Таким образом, мы имеем основания предполагать, что славянский этнос, возникший в I веке н. э., начал свое распространение по Европе приблизительно в середине фазы подъема (II век н. э.). Продолжил это распространение, постепенно структурно усложняясь, перейдя к активной экспансии и тревожа соседей вроде Византийской империи, и распался в фазе надлома (VII–VIII века) под одновременным воздействием внутренних противоречий и натиска соседей. Отдельные части славянского суперэтноса, осваивая новые территории и смешиваясь с другими народами, дали начало новым этническим образованиям с последующим их социальным оформлением в виде государств.

Образование единого древнерусского государства относят к IX веку. Сам этноним – русь, русские – не является славянским. Предполагается, что он связан с русами, которых одни исследователи считают племенем балтов, некоторые – племенем славян, а третьи вообще полагают представителями скандинавов. Последняя версия родилась из прочтения «Повести временных лет», в которой сказано, что несколько славянских племен призвали на княжение варяга Рюрика, так как сами не могли навести в своих землях порядка. Именно эта версия, норманнская, проникла в школьные учебники и прочно там обосновалась. В исторической же науке существует давнее противостояние норманистов и антинорманистов.

Л. Н. Гумилев полагал, что еще «в IX веке русы и славяне имели мало общего», но и «для отождествления скандинавских варягов с аборигенами-русами оснований нет» [20], так как термин «варяг» обозначает не этническую принадлежность, а род занятий («варяг» – «воин»). Русы сами промышляли набегами на соседей и, кроме того, охотно вступали в скандинавские варяжские дружины. С. Ф. Платонов приводит похожую версию со ссылкой на С. М. Соловьева, но сам склонен считать варягов норманнами. При этом он вполне резонно замечает, что «этот вывод еще не решает так называемого „варяго-русского“ вопроса, потому что не говорит нам, кто назывался именем русь» [80].

Однако и Гумилев, и Платонов сходятся в том, что связь между русскими князьями-варягами, кем бы варяги ни были в массе своей, и скандинавами на тот момент существовала. Так, Л. Н. Гумилев пишет по поводу героических деяний князя Олега, которого считал персонажем реальным, но «героем» скорее мифическим: «Особенно характерна „историческая мифология“ для русского летописания – знаменитой „Повести временных лет“ Нестора. Инок Нестор жил и трудился в Киево-Печерской лавре – культурном центре Киева, где в XI–XII вв. были сильны антигреческие настроения. Отражением этих настроений служит, например, факт переноса Нестором даты похода русов под руководством Аскольда на Царьград на 47 лет (с 860 г. на 907 г.) и вообще приписание похода Олегу. Так подвиги древнего руса в войне с Византией оказались совершенными варяжским конунгом» [22].

Как видно из приведенного выше отрывка, Лев Николаевич противопоставляет древнего руса Аскольда^[23] варягу Олегу. Хельгу, по мнению Гумилева, – титул скандинавского вождя. Он даже приводит летописный пример, когда «хельгу», судя по контексту, употребляется по отношению к князю Игорю. В этом случае не только Олег, но и Ольга применительно к тому времени являются не именами собственными, а титулом. Имеющаяся информация о существовании у князя Олега сына по имени Олег убедительным доказательством данной версии не является, но делает ее достаточно правдоподобной.

С. Ф. Платонов роль князя Олега оценивает гораздо более позитивно и в полном соответствии с описанием Нестора, но отмечает, что славянские «города служили сборными пунктами для купцов и складочными местами для товаров. В них встречались торговые иноземцы, варяги по преимуществу, с русскими промышленниками и торговцами; происходил торг, составлялись торговые караваны и направлялись по торговым путям на хазарские и греческие рынки. Охрана товаров в складах и на путях требовала вооруженной силы, поэтому в городах образовались военные дружины или товарищества, в состав которых входили свободные и сильные люди (витязи) разных народностей, всего чаще варяги. Во главе таких дружин стояли обыкновенно варяжские предводители – конунги (по-славянски конунг – князь). Они или сами торговали, охраняя оружием свои товары, или нанимались на службу в городах и оберегали города и городские торговые караваны, или же, наконец, конунги захватывали власть в городах и становились городскими владетельными князьями… <…> Иногда княжеская власть возникала у славянских племен и независимо от варяжских конунгов: так, у древлян был свой местный князь по имени Мал» [80].

Картина вполне правдоподобная. В соответствии с ней неплохо сочетаются и варяги-воины, и ненорманнского происхождения русы, нанимавшиеся на службу в варяжские дружины, и скандинавское происхождение некоторых русских князей, и даже добровольное приглашение варягов местным населением: приглашали-то охранять, а не «володеть».

К этой же мысли приходит и В. О. Ключевский в процессе анализа различных редакций «Повести временных лет»: «Предание говорит, что князья-братья, как только уселись на своих местах, начали „города рубить и воевать всюду“. Если призванные принялись прежде всего за стройку пограничных укреплений и всестороннюю войну, значит, они призваны были оборонять туземцев от каких-то внешних врагов, как защитники населения и охранители границ» [43]. Но остается главный вопрос: как это событие повлияло на славян, что в их жизнь привнесли русы и варяги?

