Глава 4 Знакомство

Автобусы ходили редко, да и от остановки нужно было пройти примерно километра полтора по ухабам и кочкам.

– Как здесь люди живут? – ворчал всю дорогу Максим Самохин. – Ни больницы нормальной, ни врачей, ни транспорта. Еще машина как назло сломалась, пришлось в ремонт отдать перед практикой. Теперь ходи пешком, ноги бей. Как тут сестра моя учится? Ума не приложу.

– У тебя здесь сестра учится? – удивился Антонов.

– Да, в колледже медицинском. Да ты ее видел, она тоже практику с нами проходит, беленькая такая, добавил Максим.

– А почему здесь, а не дома? Спросил Антонов.

– Да понимаешь, дед у нас в семье всем заправляет, все под его дудку пляшут. Семейная династия не должна быть прервана. А прежде чем вступить в семейный бизнес, все должны пройти «путь преодоления себя», ну, что-то вроде того, чтоб жизнь медом не казалась. По мнению деда, мы должны сами научиться чему-нибудь. Понять, как нам повезло в отличие от других иметь все то, о чем простые смертные и мечтать не могли. В этом суть его жизненной концепции. Мы все от него материально зависим, а потому с ним никто не спорит. Вот и Ленка живет в обветшалой общаге, и представляешь, уже научилась жарить яичницу и чистить картошку. Хорошо хоть девчонки нормальные попались, я думаю, они ее не очень напрягают, а то она бы уже давно закатила истерику и вернулась домой. Кстати они вечером нас приглашали к себе на кофе, познакомимся поближе. Мне Светка очень понравилась, красивая зараза, может у нас, что-нибудь и выйдет? – с мечтанием в голосе проворковал Максим, – так как, пойдем?

– Нет я не пойду, устал, возьми лучше Андрюху или Славку – ответил Антонов.

– А мне показалось, что ты запал на эту с косой, Антонина ее кажется зовут, не отставал от него Максим.

– Тебе показалось, – спокойно ответил Роман, – спать хочу, а девчонкам передай, чтоб не обижались, в другой раз обязательно зайду.

Когда они вернулись, Ольга Петровна ждала их с ужином. Вкусно пахло борщом и жареной рыбой.

– Ну, как прошел день? Не загонял вас там Губкин? – спросила она. – Мы ведь даже толком познакомиться не успели. Ну да идите руки мойте, и присаживайтесь к столу, кушать. Сейчас Маринка, прибежит, поможет мне на стол накрыть. А то я плохой работник, ноги отказывают носить. Она мне и с обедом помогла.

Маринка, была соседской девчонкой лет пятнадцати, помогала Ольге Петровне по хозяйству, ходила в магазин. Мать их троих тянула одна, отец нигде не работал, пил и устраивал скандалы. Маринка была старшая, поэтому ей приходилось взять часть забот о семье на себя. Ольга Петровна платила ей из своего скромного заработка за помощь. Маринка страшно при этом краснела, но деньги брала. Надо было собирать в школу братьев, в этом году младший Кирилл, должен пойти в первый класс. По вечерам помогала матери убирать магазин, где та подрабатывала техничкой. В чем только держалась душа в этом хрупком теле, на котором сарафанчик болтался как на тонкой веточке.

Сели за стол, ели почти в полной тишине, если не считать звуков, издаваемых челюстями и ложками. Максим с Романом, потому, что очень хотели есть. С утра только и успели поставить вещи в комнату, да по пути съесть по пирожку с картошкой. Ольга Петровна потому, что с любовью наблюдала за тем, как ее подопечные с аппетитом уплетают приготовленный ужин.

Когда с трапезой было покончено, у Романа слипались глаза от усталости. Он поблагодарил за ужин и ушел в комнату. Там не раздеваясь, упал на кровать и тут же уснул.

Спал крепко, во сне видел черно-фиолетовое небо в зареве багрового солнца и взрыв космического корабля. Проснулся оттого, что испытывал чувство страха, сковавшее его словно тисками, сердце бешено колотилось в груди. В висках стучало, разболелась голова. Антонов вышел во двор, там были уже сумерки. С разных дворов доносились звуки разных жизней. Где-то с права доили корову и кололи дрова, с лева, – детишки, плескаясь в речке, визжали и смеялись, через дорогу звонко лаяла собачонка. Антонов опустился на скамейку под окном с расписными ставнями. Пахло смесью скошенной травы, садовыми цветами и коровьим навозом. Почему-то этот запах показался ему родным и знакомым. Но тут же логика оборвала ход его мыслей, – как может казаться запах знакомым, если он всю свою сознательную жизнь прожил в городской квартире. Он, конечно, выезжал с родителями отдыхать за город, на море, в горы, был с друзьями на их дачах, но такого запаха нигде и в помине не было, он бы его запомнил.

