Пленниц загнали в маленькое помещение, где не было окон, пахло сыростью и гнилью. Комната была слишком мала для такого количества пленниц, и девушки которые заходили последними, взбирались на плечи стоящих впереди. Некоторые, прижатые к стене уже теряли сознание от давки, духоты и усталости. Стражники продолжали загонять последних пленниц, и не было никакой возможности помочь тем, кто падал, на них сразу вставали, хотя их ещё можно было спасти. Когда железный засов громко ударил, и дверь заперли, стало так тихо, что было слышно, как с потолка крупными каплями падает вода, ударяясь о головы девушек. Кроме этих звуков падающей воды, ничто не нарушало давящую тишину подземелья. Иоланда была прижата лицом к стене и даже не пыталась пошевелиться. Отчаяние и страх немного отступали и чтобы не дать им вновь овладеть собой вновь, она едва шевеля губами, стала повторять: «Зачем я здесь? Зачем я здесь? Зачем я здесь?». Она с детства привыкла разговаривать с собой, и это помогало находить ответы на многие вопросы. «Я хотела жить, а теперь, а теперь… Я даже не знаю, можно ли хотеть чего-то сейчас, кроме того чтобы этот кошмар остановился и все вернулось всего на пять дней назад. Только пять дней. Только пять дней. Только пять», Иоланда захотела повернуть голову, но смогла отодвинуться лишь на дюйм. В этом коротком движении она успела увидеть, как по стенам пляшут страшные тени. Два стражника всё ещё стояли в проёме, размахивали факелами над головами девушек, ловя и поджигая их волосы. Появился запах сгоревших волос, и некоторые девушки падали, задыхаясь от рвотных спазм. Видя это Иоланда, вспомнила как наблюдала однажды за растягиванием шкур. У них во дворе стоял специальный станок, на который надевали шкуру, и медленно вращали колеса станка, тем самым растягивая её. Колеса нужно было крутить очень медленно, иначе шкура могла порваться или треснуть. Наблюдая за этим процессом, Иоланда тогда впервые ощутила, что время может менять свой ход. Вокруг что-то происходило: кухарки чистили свою посуду, мужчины разделывали мясо, она даже вспомнила сейчас, как в то время пролетала над замком птица, но в том месте, где медленно вращались колеса, казалось, ничего не менялось. Время, которое было в том месте, где стоял станок, отличалось своим ходом и наполненностью от того, которое было у всего, что окружало этот станок. После этого наблюдения, Иоланда стала замечать случаи, когда время ускоряло или замедляло свой ход. Сейчас, когда она смотрела на безмолвных девушек, которых жгли зажило, ей казалось время почти остановилось.

Отчаяние, отключавшее рассудок появилось вновь, поднимаясь холодной волной по позвоночнику. Чтобы избавить себя от тьмы, в которую это чувство погружало её, Иоланда зажмурила глаза и приготовилась, насколько это было возможно, размахнуться и удариться головой о стену. Но пока она набирала воздуха в грудь, чьи-то тоненькие ручки так цепко схватили её за талию, что она испугалась и закашляла, подавившись глотком воздуха. Кто-то крепко держал Иоланду за талию, прижимаясь к её спине, и чьё-то сердце колотилось так сильно, что она слышала его как своё.

– Кто ты? – спросила Иоланда, хотя по небольшому росту, она уже догадалась, что это была одна из девочек подростков, которых пригнали сюда со всеми.

– Я Мария, – едва слышно прошептала девочка. Голос был очень слабым и совсем ещё детским. Иоланда вновь до боли зажмурила глаза, отказываясь признавать ещё одну сторону кошмара, в котором она находится. Сердце сжалось от мысли, что этому ребёнку уготована та же участь, что и всем.

– Где твоя мама? – Иоланда успела спросить, прежде, чем подумать.

– Её оставили за воротами.

Иоланда почувствовала, как голова девочки поднялась вверх.

– Она скоро придёт ко мне, – уверенным голосом сказала Мария и сильнее прижалась к Иоланде.

Места в комнате стало немного больше, оттого что некоторые падали, не выдерживая духоты, и Иоланда смогла развернуться.

