– Вот! Он ее портрет везде за собой таскал, а она его до дуэли довела, – прокомментировал слова экскурсовода Максим Лебедкин. – Все зло от женщин.

Сказал и выразительно посмотрел на Машу Пеночкину.

– А чего сразу я? – возмутилась она, но пальчиком кокетливо прихватила светлый локон. – Я никого не прошу носить с собой мои фотографии.

– Я прошу лишь меня фотографировать, – добавил Пашка.

И все засмеялись, а Маша покраснела.

– Давайте вернемся к экскурсии, – предложила Надежда Петровна, и экскурсовод посмотрела на нее с благодарностью.

– Нижний Новгород всегда славился своей ярмаркой, и Александр Сергеевич вознамерился ее посетить, но опоздал. Ярмарка, длившаяся все лето, закончилась, и поэт писал жене: «Сегодня был я у губернатора Бутурлина. Он и жена его приняли меня очень мило и ласково; он уговорил меня обедать завтра у него. Ярманка кончилась – я ходил по опустелым лавкам. Они сделали на меня впечатление бального разъезда, когда карета Гончаровых уж уехала». Визит Пушкина в 1833 году был кратким, но судьбоносным для русской литературы. Из цитаты, что я только что вам привела, следует, что Александра Сергеевича приняли у губернатора. Но губернатор не поверил в то, что поэт пустился в столь долгое путешествие по городам России, чтобы собирать материалы по пугачевскому восстанию, слишком это показалось ему несерьезным. Пушкин же из Нижнего приехал в Оренбург и остановился у своего приятеля Перовского, который, в свою очередь, получил письмо от нижегородского губернатора Бутурлина. И письмо это имело следующее содержание: «У нас недавно проезжал Пушкин. Я, зная, кто он, обласкал его, но должно признаться, никак не верю, что он разъезжал за документами об Пугачевском бунте; должно быть, ему дано тайное поручение собирать сведенья о неисправностях». Ничего не напоминает?

На лицах ребят заиграли понимающие улыбки, а экскурсовод закончила:

– Об этой истории по возвращении в Петербург Александр Сергеевич рассказал Гоголю, с которым находился в хороших отношениях. А через некоторое время появилась всем нам знакомая комедия «Ревизор».

5

Звонок телефона раздался в неподходящий момент, и Надежда Петровна была вынуждена выйти в коридор.

Звонил бывший муж, выяснял, когда освободится Аня.

– Ты можешь ей позвонить, – ответила Надежда.

– Я звонил, она не отвечает.

– Вообще, у нее сейчас занятия в музыкальной школе. Напиши сообщение, Аня всегда на них отвечает.

– Хорошо.

Его голос в трубке звучал так привычно и по-деловому, что Надежде на секунду показалось, что они еще в браке, она задерживается, он забирает Аню из садика.

Но это было не так.

– С учетом мастер-класса Аня может закончить позже обычного.

– Я понял. Разберемся, – прозвучал ответ.

Да, они разберутся, в этом Надежда не сомневалась.

Разговор получился краткий, но, как ни старалась она позже выкинуть его из головы, как ни пыталась, вернувшись к группе, вновь проникнуться пребыванием Пушкина в Нижнем, ничего не получалось.

Надежда впервые с момента развода оставила дочь с отцом. Нет, конечно, бывали выходные дни, когда Аня оставалась с ночевкой у папы, но это единичные случаи. А чтобы так, сразу на три дня… И если к ним в гости еще нагрянет бывшая свекровь… У Ани с бабушкой были отношения, которые можно назвать вежливыми. Обязательные подарки на Новый год и на день рождения продолжались. Обязательные в эти дни визиты остались в прошлом. Сейчас все ограничивалось телефонными звонками. Вроде бабушка есть, но вроде ее нет. Не существовало совместных прогулок, баловства, спонтанного общения. Зато были фотографии, которыми можно похвастаться перед подругами: «А вот наша ходит в музыкальную школу, и преподаватели говорят, что у ребенка талант».

И сейчас, после посещения музея, идя с классом по улицам Нижнего Новгорода, Надежда думала о том, подключится ли к Андрею свекровь. А следом страх: не настроят ли они за эти дни ребенка против нее? Да нет… Не стоит себя так накручивать. К тому же Аня уже взрослая девочка… Если бы было возможно, Надежда оставила бы дочь со своими родителями, но они живут в другой области.