Тихо подошла Ольга Петровна:

– Слышала, тяжелый выдался день у тебя? – спросила она.

– Да, не простой, – отозвался Роман.

– Ну, ничего, молодец, справился. Жаль, только бабушка мальчика умерла, сердце у нее больное было. Как он теперь без нее будет? Матери он не нужен, у нее новый муж, третий или пятый по счету, и неизвестно последний ли? – вздохнула Ольга Петровна. – Ее несколько лет назад лишили родительских прав. Теперь вот и бабушка умерла.

– А у вас есть родные? – спросил Роман.

– Из родни у меня, один зять, Иван. Дочь моя, Лиля, пропала двадцать три года назад. Я в розыск подавала, но ее так и не нашли. Может и в живых уже нет, – снова тяжело вздохнула она. – С тех пор Иван, зять мой запил, так и не женился больше, все ее ждет. Раньше подавал большие надежды в медицине. Сам он из Томска, ради Лили сюда переехал, работу престижную в клинике оставил, домик купил по соседству, в больницу нашу пошел работать. Хирургом, как ты был. За ним даже из соседних городов приезжали, да и в Томск звали обратно, но он все Лилю ждал, да вот и сломался. Зимой как-то, снежно было, мороз лютый стоял, прибежали за ним из больницы, девочку срочно оперировать нужно было. Он операцию провел, а потом выпил лишнего, за удачный ее исход. Надо бы ему остаться до утра в больнице, но он пешком домой пошел. Боялся, что Лиля придет, а его дома нет. Ночью автобусы не ходят, да и снегу было не проехать. В общем, устал он, сел в сугроб отдохнуть, да и уснул. Нашли его под утро, сам выжил, а руку правую отморозил, ампутировали ее почти по локоть. С тех пор он еще больше запил, несколько раз из петли вытаскивали. Оно конечно понятно, жена пропала, профессии лишился, инвалидом стал. Плакал он у меня тут, как же теперь Лиля отнесется к этому, зачем он ей такой нужен…

– Хороший он человек, несчастный только, – продолжала женщина. – Сколько раз говорила ему, женись, уже бы детей женил, а там бы, и внуки пошли. Так нет, все Лилю ждет. То, что я жду ее, – это понятно, – я мать. Надеюсь хотя бы что-нибудь узнать о ней или на могилку сходить, если нет ее в живых…

Ольга Петровна отвернула в сторону лицо, чтобы Роман не заметил слезы скатившейся по щеке, и продолжала, – знаешь, самое трудное в жизни, это жить в неведении. А он, почему ждет, не знаю? Ведь столько лет уже прошло, целая жизнь…

– Любит, наверное, – тихо отозвался Роман.

Пока Ольга Петровна рассказывала о своем зяте, в душе у него, что-то переворачивалось. Вот значит, какая она любовь, совсем не такая, о какой он слышал от своих друзей и сокурсников. Все их заверения – ничто, по сравнению с чувствами этого человека. Наверное, было в ней, этой Лили, что-то особенное, неповторимое, ради чего ее ждет этот человек столько лет. Интересно посмотреть на ее фотографию, подумал Роман, а сам спросил:

– Долго они вместе прожили?

– Полтора года всего. Детей не успели нажить. Может, если бы родился ребеночек, все по-другому сложилось. Да и у меня был бы внук – как ты, а может еще и внучка как Маринка. Да не судьба видно, – в очередной раз вздохнув, и украдкой смахнув слезу ответила женщина.

Головная боль Романа стала проходить, легко ему было рядом с ней. Какая-то внутренняя сила была в этой женщине и «вселенский» покой, все казалось каким-то близким и родным, а почему, Антонов не мог себе объяснить. Возле его ног терся рыжий упитанный кот, заискивающе заглядывал в глаза Романа, и мурлыкал.

– Что, проголодался прохвост? – меняя тему разговора, спросила Ольга Петровна, обращаясь к коту. – Как мышей ловить, так тебя днем с огнем не найдешь, а как спать, да есть – ты тут, как тут.

Кот поднялся на задние лапы, а передние положил на колени хозяйки, сложил на них свою хитрую морду, и замурлыкал так, словно завели маленький трактор. Роман улыбнулся и взял кота на руки.

Отворилась калитка, вошла худенькая женщина лет тридцати пяти, и не обращая внимание на Романа обратилась к пожилой женщине.

– Здравствуйте, вы Ольга Петровна?

– Да, я – ответила та.

– Вас мне рекомендовала Круглова Лида, она лечилась у вас, так что вы моя последняя надежда, – трясущимся голосом добавила женщина.

– Ну, я не Господь, но чем могу, постараюсь помочь. На что жалуетесь? – спросила Ольга Петровна.

