Глава 2

Звонить матери не было желания, но Ева считала нужным рассказывать той о любых новостях.

– У нас полночь, – вместо приветствия сообщила мать, и в ее тоне послышалось раздражение. – Мы легли спать. Стиву завтра рано на работу.

– Извини, – с покорностью, за которую себя ненавидела, проговорила Ева. Разговор всегда шел по одной схеме.

– Что там у вас? Нашлась Валентина? – снизошла мама.

– Нет, но я получила видео.

– Какое еще видео? – недовольно спросила мать и шумно зевнула в трубку. Ева сделала глубокий вздох, чтобы подавить раздражение.

– Видео, на котором Тина.

Она торопливо, опасаясь того, что ее в любой момент прервут, рассказала последние новости.

– Глупость какая-то, – выдала мама. – Я же говорила, что все с ней в порядке. Наверняка у какой-то подруги скрывается! Увидела, какая каша заварилась с ее исчезновением, и струсила.

– Тина так бы не поступила, – сквозь зубы процедила Ева.

– Подростки все с финтами! Я что, нашу Валентину не знаю? Она всегда была такая, с выкрутасами, даже ребенком.

– Ма, ты когда прилетишь? – перебила Ева, пытаясь воззвать к разуму родительницы.

– Я же уже сказала! Сейчас не лучший момент. У Стива проблемы на работе. Я должна его поддержать. К тому же наша финансовая ситуация не такая уж прекрасная, чтобы позволить себе дорогущие билеты.

– Мама, у тебя дочь пропала. Две недели назад. Ты что, не понимаешь? – сорвалась Ева на злой шепот, в котором клокотало негодование.

– Это ты не понимаешь! – отчеканила мать. – Валентина выкинула очередной финт, а ты развела панику! Я тоже подростком сбегала из дома.

– И из одного своего побега вернулась беременной! – съехидничала девушка. – Потом кинула меня на бабушку и продолжила свои похождения! К счастью, Тина не пошла в тебя. Да даже если бы она на две недели ушла к подруге, тебя что, это не волнует? А если Тину держат взаперти? Тебя это не беспокоит?!

– Беспокоит! Меня беспокоит то, что я доверила тебе свою младшую дочь, а ты оказалась такой безответственной! Вот что меня волнует! Конечно, я переживаю за Валентину! И если с ней случится что-то плохое, я с тебя спрошу! Как я могла тебе доверять?! Думала, что уж к тридцати годам ума у тебя прибавилось! Не удивляюсь, почему тебя и замуж не зовут!

– Мама!

– Что «мама»?! Я с ума схожу от страха и переживаний! А ты мне звонишь, чтобы упрекнуть?!

– Я тебе звоню, чтобы узнать, когда ты прилетишь!

– Чтобы исправить то, что натворила ты? – взвизгнула мать. – Да я бы точно не стала бездействовать, как ты! Я бы всех уже на уши поставила, на этого следователя бестолкового так насела, что он вмиг отыскал бы мою девочку! А ты только и можешь, что о каком-то видео мямлить. Действовать нужно!

Ева сжала телефон так, что побелели костяшки. Она бы с радостью отключила вызов, если бы это не вышло дороже. Совсем разругаться с матерью не хотелось. Ева зажмурилась как в детстве, когда мама за что-то ее отчитывала. В семь лет веришь, что так может спрятаться, не отравиться упреками того, кто должен защищать тебя от всего мира. Но в почти тридцать…

– В общем, ты меня поняла, – закончила монолог мама.

– Да, – отстраненно согласилась Ева. Ей не больно. Ей совсем не больно. И она делает все возможное, чтобы отыскать младшую сестру.

Ева положила телефон на тумбочку и вытерла ладонью взмокший лоб. От внезапно навалившейся слабости подкашивались ноги и кружилась голова. Ева налила в чашку холодного чаю, разболтала в нем три ложки сахара и залпом выпила.

Как обычно, остыв от разговора, она принималась искать оправдания матери, винить окружающий мир в несправедливости и уговаривать себя, что жизнь у родительницы выдалась нелегкой.