Программа сегодняшнего дня подошла к концу, и все ребята резко заинтересовались большим торговым центром недалеко от гостиницы. Девочки захотели шопинга, мальчики увидели, что там имеется класс компьютерных игр, кто-то сказал, что наверху наверняка есть несколько кафе, где можно поужинать.

В итоге Надежда Петровна дала добро на посещение торгового центра, сказав, что в девять все должны быть в гостинице, завтра с утра экскурсия в Болдино, ребята должны выспаться и чувствовать себя бодрыми. Все клятвенно пообещали в девять вечера сидеть в своих номерах, и Надежда Петровна, оставив ребят перед входом в торговый центр, отправилась в отель. У нее образовалось время для себя.

Зайдя в номер и сняв верхнюю одежду, она написала бывшему мужу: «Аня ответила?»

Андрей довольно быстро прислал ответ: «Да, мы уже дома. Собираюсь готовить ужин. Хорошо, что по дороге заехал в супермаркет за продуктами. У тебя тут шаром покати».

У тебя… что?

От неожиданности Надежда опустилась в кресло. Они как-то заранее не обговаривали, где будет жить Аня, но с учетом того, что после развода Андрей никогда не переступал порог квартиры и Аня гостила у него, само собой подразумевалось, что дочь проведет эти три дня на съемной Андрея. Или нет? Или это она так решила, а не он?

Кровь прилила к щекам. Бо-о-оже…

Неужели?..

Так…

Сначала надо успокоиться. Надежда встала, налила себе воды, не торопясь выпила ее, а потом набрала дочь.

– Привет, мам! – раздалось звонкое на том конце.

– Привет. Как у тебя дела?

– Все хорошо. Папа купил спагетти и сейчас будет их отваривать. У нас еще есть сосиски. А еще сегодня в музыкалке проходил мастер-класс, и это было круто! Нас учили играть «Времена года». Вернее, мы и так умели, но без чувств. А маэстро учил нас передавать музыкой настроение природы. Здорово, правда?

– Да, очень здорово, – согласилась Надежда.

Голос дочери звучал возбужденно.

– Ты не представляешь, какой у него плотный график, он объехал весь мир! И еще показывал специальные упражнения для кистей рук. Маэстро до сих пор их делает. Короче, мам, эта гимнастика на всю жизнь. Я с завтрашнего дня начну. И мне совсем не хочется делать уроки. Снова задали контурные карты по географии. Ненавижу их.

Тут Надежда была с дочерью солидарна. Она тоже в школе их ненавидела, скукотища страшная, времени занимает много, а любви к предмету не добавляет. Однако говорить об этом дочери она, конечно, не стала. Вместо этого произнесла:

– Попроси папу, он поможет.

– Ага. Вот как только спагетти сварит, так сразу и попрошу, – тут же согласилась дочь. – Я ему футболку дала. А он, представляешь, удивился, что ты сохранила его футболку.

У нее пересохло горло. Если до этого еще оставалась маленькая надежда, что они у Андрея, то теперь…

– Вы у нас? – спросила Надежда тихо.

– Ага, папа сам предложил. А то мне учебники перевозить, одежду, то-се… Неудобно.

– Ясно.

Вот, значит, как. И спать он будет наверняка в давно ставшей только ее кровати. И носить ту самую темно-синюю футболку, забрать которую Андрей забыл, а она не выбросила. Не смогла. И в первые дни после развода, ругая себя и называя дурой, она в этой футболке спала. Привыкать к одиночеству нужно постепенно. Сначала нет человека, потом нет его вещей. Запах мужа со временем выветрился, футболка постиралась, но выбросить ее не получилось.

– Ясно, – повторила Надежда. – Не забудь полить цветы.

– Не забуду, – пообещала дочь. – Ну все, я побежала, надо папе помочь овощи вымыть. Буду делать салат. Ты не переживай, у нас тут все хорошо.

Кто бы сомневался… Шах и мат. И сердце в груди стучит часто и гулко. Ее бывший муж в их квартире в своей футболке отваривает макароны их дочери. А потом он будет помогать Ане делать уроки и ляжет… на ее, Надежды, подушку?

И внутри от этой мысли все замирает. Она вот теперь на гостиничной подушке точно не уснет. Будет все думать и думать…

6

Ника Серова играла на опережение. Прежде чем все разбредутся в торговом центре по своим интересам, следовало обговорить организационные моменты, касающиеся будущих работ.