Гумилев полагал, что в Киеве «сложилась славяно-русская этническая общность. Сближение русов и славян было настолько тесным, что русы передали славянам и свое имя, и своих князей» [22]. С конца IX века идет интенсивная метисация между русами «и славянами, киевскими и новгородскими, причем торжествуют славянские обычаи и язык» [20].

В этом же ключе делает вывод и Платонов: «Вопрос этот не раз поднимался и в настоящее время может считаться решенным в том смысле, что варяги не повлияли на основные формы общественного быта наших предков-славян. Водворение варяжских князей в Новгороде, затем в Киеве не принесло с собой ощутительного чуждого влияния на жизнь славян, и сами пришельцы, князья и их дружины, подверглись на Руси быстрой славянизации» [80].

Чтобы увидеть, что история Древней Руси укладывается в канву циклической модели этногенеза, предложенной Гумилевым, вовсе необязательно разделять все его представления о причинах и течении тех или иных конкретных событий русской истории. Поэтому не имеет смысла настаивать на гумилевской трактовке этого периода. В конце концов, Лев Николаевич мог и ошибаться. Сосредоточимся на наиболее распространенной («школьной») версии событий, лишь иногда приводя точку зрения Гумилева.

После смерти Олега власть перешла к Игорю, князю не слишком удачливому. С. Ф. Платонов прямо пишет, что он не имел «таланта ни воина, ни правителя» [80]. Его трагическая гибель отчасти подтверждает этот вывод. Личностью иного масштаба была жена Игоря Ольга, принявшая на себя правление княжеством после смерти мужа, так как сын их Святослав был еще слишком юн. Летописи несколько приукрашивают ее образ, но нет никаких сомнений в том, что это была выдающаяся женщина. «Предание нарекло Ольгу Хитрою, церковь Святою, история Мудрою. Отомстив древлянам, она сумела соблюсти тишину в стране своей и мир с чуждыми до совершенного возраста Святославова; с деятельностью великого мужа учреждала порядок в государстве обширном и новом» [40].

C Ольгой связывают и становление на Руси православия, хотя, конечно, она не была ни первой, ни единственной христианкой на Руси того времени. «В Константинополе на императорской службе состояло немало руси, и крещеной и поганой» [43]. Это замечание Ключевского относится еще ко временам князя Олега.

Святослав не разделял религиозных взглядов матери. Он был язычником, Ольге так и не удалось склонить его на свою сторону. Молодой князь тоже был весьма примечательным историческим персонажем. «Когда он вырос и возмужал, то начал собирать около себя много храбрых воинов; ходил легко, как барс, и только и делал, что воевал» [111]. Своими удачными походами он вернул Киеву авторитет среди соседей, утраченный во время правления Игоря и лишь отчасти восстановленный мудрой дипломатией Ольги.

В результате побед над хазарами, черкесами, булгарами и другими народами Святослав не только освободил свое княжество от дани хазарам, но и значительно укрепил влияние Киева в Причерноморском бассейне. Наиболее серьезной проблемой для Руси на тот момент оставались печенеги. Победа же над дунайскими болгарами^[24] послужила косвенной причиной его гибели.

Когда Византия обратилась к Святославу за помощью в борьбе с болгарами, никто не подозревал, что он, одержав над ними победу, решит приобщить покоренные земли к своим и поселиться в Переяславце на Дунае. В планы греков такой поворот событий совершенно не входил. В Константинополе закипели нешуточные страсти. Русское войско было осаждено ими в годе Доростол на Дунае, а Святослав подписал мирный договор, по которому отказывался от своих притязаний на дунайские земли. Он был убит печенегами, когда возвращался домой через днепровские пороги.

Предполагается, что информацию о передвижении Святослава печенегам дали византийцы. Но к тому времени князь нажил множество врагов, в том числе и в Киеве, где имело место противостояние между партией христиан и партией язычников, которую возглавлял Святослав. Ольга уже скончалась, и конфликт обострился. Поэтому существует версия (ее поддерживал Л. Н. Гумилев), согласно которой печенегов на княжескую дружину навели вовсе не византийцы, а старший сын Святослава Ярополк, возглавлявший христианскую киевскую общину.

После смерти Святослава между его сыновьями Ярополком, Олегом и Владимиром началась борьба за власть. В российской историографии эта княжеская усобица, как правило, трактуется как непосредственное соперничество между братьями. Л. Н. Гумилев полагал, что речь шла не о персональных притязаниях, а о борьбе различных политических группировок, сложившихся к тому времени, а князья были лишь их выразителями.

«Летописец описывает все последующие события как деяния князей. Но мы знаем, что в действительности князья были очень молоды. Владимиру и третьему сыну Святослава – Олегу было около 15 лет, Ярополк был чуть старше. Эти юноши вряд ли могли проводить самостоятельную политику. За ними стояли опытные и влиятельные мужи, опиравшиеся на население определенных земель» [22]. Победителем вышел Владимир, представлявший языческую партию.