– Я побуду с тобой, пока не придёт моя мама, – голос Марии был уверенным и твердым, как у взрослого, но в нём была особая нежность, которая есть только в детских голосах.

Иоланда прикусила губы, чтобы не расплакаться.

– Да, да. Конечно, кончено, – шептала она как заклинание, крепко прижимая к себе Марию.

Сердце девочки успокаивалось, и Иоланде казалось, что Мария засыпает. С каждым вздохом, воздуха становилось всё меньше, и чаще был слышен звук медленно опускающихся вниз тел. Иоланда проваливалась в подобие сна, но что-то возвращало её рассудок в эту комнату, не давая передышки. В одно из таких возвращений она услышала, как открылись двери. Зашли охранники с факелами и Иоланда увидела, как почти половина из тех кого сюда пригнали, лежит на внизу на камнях. Время вновь, для Иоланды изменило свой ход, она видела как начали выгонять обессиливших девушек в коридор, а тех кто уже не мог встать выносили за ноги и бросали в отверстие в стене откуда слышался шум волн. Иоланда слегка потрясла за плечи Марию, которая никак не хотела просыпаться.

– Нам нужно идти, – сказала Иоланда, когда Мария подняла на неё свои сонные глаза. Иоланда крепко прижала к себе девочку, и закрыв руками её глаза, чтобы та не могла видеть бездыханных тел, быстро пошла с ней по коридору.

Их пригнали в огромное помещение, в котором эхом отзывался каждый шаг. Но пока глаза не привыкли к кромешной тьме, невозможно было рассмотреть ничего, из того, что было вокруг. Иоланда оцепенела от страха, казалось, что дыхание здесь изменило привычный ритм и затихло. Постепенно, глаза привыкли к темноте, и Иоланда различила скалу, которая служила одной из стен подземелья. Напротив, очень высоко, сквозь отверстия в стене, служившие окнами был виден слабый лунный свет.

– Неужели нас продержали «там» до ночи, – прошептала Иоланда. Усталость опустилась в ноги, захотелось упасть прямо на месте и будь она одна, то так бы и поступила. Мария по-прежнему, крепко обнимала Иоланду, и не говоря ни слова, следовала за ней, ни на шаг не отставая. Выбирая место для себя и Марии, Иоланда медленно и осторожно шла вдоль скалы, вглубь подземелья. Каждый шаг давался с трудом, и ей казалось, что она прошла целую милю, когда почувствовала под ногами что-то плотное. Это оказалась сухая трава, которая прежде уже служила кому-то постелью. Иоланда улыбнулась своей награде за долгий и длинный день. Она опустилась на своё новое ложе, крепко прижала Марию к себе, закрыла глаза и мгновенно провалилась в забытьё.

Ей казалось, она спит и не спит одновременно. Всего несколько дней научили её спать наполовину: чтобы всё слышать, и подниматься по любому подозрительному шуму. Вот и сейчас, ей казалось, что она спала, но в голове как наяву, возникали события последних дней.

Вот она в спальне одевает на себя несколько платьев, которые пригодятся в дороге и на первое время. Вот она в повозке, среди пустых бочек, переезжает короткий мост отделяющий замок от всего мира. Вот лес где она спрыгнула с повозки и пошла по дороге одна. Дальше длинная, длинная дорога ведущая в Вильнёв, где она надеется пожить первое время, а потом перебраться в дальнюю деревню, где её никто никогда не найдёт и не узнает. А вот…

Она ощутила удар и мгновенно села на своей «постели». Иоланда испуганно озиралась по сторонам не в силах поверить, что это оказалось всего лишь сном. Этот сон вернул её в ту ночь, когда она уснула под деревом и проснулась от удара сапога в живот. Её в лесу нашли какие-то солдаты… «Это только сон», – успокоила себя Иоланда. Мария лежала рядом, свернувшись, как котёнок в клубок и сладко посапывала, словно постелью ей служила не сухая трава в подземелье, а тёплая постель её дома. Иоланда погладила девочку по голове, легла, и едва закрыв глаза, вновь оказалась в мире снов.