– Предлагаю всем подняться на фудкорт, – объявила она.

– Ну ты и душнила, – пробубнил Пашка.

– Как-нибудь потерпишь, – парировала Ника.

– Как-нибудь, конечно…

Энтузиазма в глазах присутствующих не наблюдалось, но авторитет Ники, несмотря на отсутствие друзей, был высок, поэтому все поднялись на третий этаж, где действительно располагался фудкорт. Закончить с «организационными моментами» быстро не получилось, потому что сразу захотелось чая, кофе, пирожка… Прошло минут двадцать, прежде чем удалось разместиться за двумя сдвинутыми столами полным составом.

– Что я хотела сказать, – начала Ника, поправив очки. – Нам надо заранее придумать, кто про что будет писать, чтобы не повторяться. И заранее поделиться на группы. Просто если все станут писать про Пушкина – это неинтересно.

– А вдруг все станут писать про Горького? – не согласилась Люда.

– Что-то сомневаюсь, что все будут писать про Горького. Сейчас возьмете «Евгения Онегина»…

– Ты за всех не решай, – немного лениво и свысока перебил Нику Посох. – Я вот вообще еще не определился. Ни с автором, ни с девчонкой.

– Посох, – заржал Славик Митраков, – девчонка-то тут при чем?

– А при том, если я буду что-то снимать, то точно с девчонкой.

Девочки сразу же оживились и посмотрели на Посоха. Перспектива быть снятой им вдохновляла. Кирилл ведь еще наверняка что-то выложит в Сеть, а это уже шанс почти прославиться, ведь просмотры у парня многотысячные.

– Как интересно, – многозначительно протянула Маша, изящным жестом поправив у шеи волосы.

Горящие глаза других девочек сразу же померкли. Все как-то сразу поняли, кого именно выберет Посох.

– Но я пока в творческом поиске, – закончил Кирилл.

– Я все равно считаю, что нам надо хотя бы примерно распределиться на группы, чтобы понять, сколько их получится в итоге, ведь кто-то будет готовить задание парами, кто-то тройками. И раскидать писателей, чтобы получилось равномерно.

– Раскидать писателей, – загоготал Пашка, – а ты сильна.

Рабочий настрой никак не приходил, ребята не хотели ни делиться на группы, ни решать, про какого писателя делать творческую работу. Все хотели спокойно пить чай или кофе, болтать, дурачиться, а потом разойтись по собственным делам.

Соня вообще смотрела в сторону. Она увидела то, чего не заметила, поднимаясь по эскалатору.

Прямо под ними на втором этаже находился… каток. И этот каток был хорошо виден с того места, где они сидели, так как третий этаж представлял собой широкую галерею, расположенную по периметру стен.

Ника что-то говорила про писателей, про то, что есть еще Добролюбов, про него тоже не стоит забывать, а Соня не отрываясь смотрела на лед, на катающихся после рабочего дня людей, на тренировки девочек, которые крутили пируэты, и хотела к ним. Соня серьезно занималась рисованием, ходила в художественную школу и собиралась стать профессиональным художником, писать маслом на холсте. Она мечтала о персональных выставках и всем таком прочем. Но мама у Сони в прошлом была фигуристкой, а в настоящем – тренером по фигурному катанию, и уже в три года она поставила свою дочь на коньки. Соня любила коньки, хотела кататься, но для себя, для удовольствия, а не ради высоких достижений. Соня умела рисовать, кататься на коньках и играть в большой теннис. Связывать же серьезно свою жизнь она собиралась лишь с изобразительным искусством. Большой спорт – не ее история. Но лед, именно здесь, именно сейчас, манил. Даже зуд в ступнях появился. Ведь этажом ниже не просто каток, там есть еще пункт проката и, конечно, имеются коньки ее размера, если их все не разобрали.

– Лебедкин, ты достал уже! – откуда-то издалека раздался недовольный голос Маши Пеночкиной. – Не буду я с тобой объединяться, даже не мечтай. У меня другие планы.

– Посох, у Мари планы на тебя, – хохотнул Пашка.

– Ника, запиши за нами с Соней Пушкина, – совсем рядом проговорил Антон и потянул Соню за руку. – Нам пора.