Мнения историков по поводу личности князя Владимира, известного под именем Владимира Святого, разделились. Одни считают его человеком множества пороков, чему имеются веские основания, другие рисуют светлый образ Крестителя Руси. Распространен также взгляд, согласно которому до своего крещения Владимир был типичным язычником, не обремененным нравственными понятиями, но после крещения коренным образом преобразился. В любом из существующих представлений основной заслугой князя считается Крещение Руси – важный переломный момент в ее истории. Датируется это знаменательное событие также различным образом, но разброс дат относительно невелик и, как правило, относится к последним годам X века. Чаще всего называется 988 год.

Впоследствии Владимир был канонизирован Русской православной церковью. Однако не вызывает сомнения, что принятие Русью православия не свидетельствует о его религиозных предпочтениях; причины этому были вполне земные и сугубо политические. Указанием на это является первоначальная попытка проведения им языческой реформы. Провел князь и административную реформу, оценки которой историками также разнятся; вел войны в различных направлениях.

Происходило расширение государственных границ, но процесс этот шел медленно. У Ключевского по этому поводу имеется следующее замечание: «в половине X в. линия укреплений по южной границе шла на расстоянии одного дня пути от Киева. Значит, в продолжение полувековой упорной борьбы при Владимире Русь успела пробиться в степь на один день пути, т. е. передвинуть укрепленную границу на линию реки Роси, где преемник Владимира Ярослав „поча ставити городы“, населяя их пленными ляхами» [43].

На конец княжения Владимира пришелся бунт его сына Ярослава (1014 год), сидевшего наместником Великого князя в Новгороде и отказавшегося платить отцу положенную дань в две тысячи гривен. Владимир был взбешен и начал подготовку похода на сына войною, но «сильно разболелся; в этой болезни и умер» [111]. После смерти князя началась усобица между его сыновьями, продолжавшаяся четыре года. Победителем из нее вышел Ярослав, правление которого было долгим (более тридцати лет) и успешным, за что князь и прозван был Ярославом Мудрым.

Этот период – большая часть первой половины XI века – считается расцветом Древнерусского государства. Он ознаменован внешней политикой, направленной на укрепление авторитета Руси, включая важные династические браки; победой над печенегами; расширением старых городов и строительством новых, укреплением границ; проведением административной, правовой и судебной реформ; развитием культуры и образования. Русь становится одним из сильнейших государств в Европе, многие европейские государства заинтересованы в союзе с ней.

Выше уже приводилось высказывание С. Ф. Платонова о существовании значительного числа городов в Древней Руси. Эта тема в сочетании с общекультурной получает у него и дальнейшее развитие. «Любопытен тот факт, что в скандинавских сагах Киев называли „страной городов“, следовательно, городская жизнь была в глазах иноземцев отличительной чертой Руси. По летописи насчитываются сотни городов, тянувших к „старейшим“ городским центрам на Руси. Конечно, такая многочисленность городов обусловливалась не одними административными и военными потребностями, но и развитием торговли, которая придавала городу значение рынка. <…> Киев был торговой станцией не только между севером и югом, т. е. между варягами и Грецией, но и между Западом и Востоком; т. е. между Европой и Азией; отсюда понятно торговое значение Киева и всей южной Руси. Тихий земледельческий труд мешался здесь с бойким и шумным торговым движением; жизнь отличалась многообразием функций; торговля, вызывая знакомство со многими народами, способствовала накоплению богатств и знаний. Много условий создавалось здесь для культурного развития, и это развитие начиналось и зацветало ярким цветом. Просвещение, принесенное христианством, нашло приют в русских монастырях и приобрело себе много поборников. Мы знаем, что христианская мораль успешно боролась с грубыми воззрениями языческой старины; мы видим князей, читающих и собирающих книги, князей, заказывающих переводы благочестивых произведений церковной литературы на русский язык; мы видим распространение грамотности, видим школы при церквах и епископских дворах; мы любуемся фресками, которые писаны по греческим образцам русскими художниками; мы читаем произведения богословски образованных русских людей. Словом, в отношении просвещения Киевская Русь стояла не ниже прочих молодых государств и своих ближайших соседей, славян. Исследователи первоначальных сношений Руси и Польши прямо признают культурное превосходство первой. И материальная культура киевского общества стояла, сравнительно с прочей Европой, не низко. Внешность Киева вызывала панегирики писателей XI в. Западным иностранцам Киев казался соперником Константинополя» [80].

Подтверждения позиции Платонова в этом вопросе можно найти, обратившись к современным исследованиям грамотности среди населения или положения женщин Древней Руси. Так, доктор исторических наук Альбина Александровна Медынцева в своей монографии «Грамотность в Древней Руси. По памятникам эпиграфики X – первой половины XIII в.» приводит многочисленные данные, свидетельствующие о широком распространении на Руси грамотности среди населения и проникновения «ее в среду привилегированного ремесленничества, княжеской дружины, женщин княжеской фамилии», а также «использования в традиционных сферах: торговли, государственного управления и религии» [72].