Вот её ведут как преступницу. Солнце уже встало, дорогу хорошо видно, но она не понимает, куда её ведут и что с ней будет. С ней не разговаривают, а только подталкивают чем-то тонким и острым в спину. Дальше, бесконечно длинная дорога, без отдыха, еды и воды. Вот уже город Вильнёв и огромная площадь. Десятки несчастных девушек стоят у столба в центре, они напуганы и жмутся друг к другу. Вокруг толпа безумных горожан, которые кричат ругательства, бросают камни и гнилые овощи в девушек. Её почему-то ставят к тем несчастным, что стоят в центре площади.

Удар по спине.

Иоланда вновь очнулась ото сна и села. Она обхватила себя за колени, усталость ещё осталась, и по-прежнему хотелось спать, но кошмары, преследовавшие её во снах, породили в ней страх мешавший уснуть. Иоланда боялась закрыть глаза и оказаться во времени, куда возвращаться совершенно не хотелось. Она поднялась и придерживаясь рукой за стену, пошла в сторону, откуда они пришли.

Едва различимые силуэты девушек создавали жуткое зрелище полутеней в подземелье. Некоторые стояли, прислонившись к стене, некоторые сидели на полу у огромных столбов. Иоланда осторожно обходила всех, всматриваясь в темноту. Никто не издавал ни звука, даже дыхания не было слышно, только плеск волн за толстыми стенами замка нарушал тишину их темницы. Её босые ноги ступали по каменному, ледяному полу, который обжигал своим холодом, но она не замечала его. Иоланда всматривалась в лица, но кроме силуэтов, невозможно было что-либо увидеть. Глядя на тех, кто стоял, Иоланда поражалась, как у них остались силы, ведь их всю дорогу, как собак гнали охранники.

– Садись, – вдруг услышала Иоланда знакомый голос. Этот голос она слышала на мосту: «Смотри на землю, не останавливайся!». Иоланда послушно опустилась, и ей потребовалось усилие, чтобы разомкнуть свои зубы, оказалось, что они были плотно сжаты.

– Нужно отдохнуть, неизвестно, насколько нас здесь оставят, – вновь услышала Иоланда.

Она хотела что-то ответить, но промолчала, не хотелось прикасаться к ужасу их положения даже словами. Иоланда легла рядом с девушкой и ощутила, каким слабым было тепло её тела, словно жизнь уже начала медленно уходить проч. Она мгновенно провалилась в забытьё. Усталость, страх, неизвестность, пережитый кошмар последних дней, этот клубок, никак не давал погрузиться в сон. Едва закрыв глаза, Иоланда вновь и вновь заново смотрела сцены последних событий.

1348 год, 01 сентября, Вильнёв, Графство Савойское

Ей кажется, время остановилось, и только непрекращающиеся оскорбления, крики злобных мужчин, женщин и детей дают ощущение, что жизнь продолжается. Кошмарная, чуждая ей и непонятная жизнь. Иногда толпа орущих горожан расступается, и тогда к ним подгоняют новых жертв. Все они юные, молодые девушки. Вот она уже закрыта от толпы рядами тех, кого пригнали после неё.

– Почему нас держат здесь? – Иоланда наклонила голову, и спросила у той, что стояла справа. Ей оказалась совсем юная девочка, черноволосая, черноглазая и очень красивая. «Ей не больше десяти!» – подумала Иоланда, рассматривая её лицо.

– Они решили, что мы отравили воду в колодцах, – тихо услышала она ответ.

– В каких колодцах? – не поняла Иоланда.

Девочка едва заметно улыбнулась.

– Которые копали наши отцы и деды.

– Зачем? – спросила Иоланда, сама не понимая, о чём она спрашивает. Чем дальше, тем более непонятным и абсурдным кажется всё, что с ней происходит. «Какие колодцы! Причём здесь этот ребёнок? Она сама, какое отношение имеет к этим колодцам!»

– Они умирают от чёрной смерти и винят в этом нас, – также тихо продолжала девочка.

– Кого Вас? Девушек?

Девочка вновь улыбнулась, и это показалось Иоланде странным. «Наверное, она не в себе. Улыбается, как будто есть над чем улыбаться». Иоланда уже хотела сделать шаг в сторону или назад от этой странной соседки, но услышанное, остановило её.