…Мама родила ее очень рано, забеременев в неполные пятнадцать лет от какого-то безымянного негодяя. Когда родилась Ева, заботы о младенце взяла на себя бабушка, потому что молодая мать должна была получить аттестат. Мама окончила учебное заведение с грехом пополам и поступила в местное швейное училище. Маленькой Евой она не занималась и позже, посвятив себя устройству личной жизни.

Но все романы мамы были короткими. И только много лет спустя, когда Еве уже было двенадцать, мама встретила настоящего, как она считала, мужчину. Тот дарил ей безвкусные украшения из цыганского дутого золота и бесконечные вазочки из чешского стекла. Мог стукнуть кулаком по столу, заявляя о своей мужской позиции, и витиевато выругаться, но затем положить на клеенчатую скатерть несколько крупных купюр «на ребенка, хозяйство и помаду». Этот мужчина покупал Еве кукол, вислоухих плюшевых зайцев и журналы-раскраски, а однажды разорился для девочки на немецкие зимние ботинки на тракторной подошве и с толстым слоем искусственного меха внутри. Но когда мама Евы уже подбирала в местном салоне свадебное платье, отыскивая в ворохе однотипных синтетических ужасов то, которое бы скромно скрыло ее наметившийся живот, жениха взяли на очередной квартирной краже. Измученную токсикозом, стремительно полневшую и отекающую женщину безжалостно таскали во время следствия по кабинетам и оставили в покое только после суда. Мама Евы до самых родов ездила на свидания к отбывавшему срок любимому, собиралась его ждать. Но вскоре после рождения Валентины ее отец умер в тюремной больнице от стремительно развившейся легочной инфекции.

Мать погоревала-поплакала, а когда успокоилась, вновь принялась за попытки устроить личную жизнь. Младшую дочь, красивую и наряженную как куколку, оставила на попечении матери и старшей дочери, которой уже исполнилось пятнадцать лет, а сама уехала в столицу.

Мамы не было семь лет. Иногда от нее приходили поздравительные открытки да редкие посылки, в которых оказывались не по размеру большие или маленькие платья и карамельки. Валентина, которая росла с бабушкой и сестрой, не помнила даже лица родившей ее женщины.

Мама объявилась в их доме неожиданно. За эти годы она располнела еще больше. Но была счастлива: ее щедро подведенные глаза блестели, с губ не сходила улыбка.

– Я выхожу замуж и уезжаю в Штаты, – открыла мама за чаем с привезенным ею бисквитным тортом причину своей радости. – Со Стивом мы познакомились по интернету. Он уже дважды прилетал в Москву. Прилетит в третий, мы поженимся и вместе уедем.

– А дочери? – спросила бабушка, и мать сразу сникла, потускнела, как елочная игрушка, с которой слезла позолота.

– Ма, ну ты ж понимаешь… – ответила она и забегала глазами, стараясь не встречаться взглядом ни с напрягшейся Тиной, ни с Евой, которой новость подарила ложную надежду на переезд из маленького скучного городка в Америку.

Бабушка брякнула чашкой о стол, встала и вышла. В кухне повисла тяжелая и плотная тишина, которая оказалась красноречивей всяких слов. Тина вдруг громко всхлипнула и выбежала следом за бабушкой.

– Ева? – беспомощно обратилась мама к старшей дочери. – Хоть ты меня понимаешь?

И Ева от неожиданности кивнула.

Ей понадобилось время, чтобы принять: не у всех женщин есть материнский инстинкт. Нежность мамы будет направлена не на дочерей, а на мужа – тщедушного сутулого очкарика Стива, программиста-гения. С новоиспеченным мужем она носилась как с младенцем – берегла, холила, взращивала. На родину мама прилетела трижды. В первый раз – на похороны бабушки, дважды – за какими-то документами. Мама внешне сильно изменилась: похудела, похорошела, нашла хорошего парикмахера, стала со вкусом одеваться. Но отношение к старшей дочери осталось прежним.

Невеселые размышления прервал звонок. Ева взглянула на экран. Номер не определился.

Она медленно поднесла трубку к уху.

– Хочешь узнать, что с твоей сестрой, приходи сегодня в одиннадцать ночи к ресторану «Кипарис», – раздалось в трубке. Мужчина или женщина с ней разговаривает? – Если кому-то сообщишь о звонке или придешь не одна, твоей сестре станет плохо.