– Сын болеет у меня давно, чахнет на глазах, нет в нем энергии, как будто жизненные силы покидают его. Анализы у него нормальные, не могут поставить диагноз. Он почти ничего не ест, ничем не увлекается, ничем не интересуется. Лежит целый день на кровати, смотрит в одну точку и молчит, – заплакав, рассказывала женщина.

– А сколько лет вашему сыну? – поинтересовался Рома

– Десять, – ответила женщина.

– Сколько времени у него это длиться? –спросила Ольга Петровна.

– Три года уже, – всхлипывала женщина…

Рома поймал себя на мысли, что правильнее было бы отправить женщину с сыном к психологу или психиатру, а еще лучше к психотерапевту. Но, обратив внимание на натруженные руки женщины со вздутыми на них венами, давно вышедшую из моды одежду, понял, что ей это не по карману, да и где здесь в глуши можно найти таких специалистов, если и в местной больнице нет ни реанимации, ни хирурга, ни других специалистов.

Вновь распахнулась калитка – это пришел Максим, вид у него был нервный, видимо сказалась усталость ходить пешком, и скорее всего, со Светой тоже ничего не вышло, пришел к выводу Роман. Рыжий кот тут же побрел ленивой походкой к новому объекту – Максиму. Тот слегка отпихнул его ногой, поздоровался с хозяйкиной гостьей и прошел в дом. Рома пошел вслед за ним.

Уже в комнате он спросил:

– Ну, как прошло знакомство?

– Нормально, – буркнул он. Я пришел, Светка для виду посидела полчаса, и ушла на какую-то встречу. А Ленка с Тоней, весь вечер расспрашивали меня о тебе.

– А почему ты Андрея со Славкой не взял с собой? – спросил Роман.

– У Славки видите ли футбол начался, а Андрей отказался, как и ты, – с раздражением в голосе отозвался Максим.

Роман улыбнулся и произнес:

– Нoc erat fatis.¹

– Да, ну тебя, отмахнулся Максим – пойду приму душ, и спать.

– Прими, прими, – с иронией в голосе произнес Роман.

Так называемый душ, представлял собой покосившуюся баньку с прогнившим полом, тазом нагретой кипятильником воды и старым алюминиевым ковшиком.

***

Ночью Антонову не спалось, он смотрел в открытое окно на звездное небо и макушку плакучей ивы, и думал о своей жизни. Интересно, как сложится она дальше. Может быть, он станет известным хирургом, и к нему будут со всех концов страны приходить, приезжать люди, и он будет их последней надеждой, как его квартирная хозяйка. А может быть, он влюбится, в какую-нибудь провинциальную девушку, как зять квартирной хозяйки, и ради нее бросит все, уедет далеко в глушь, и будет жить простой, деревенской жизнью. Интересно, какая она, любовь? Он ее еще не испытывал, даже не увлекался ни кем. Все окружающие его девушки казались ему жителями других планет. Не было в них настоящих живых чувств, были они хищницами и охотницами, жертвами и маньячками, красивыми и не очень, но все они были далеки от него и холодны, как разделяющие миллионами километров их пространство.

В открытое окно запрыгнул с улицы рыжий кот, посидел на подоконнике принюхался и ловко спустился на кровать Антонова. Постоял в ногах, обдумывая, где бы ему лучше умаститься, и пошел по краю кровати к лицу Романа. Осторожно прилег у него на груди, уткнулся своей наглой мордой ему в шею, и затарахтел трактором. Под это мирное мурлыканье Антонов наконец-то уснул.

На этот раз снилось ему, что идет он по краю крыши городской многоэтажки, люди внизу кажутся ему муравьями, хаотично снующими по каким-то для них важным делам. Но Антонов смотрел на них сверху и думал, что все это ненужная суета, что главное не в этом, а в чем-то другом, а в чем именно, он и пытался разобраться ходя по краю этой крыши. Но как не пытался понять смысл жизни, так и не смог. От такого напряжения ему стало тяжело дышать, голова, словно горела в огне, ему было душно, не хватало воздуха, и он стал хватать воздух руками, в надежде зацепиться за него. Потом он оступился и полетел вниз, к людям-муравьям, но долететь до земли не успел, проснулся…

На голове шапкой лежал рыжий хозяйский кот, его густая длинная шерсть, свисая с кошачьего тела, забила Антонову нос, поэтому ему было тяжело дышать, а голове было жарко. Он резким движением скинул кота на пол. Тот недовольно пробурчал что-то на своем кошачьем языке, и запрыгнул на кровать спящего Максима.

Антонов потянулся, и подумал, – вот ведь рыжий гад, испортил интересный сон, не дал узнать в чем смысл жизни. На улице было совсем светло. Доносилось разноголосое пение петухов и мычанье коровы.

В комнату заглянула худенькая, любопытная Маринка.