– Евреев. Они сожгли наши дома, убили отцов и братьев, а нас долго держали в яме.

Только тут Иоланда увидела, что одежда многих из тех, кто стоял рядом, была в земле.

– Теперь они придумали нас сжечь.

– Что?! – Иоланда захлебнулась своими словами.

– Не кричи!

Она ощутила, как кто-то с силой толкнул её в бок.

– Не нужно кричать, они не достойны наших криков, – услышала она тихий шепот девочки.

– Как сожгут? – сердце Иоланды заколотилось с такой силой, что её всю затрясло как в лихорадке.

– Как сожгут? – она посмотрела по сторонам и вцепилась в руки девушки стоящей слева. Но вместо ответа получила лишь взгляд, который был красноречивее любых слов. Она увидела глаза полные гордости, достоинства и смирения со своей участью. Иоланда зажмурилась до боли, в надежде открыть глаза и очутиться в другом мире.

1348 год, 08 сентября, Замок Шильон, Графство Савойское

На этот раз, она проснулась от сильного удара в бок, и это не было сном. Удар был такой силы, что ей стало трудно дышать. Она не сразу сообразила, где находится. Этот удар вырвал её из забытья и прежде, чем она успела что-либо сообразить, последовал новый, уже в живот.

– А ну-ка, поднимайся немедленно! – и ещё один удар. Корчась от боли Иоланда попыталась встать, и если бы кто-то не подхватил её, она бы упала.

Им принесли еду, если можно называть едой измельченный, как для кормления птиц хлеб, раздавленные, полусырые овощи и объедки. Кто-то прямо из ведер выбрасывал еду на пленниц. Девушки стояли, прижимаясь, друг к другу и к стенам. Было утро, сквозь отверстия наверху солнце освещало огромный зал подземелья Шильона, где они провели три последних ночи.

– Жрите, твари! – крикнул охранник, закрывая за собой дверь.

Их кормили, полагая, что они ждут когда им принесут еду, но никто из девушек не прикоснулся к тому что было выброшено на пол.

– Они совершенно не могут отличать людей от свиней, – услышала Иоланда за своей спиной глухую усмешку. Она хотела опуститься на камни, но мысль о Марии удержала её. Иоланда попыталась сделать шаг, но боль от удара согнула её и ноги отказались подчиниться, падая она ощутила поддержку знакомых тоненьких рук.

– Мария, – Иоланда прижала к себе девочку и ощутила огромную радость. Мария села рядом и положила голову на колени Иоланды.

– Поспи, девочка, поспи, – шептала Иоланда. Она гладила девочку по волосам, и слышала, как та засыпает тихо посапывая.

1308 – 1326 годы, Замок Шильон, Графство Савойское

Бабке Иоланды, Джоанне, было пятьдесят семь лет и она была полна энергии, силы и красоты. Маленькая, сухая, подвижная, с цепкими глазами, в которых вместо зрачков вставлены свёрла. Они проникают в самое сердце, и если позволить себе хоть на секунду, ослабить бдительность и довериться ей, эти свёрла просверлят насквозь, прочитав самые потаённые мысли и высверлив всё живое и тогда она будет пользоваться тобой полновластно. При своем небольшом росте у неё была поистине королевская осанка, которая усиливала мысли о её влиятельности. Кажется, она не умеет склонять голову даже для того, чтобы пройти в низкие двери своей спальни.

Джоанна впервые оказалась в замке, когда ей едва исполнилось семнадцать, потом она ненадолго переехала в Бриансон к кузену, но в 1326 году вернулась вновь, и уже больше не покидала это укрытие. Шильон служил ей идеальным местом, для плетения бесконечных интриг. Брат Филиппо и кузены редко навещали её, но уединение здесь, нисколько не мешало ей весьма существенно вмешиваться в политические и любовные дела своих родных. Почти все её родственники жили в Италии, и потому считали, что окрестности Альп, из-за холода непригодны для проживания. Но думается, что это отравленный Джоанной воздух, казался им несовместимым с жизнью, а вовсе не климат.