Да, им действительно пора. Захотелось сбежать с этого собрания. И тело уже приятно заныло в предвкушении.

– Слушай, я тут хотела предложить… – начала говорить Соня, когда они встали на ступени эскалатора.

– Сходить на каток, – закончил за нее Антон.

– Как ты догадался?!

– Достаточно было проследить за твоим взглядом.

Через пять минут они уже брали коньки напрокат, а еще через несколько Соня вышла на лед. Едва лезвие коснулось твердой глади, едва нога оттолкнулась ото льда – Соня заскользила и, сама того не замечая, широко улыбнулась, а потом и вовсе засмеялась. Народу на катке было немного, и это означало, что не требовалось аккуратно объезжать цепляющихся за бортик новичков или постоянно тормозить, избегая столкновений с парнями в хоккейных ботинках. Можно именно кататься. И она каталась. Сначала сделала несколько кругов, чтобы почувствовать ноги, затем набрала скорость и оторвала одну ногу ото льда – сделала нечто похожее на ласточку, только без сильного наклона. А после, снова набрав скорость, Соня зашла на вращение, очень простое, без заклона, но при этом – самое настоящее. Мама бы оценила. Не зря она сама когда-то учила дочь всем этим элементам. Ноги помнили, тело помнило… Но где же Антон?

Соня закончила вращение и оглянулась по сторонам. Антон стоял у одного из бортиков и снимал видео, показывая Соне большой палец вверх. Она в ответ, широко улыбаясь, помахала ему рукой:

– Иди сюда!

Он, конечно, катался хуже Сони, но все же держался на коньках вполне уверенно. В прошлом году они на выходных вместе ездили в Парк Горького. Там были музыка, разноцветные фонарики вдоль ледовых дорожек и горячий чай в бумажных стаканчиках. А после чая можно было целоваться. Губы тоже становились горячими.

И вчера в номере губы были горячими у обоих. Вчера вообще все было… на грани. И если бы в дверь не постучала Надежда Петровна, наверное, они бы эту грань впервые перешли. Потому что хотелось обоим, и потому что все внутренние запреты куда-то вдруг исчезли. Соня понимала, что рано или поздно это произойдет. С каждым разом, оставаясь наедине, они заходили все дальше и дальше, и вчера она впервые разрешила снять с себя бюстгальтер. Было совсем не стыдно. Волнение соседствовало с абсолютно новыми ощущениями. Он впервые ее касался так интимно, она впервые это разрешала, и дыхание сбилось у обоих… А потом стук в дверь. И невозможно быстро одеться. Руки дрожали, бюстгальтер сначала не находился, потом не застегивался, а Антон давал ей время привести себя в порядок, стоя в двери и не пропуская учителя в номер.

После им обоим было немного неловко. Морок прошел, они будто проснулись и не знали, что сказать. Но Антон все равно проводил Соню до номера. И быстро поцеловал в губы – слегка коснулся. А Соня потом полночи думала, как же они теперь дальше, как пройдет завтра. Что он о ней подумает? Что скажет?

А он просто постучал утром в дверь и позвал: «Девчонки, пошли завтракать». И они сидели за одним столиком втроем с Людой, чуть позже к ним неожиданно присоединился Посох. Антон принес девочкам кофе и булочки с изюмом, и Соня перестала переживать.

Ведь это Антон. Тот, с которым они сидели за одной партой. Тот, который решал ей задачи по физике и алгебре. Тот, кому она когда-то, очень давно, делала домашние задания по рисованию. Это был парень, у которого глаза голубые, как небо, и крышесносная улыбка. Это ее первый парень, ее первая любовь. Соня не сомневалась, что их с Антоном любовь настоящая и особенная. А мир – огромный и прекрасный – один на двоих.

Антон взял Соню за руку, и они покатились вместе, легко и свободно.

– Сонька, вот ты везде найдешь каток.

– У меня дар. Я еще умею искать теннисные корты. Но здесь его точно нет. А то я бы тебя победила.

– А еще ты любишь хвалиться. Но все равно хорошо, что корта здесь нет.

– Боишься проиграть?

Они постоянно спорили и пикировались, и это доставляло удовольствие обоим. Вчерашнее забыто. Почти. И все стало по-прежнему.

А с третьего этажа за ними наблюдали оставшиеся ребята. Нике так и не удалось разбить присутствующих на рабочие группы.