– Ольга Петровна просила меня, чтобы я вас разбудила, – шепотом произнесла она, и добавила – завтрак уже на столе.

– Самохин, вставай! Нам пора на фронт, Родина ждет трудовых подвигов, – с иронией в голосе произнес Антонов.

Максим открыл глаза, потянулся, зевнул и заметив на своем животе кота, (у которого были прижаты уши и сузились в зеленые щелки глаза, от предчувствия того, что сейчас его опять сбросят) тихонько, взяв того за шкурку, опустил рядом с кроватью на пол. Кот тут же стал умываться и чиститься, недовольно поглядывая на возмутителей его кошачьего спокойствия.

Позавтракав, отправились на растерзания к Губкину. Им предстоял ремонт и перестановка больничной мебели, потом разборка кладовки и много других дел и поручений. Они чувствовали себя «Золушками», которым все нужно было успеть, чтобы попасть на бал, вот только крестной феи у них не было.

Девчонки белили потолки, мыли окна, красили панели. Работа кипела, фронт отступал.

В обеденный перерыв Роман заглянул к своему вчерашнему пациенту.

– Ну, как твои дела? – поинтересовался он.

– Хорошо доктор, а меня скоро выпишут? – быстро спросил мальчик, словно боялся, что Антонов убежит не ответив.

– Шустрый какой, надо чтобы все зажило, потом швы нужно будет снять, а потом посмотрим на твое поведение, – улыбаясь ответил Антонов.

– Это что, еще месяца два? – с грустью в голосе протянул Витька.

– Ну, я думаю, если больше с тобой ничего не случиться, то обойдемся двумя неделями – заверил его Роман.

– Тогда ладно, – с облегчением согласился мальчик.

– Отдыхай, а я пойду пообедаю, – подмигнув пациенту, сказал Антонов и вышел из палаты.

С утра он уже наводил справки о мальчике у дежурной медсестры, поинтересовался, делали ли ему перевязку, какова температура, и, удовлетворившись ответами, пошел штурмовать кладовку вместе с Максимом и Андреем.

Обедали в больничной столовой, Максим без устали рассказывал смешные институтские истории, стараясь привлечь внимание Светланы. Она томно бросала на него равнодушные взгляды свысока своей самоуверенной красоты, и старалась напустить на себя загадочность и неприступность.

Тихомиров ел молча, и украдкой поглядывал на девчонку с косой и веснушками, так же, как и Антонов, который внимательно изучал каждый ее жест, любую мимику на ее милом лице. Самохин представил ее Антониной. Была она хороша собой, русая коса ниже пояса, редкие веснушки придавали лицу выражение детской непосредственности. Но серые глаза, говорили о том, что не так уж она и проста, как кажется на первый взгляд. Была в них какая-то сила магнетизма, нет даже не так, «колдовская сила», поправил ход своих мыслей Антонов. Она даже не подозревает, как она красива, осенило вдруг его. Не умеет пользоваться этой силой и красотой. Вот Светлана, та искушенная штучка, знает, как понравиться мужчине, знает все свои достоинства и выставляет их напоказ, как бы приглашая всех обратить на себя внимание. Вот и сейчас, как бы невзначай она поправляет волосы, чтобы показать свою безукоризненную шею. Потом закидывает ногу на ногу, демонстрируя их длину и ровный загар. Все это делает плавно, ненавязчиво, но во всех этих жестах прослеживается тактика хищницы на охоте. А жертва – Максим, сам готов попасть в ее сети, надеть на себя ошейник, и пристегнуть поводок.

У Антонова был нюх на все виды женских особей, так про себя он их называл. Лену он отнес к разряду маньячек, она казалась ему из тех видов, которые готовы на все ухищрения ради понравившейся штучки. Причем, добившись, она будет всюду таскать ее за собой, демонстрируя ее всем своим приятелям и знакомым, не отпуская ни на минуту из своих цепких, ухоженных ничего не умеющих ручек. Не о какой свободе здесь речи идти не может. А если «штучка», вдруг захочет вырваться, то, скорее всего, здорово об этом пожалеет. Тут надо будет ждать момента, когда маньячке «штучка» надоест, и она сама без сожаления выбросит ее на помойку.

Такой же маньячкой была его мать. Отец смирился с этим, а может быть, ему нравилась быть жертвой, в отличие от Романа, который всячески пытался вырваться на свободу.

Тоня показалась Антонову другой, и не подходила не к одному из этих стереотипов, а может быть в ней сочетались все виды женского коварства, он это пока не понял. Но то, что впервые в жизни он не мог определить женскую суть, стало для него «идеей фикс». Видимо именно эта загадка, и протянула тонкую нить в его сознании и невидимыми стежками пришила ее.

После обеда все вновь разошлись по своим объектам.