – Так что хоть она и человек, но человек не простой. Ой, не простой, кто бы меня не пытался убедить в обратном.

– Обычный я человек, – ощетиниваюсь. Не люблю, когда не понимаю смысла происходящего. – Так чего вы от меня хотите?

– Поговорить, – Леля опускается на диван с таким видом, что понимаешь – оттуда ее не сдвинут три эвакуатора. Её сокол мрачно следит за каждым моим движением – в интересах моей мебели, чтобы мрачный вид у него был вызван запором.

– О чем, господи, ты, боже мой?! – хватаюсь за голову. Я совсем-совсем не этого хотела.

– О божественном в том числе. Мавра, пойми, если бы я не хотела, чтобы ты знала, кто я, то не явилась бы сюда таким образом. Вселяться в человека – брр, – она передернула плечами.

– Ты вселилась… – В голове тут же всплыли фрагменты фантастических фильмов, где зло внедрялось в человеческие тела.

– О, убери эту гадость из мыслей, – женщина брезгливо морщит носик, словно я поднесла к ее лицу дохлую мышь. – Людей хлебом не корми, дай себя лишний раз попугать разной дрянью. – Я ничего не делала с душой твоей Ольги. Просто временно ее потеснила.

– А как ты сюда попала?

– Было незаперто, – пожала плечами гостья.

– Я имею в виду этот мир. Лель сказал, что богам и им подобным сущностям сюда вход заказан. Получается, ты не можешь, как Лель, являться сюда в своем облике?

– Не могу. Или не хочу. Это не важно, – она моргнула и неуверенно улыбнулась. – Важно сейчас то, что ты натворила.

Слушаю ее краем уха, куда больше прислушиваясь к самой себе. Богиня юной женственности, весенней возрождающейся природы, проклюнувшихся всходов, зачатия. Вторая – но не по значимости – Рожаница. Воплощение могучей силы, пробуждающей в мертвом жизнь. Но ничего этого я не чувствую. Никакой магии. Передо мной обычная молодая женщина, хм, с говорящим соколом. А, может, она чревовещательница?

– Мавра, ну сама послушай, что ты думаешь, а? – закатила глаза Оля-Леля. – Тебе необходимо, чтобы явилась я тебе во вспышке света, превратила твою квартиру в цветущий весенний сад, несла всякую глубокомысленную чушь под пение жаворонков?

– Нет. Но… ты не обижайся, только. Ну не похожа ты на богиню, – говорю, старательно пихая ногой бубнящий внутренний голос.

– А Лель был похож на бога для тебя? – фыркнула она. Я смутилась. – Вот что есть богиня в твоем понимании? – тоном усталой матери пришедшей с работы спросила она.

– Ну, – не найдя вот так сразу подходящих слов, развожу руками. – Сила, власть, красота неземная…

– Всем этим отчасти наделено каждое существо во вселенной. Дело лишь в том, какой ярлык ты повесишь, и во что будешь верить. Для бабочки-однодневки – ты всемогущая богиня и почти бессмертное существо. Мавра, думаешь, если ты дашь определение всем вещам на свете, жить станет проще?

– Да. Отчасти, – добавляю не так уверенно.

– Я решила, что производить на тебя впечатление спецэффектами бессмысленно, но могу явиться снова, во всем могуществе. – Перехватив мой рассеянный взгляд на сокола, улыбнулась, нежно огладив голову птицы: – Сокол-сапсан – в переводе с калмыцкого значит «русский сокол». Правда, он красавец? Изогнутые крылья, выдвинутая вперед светло-серая голова с изогнутым клювом. Всем своим видом эта птица символизирует яростный порыв, фантастическую скорость в сочетании с неотразимым ударом. Охотится лишь на летящую птицу и никогда не питается падалью. Верен своей подруге до конца жизни и готов умереть за нее в неравной схватке. Муж очень беспокоится за мою безопасность, поэтому Вук сопровождает меня сюда.

– Дал тебе в охранники сокола? – Ее манера резко менять тему разговора начинала вызывать у меня зубовный скрежет. – Не сочти за грубость, но птица – не лучший вариант телохранителя. При всех ее достоинствах. Я еще понимаю собака там или…

– Вук и есть мой муж, – с любовью произнесла она. – Просто на землю ему нет хода в истинном облике, увы.

Слушаю Лелю и понимаю, что сил удивляться у меня больше нет. Просто принимаю все как данность. А испугаюсь или буду шокирована потом, не сейчас. Обнимаю покрепче кота, молча изучая лицо гостьи. Не красавица в общепринятом смысле слова, но излучает такое обаяние, что забываешь о ее внешности почти тут же. И бояться ее я совершенно не хочу. Что-то внутри меня уверено талдычит, что гостья – друг.

– Говорят, черная полоса это расплата за счастливые дни… И где же я столько счастья отхватить успела, скажи? – обращаюсь к Оле-Лёле. – Жила, никого не трогала, и на тебе – вы на мою голову свалились.

– Еще кто на чью голову свалился, – парировала она. – Вот с какой стати тебе понадобилось залетать именно от моего брата?

– Мне понадобилось?! – подскочила я. – Да у вас там такой бардак творится, что представить страшно. Я читала заклинание на возврат любви, а вместо этого получила вот. – Мы обе смотрим на мой живот. Кот, распластавшийся на нем, прижал уши и угрожающе заурчал-завыл.

– Магия – очень тонкая вещь, открою тебе секрет, Мавра, – терпеливо, как воспитаннице яслей, сказала Леля. – Читать по сиюминутной прихоти древнее заклинание на неизвестном тебе языке, словно шепоток от поноса… Чем ты думала вообще?

– Ой, только не надо снова читать мне лекции. Лель это уже делал.