Девушки её происхождения обычно заранее знают, чьей женой им предстоит стать. Но у Джоанны сложилось иначе. Отец долго не мог решить, в чью пользу сделать выбор. С одной стороны, нужно было расширять и укреплять связи на западе, и тогда это означало брак с кем – либо из семьи Бурже. С другой стороны, не более важным было и создание связей в северных землях, но там не было достойного кандидата. Впрочем, едва Джоанне исполнилось четырнадцать, её судьба, решилась внезапно. Пришло известие о том, что Жан де Шалон-Арле сеньор д'Арле, овдовел. Отец Джоанны немедленно отправился навестить его. Он никого не посвятил в свои планы, но Джоанна со своей матерью, красавицей Агнесс, надеялись на скорое заключение брака и с нетерпением ждали его возвращения. Они обе надеялись, что вскоре Джоанна последует воле отца и станет женой того, кого он для неё выберет. Так было всегда, женщины её рода были инструментом для укрепления связей. Через неделю отец вернулся, и не сказав ни слова супруге и дочери, заперся в своём кабинете со своими братьями. Как ни пыталась Агнесс услышать о чем, говорят мужчины, она ни чего не смогла узнать, прислонённое к закрытым дверям ухо, ничего не воспринимало. Только вечером мать и дочь смогли понять какое решение было принято. Анна которая была, как надеялась Агнесс только помощницей её мужу, а для Джоанны служанкой, и надсмотрщицей, стала укладывать вещи Джоанны. Мать и дочь догадывалась, что происходит, но не было никого, кто бы хоть что-то сказал о том, куда и когда отправиться Джоанна. Анна, которая и прежде была немногословна, в тот вечер не проронила ни слова, а губы её были так напряжённо сжаты, что Джоанна долго не решалась ничего спросить.

В детстве, от старой служанки, которая изредка подменяла Анну, Джоанна слышала историю об одной своей родственнице, которая приходилась кузиной её бабке. Служанка очень любила эту историю, и каждый раз рассказывала её так, как будто проживала жизнь героини сама. Это была история любви, о том как девушка из рода Женив, вышла замуж за графа Труа по большой взаимной любви. История была насыщена подробностями их тайных свиданий и поцелуев. После женитьбы они жили уединённо, где-то на севере, тайно, в Графстве Суассон. С каждым годом, чем старше становилась служанка, тем большими подробностями наполнялась эта история и тем более раздражала Джоанну. Она считала эту историю выдумкой и фантазией, созданной специально для того, чтобы злить Джоанну, которой никак не могли партию. Но в тот день, когда Анна укладывала её вещи в сундук, Джоанна вспомнила про эту историю и спросила Анну, правда ли это? Анна долго и внимательно смотрела на Джоанну, а потом сказала: «Думаю в ближайшие несколько лет, ты не увидишь своего мужа, поэтому не забивай себе голову глупостями. Оставь это слугам».

К удивлению Джоанны она никуда не поехала ни на следующий день, ни через день. Вскоре сам отец куда-то уехал, а через неделю после отъезда, Агнесс сообщила Джоанне, о его внезапной смерти. Джоанна никогда не спрашивала, что с ним случилось, где и как он умер, она была далека от сантиментов.

Мать Джоанны, красавица Агнесс, не имела других детей. Для неё даже одного ребёнка было много, она совершенно не принимала участие в воспитании дочери. Отец Джоанны был в постоянных отъездах, а Агнесс часто переезжала с места на место к своим многочисленным родственникам. Она умудрялась их очаровывать настолько, что те не возражали против её длительного пребывания в их домах. Джоанна совсем не помнила, чтобы мать когда-либо говорила с ней наедине, её детская психика сформировала исковерканный образ матери: женщина, которая никакого отношения к ней, маленькой девочке не имеет.

Джоанну воспитывала Анна, которая разговаривала с ней только в процессе обучения и нравоучения. В остальное время, она молча находилась рядом сложив руки на своей пышной груди. Дни Джоанны проходили в тишине, и не зная другого, она считала это нормой, которую тщательно соблюдала. Слуги были единственными людьми, в её окружении, которые общались меж собой без всякого повода, просто так, по желанию. Но поскольку с ними, как с недостойными, было запрещено разговаривать, то их общение, между собой Джоанна считала не нормой, а следствием их недостойности.