– Смотрите! Воскресенская в ласточке! – Максим Лебедкин первым заметил Соню на катке.

Когда она зашла на вращение, на лед уже смотрели все.

– Зачет, – прокомментировал Посох.

– Подумаешь, – фыркнула Маша, но глаз от Сони не отрывала.

И что Антон в ней нашел? Ну, симпатичная, ну, на коньках катается. Подумаешь. По большому счету, ничего особенного. Может, Воскресенская его приворожила? Маша где-то читала, что это вовсе не выдумки, что привороты по-настоящему существуют и действуют.

Она смотрела, как эти двое, взявшись за руки, покатились вместе, и испытывала жгучую зависть. И ревность. И обиду. Почему Соня? Почему не она?

А Ника Серова продолжала сидеть за столом. Она допивала остывший чай и едва заметно смахивала из-под очков появившиеся некстати слезы. Никто ее не слушает. Ведь предложение о группах и предварительной договоренности разумное и рациональное. Почему им это неинтересно? Почему им неинтересна она, Ника? Уставились все на лед… Как дети в зоопарке, которым показали жирафа.

Из дневника Надежды

Я не могу перестать о нем думать. Я не могу перестать думать о нас. Все очень глупо получилось. Мне всегда казалось, что люди разводятся, когда кто-то совершил предательство, подлость, сделал что-то непростительное, но так по-дурацки…

Как же мы пришли к этому финалу? Ни одна из прочитанных мною мудрых книг, жемчужин мировой литературы и светочей знаний, не помогла. Я просто впервые в жизни закатила истерику по поводу его мамы. Да, совершила ужасную ошибку. Да, не сдержалась. Но я так долго все носила в себе, так долго молчала и разыгрывала терпение. А она лезла в нашу семью и лезла, все время доказывая, насколько я несовершенна. Да, я несовершенна, черт возьми! Я не умею варить борщ, как она, не умею безукоризненно отглаживать постельное белье, чтобы ни одной морщинки.

Но разве счастье зависит от того, насколько идеально ты отгладила постельное белье? Столько лет я все это молча «съедала». А он видел. Видел и понимал. И поддерживал, когда свекровь уходила. Мы оба приняли правила игры, но в один «прекрасный» момент все лопнуло как воздушный шарик. Как так? Разве это возможно? Мне всегда казалось, что наш брак был искренним и прочным. У нас была семья. У нас ведь есть Аня, а у Ани всегда были любящие папа и мама.

В какой момент все стало теряться? Ведь моя истерика, по сути, была всего лишь спусковым крючком. Если не удалось ее пережить, значит, уже какое-то время (долгое время) все было неправильно. А мы не замечали. Или не хотели замечать?

Андрей не замечал, что я просто утонула в непрекращающихся проблемах: педсоветы, конфликты среди учеников, разборки родителей, постоянные болезни Ани и невозможность уходить на больничные так часто, как она болеет, потому что меня не будут долго терпеть в этой школе с хорошими зарплатами. Отсюда, конечно, родилась моя хроническая усталость.

А у него было что-то с работой. Я видела, но не спрашивала. Своих проблем хватало. Понимала: спрошу, на мои плечи ляжет еще и это, и я просто рухну.

Хотя… все равно рухнула, когда наорала на свекровь.

Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что, если бы у нас в семье все было благополучно, случай со свекровью стал бы памятным и неприятным инцидентом, но не отправной точкой к разводу. Мы бы его пережили. Потому что Андрей знает, какая непростая у него мама. Знает.

Только к тому моменту у нас уже были свои косяки. Мы закрылись друг от друга. Секс стал редким (потому что постоянная усталость), да и много всего другого… А потом при первой же непростой ситуации все это сдетонировало, и никто из нас уже не захотел ничего заглаживать и исправлять. Выдохлись оба.

Ни одна книжка не помогла учителю литературы сохранить свой брак и свою любовь. Опыт прошлых поколений не учит ничему.

А если бы я тогда спросила у него про неприятности на работе и терпеливо выслушала?

А если бы я не полагалась на то, что Андрей знает, какая непростая у него мама, и не молчала, а говорила, какие именно вещи я считаю недопустимыми, мы бы сейчас были вместе?

Как мне его не хватает. Мы с Аней держимся. Но обе сейчас очень одинокие. Она полностью ушла в музыку – спасается там. А я… а мне ничего не помогает.