– Да? И рассказал о том, что твоя шальная выходка всколыхнула самые разные слои мироздания?

Лель предпочитал отделываться туманными ответами на все мои вопросы, сразу уводя разговор на свои любимые темы. Только я уже слышать не могла ничего о меню и распорядке дня беременной человеческой самки.

– Нет. Об этом можешь рассказать поподробнее.

– Мир, после… нашего ухода, – разговор дается гостье не так легко, как кажется, – был поделен на сферы влияния. Давно устоявшиеся. Официально, наш народ считается изгнанным, а здешняя территория принадлежит христианским святым. Да, мы можем бывать здесь, но это личные визиты, ограниченные по времени. Забвение запирает старые пути, отторгает саму нашу суть, как чужеродную, хотя когда-то…

Вопрос не в том, почему меня окружают психи. Вопрос в том, почему я чувствую себя комфортно в обществе больных на голову!? Не знаю точно, как сходят с ума, но это их безумие такое абсурдно-логичное, что ему хочется поддаться. Ведь реален же ребенок у меня в животе, так почему бы не быть реальной стоящей передо мной богине?

– Что ты собираешься делать с ребенком? – деловито интересуется она, в который уже раз перескочив на новую тему. – Будешь претендовать на божественный престол или создавать собственную религию? Если ты до сих пор не растрезвонила всему миру о непорочном зачатии, надо полагать, и в дальнейшем будешь молчать? – Мотаю головой – ни создавать религию, ни осчастливливать научный мир собой я не собираюсь. Прятаться от ополчения христианских святых и журналистов, не говоря уж об учёных, которые просто с ума сойдут от счастья, узнав про нас с малышом, мне сейчас не хотелось. – В таком случае можно будет утрясти это дело с их правозащитниками, – с облегчением улыбнулась Оля-Леля. – А у тебя есть что-нибудь вкусное в доме? – вдруг жалобно спросила она.

От такой резкой смены темы (это у них фамильное, точно) вздрагиваю.

– Кажется, было что-то в холодильнике. А что ты хочешь? – озадачилась я.

– Она хочет, чтобы ее взяли за длинный любопытный нос и оторвали его! – сердитый голос за моей спиной мог принадлежать только одному типу… – Какими судьбами, сестренка? – с наигранным весельем осведомился он.

– Лель! – гостья скорчила гримасу, хлопая коровьими ресницами и успокаивающе оглаживая сокола. – С родственницей вот новой знакомлюсь, – радостно добавила она. На появление брата Леля явно не рассчитывала. – Грех такую девицу-красу от своих прятать.

Оборачиваюсь, поудобнее перехватывая кота. Кот держится из последних сил – впечатлений сегодня ему хватит на всю жизнь.

Обычно аккуратный, подтянутый, сейчас Лель был небрит и как-то взъерошен. Ни следа от былой небрежной элегантности: белая рубашка расстегнута на три пуговицы, края ее торчат из серых джинсов, заправленных в мягкие красные сафьяновые сапоги, изукрашенные (нагибаюсь посмотреть) растительным узором. На голове заломленная набок сизая шапка с пером в центре, словно позаимствованная со сказочной картинки у Ивана-царевича. В руках лук в расшитом футляре.

– Я уже миллион лет Лель, а ты все такая же глязопялая сорока! Кто тебя просил сюда приходить? – он был очень зол, и еще, кажется, немного смущен. – Да еще и его сюда тащить! – Лель ткнул пальцем в сокола.

– Никого я не тащила, – Оля-Леля встряхнула волосами. – А если ты, баламошка королобый, не понимаешь, что тебе желают добра…

– Яа? – вспыхнул бог. – Ты со своим как лучше вечно заваришь кашу, расхлебывать которую потом должны другие. Когда ты уже поймешь, что надо помогать, когда просят, а не ставить телегу впереди лошади! Это моя жизнь и никого не касается…

– Досталось же божедурье в братцы родные. Этот ребенок касается всех!

Брат с сестрой застыли друг напротив друга, словно кошка с собакой, готовые сцепиться. Подумаешь, секреты-конфликты у них. Другого места не нашлось для их выяснения, конечно, кроме моего дома.

– Брейк! – встаю между ними. – Этот ребенок, живущий во мне, касается, прежде всего, меня. И мне решать, кому быть рядом с нами. – Оба зыркнули на меня с такой яростью, что просто чудом не спалили на месте. – А кого не устраивает – вон там дверь, – договаривала я уже менее уверенно, понимая, нет у меня реальной силы, чтобы выставить их за порог. И они тоже это прекрасно понимали, конечно.

– Мы поговорим об этом ещё, – Лель посмотрел на меня с улыбкой. Не знаю, что у него были за мысли, но вид он имел облизывающегося Серого Волка, провожавшего взглядом Красную Шапочку. – Попозже. Сейчас нам с Лелей надо уйти, – цапнув за руку сестру, он щелкнул пальцами другой руки в воздухе, и в следующее мгновение на кухне их с птицей уже нет. Лишь в нагретом воздухе квартиры остался специфический запах хищной птицы.

5

Во мне живут три личности: первая пытается захватить мир,

вторая уже владеет миром, а третья, устав от борьбы с первыми двумя,

пытается вспомнить номер психушки (с).

После таких потрясений уснуть казалось нереальным. Можно было бы принять снотворное, но боюсь за ребёнка: хватит уже того случая с отравлением таблетками. Лучше поработаю немного.

– Фаустина, – созваниваюсь со старшим оператором. – Есть работа? Могу помочь.

Горячий чай дымится на подставке, укутанная в тёплый плед на кресле, и я готова работать всю ночь. Фантазии роятся в голове.