– Кто вы?! – успела выкрикнуть Ева, прежде чем услышала короткие гудки.

С телефоном в руке она нервно заходила по комнате. Потом спохватилась, что нужно позвонить следователю, и остановилась.

Нет.

Когда в фильмах или книгах ей встречалась такая сцена, Ева мысленно ругалась на неблагоразумие того, кто принимал условия шантажиста. Но сейчас сама оказалась в подобной ситуации. И как быть, если на кону жизнь любимой сестры?

Стоп!

Хорошая новость – Тина жива. Ее где-то держат, но готовы дать о ней информацию в обмен… В обмен на что?

Ева снова заходила по комнате.

Встречу ей назначили в поздний час – это плохо. Но хорошо то, что «Кипарис» – известное в городе заведение. Ева решила, что возьмет такси и попросит водителя подождать ее на стоянке неподалеку. А сама возьмет с собой перцовый баллончик.

Казалось, она продумала все до мелочей. Но когда такси уже подъезжало к ресторану, они внезапно встали в пробку. Впереди маячили полосатые ленты, машины перестраивались, чтобы объехать «Кипарис», и припарковаться рядом не было возможности.

– Авария, – таксист выглянул в окно. – Трубу прорвало. Вам лучше выйти здесь, к крыльцу не подъехать.

– А если… – начала было Ева, но осеклась. – Да, конечно.

К ресторану пришлось идти в одиночестве. Сердце колотилось так, что заглушало звук шагов. Ева вцепилась в вытащенный загодя перцовый баллончик, шла, внимательно озираясь по сторонам. Казалось, она была осторожна, но на нее напали сзади – на крошечном неосвещенном пятачке неподалеку от входа.

* * *

Последний раз Иван пользовался электричкой еще в студенчестве. С того времени многое изменилось, но кое-что осталось как прежде. Например, бабушки с домашними пирожками. Когда-то Иван, возвращаясь из общежития домой, покупал в дорогу пирожков с капустой и картошкой: интуитивно подходил к тихой старушке, не расхваливающей свой товар на весь перрон. И ни разу не прогадал.

Воспоминания о том времени нахлынули так сильно, что рот наполнился голодной слюной. Обед был давно, перекусить не удалось, а дорога предстояла длинная. Иван повертел головой по сторонам и увидел сухонькую неприметную старушку, притулившуюся возле фонарного столба. Перед бабушкой стоял короб, накрытый белоснежным полотенцем. Вот к ней Иван и направился.

– На все! – попросил он, протягивая некрупную банкноту.

Бабушка суетливо набрала ему полный бумажный пакет пирогов и пожелала приятного пути.

От горячего теста дохнуло жарким ароматом начинки. Совсем как в те студенческие времена. На ходу дожевывая пирожок, Иван побежал на электричку. Ему удалось занять место возле окна. Августовскими пятничными вечерами пригородные поезда заполнялись под завязку. На коленях сидевших дачников громоздились корзины, рядом копьями возвышались завернутые в тряпки орудия хозяйственного труда, воздух от прибывающей публики мгновенно делался влажным и терпким. Кто-то пытался протиснуться через толпу в соседний вагон. Стоявшие в проходе недовольно роптали, но давали пройти, наваливаясь на сидевших пассажиров.

Иван с облегчением вздохнул, когда электричка тронулась. Оказалось, что часть остановок она будет проскакивать, значит, время пути значительно сократится. Мужчина тщательно завернул оставшиеся пирожки и устало прикрыл глаза.

Пятнадцать-шестнадцать лет назад

Долговязый открыл им, тринадцати-шестнадцатилетним подросткам, удивительный мир, наградил властью, силой и свободой, которые может дать воображение. Показал одну из простых возможностей справляться с комплексами и завязывать общение. То ли этому его обучали в педагогическом вузе, то ли Борис хорошо помнил себя в подростковом возрасте, но он нащупал правильный путь.

Так Иван и его приятели увлеклись ролевыми играми. Они собирались дома у Долговязого к шести вечера два раза в неделю. Отец Бориса, Семен Васильевич, чаще всего отсутствовал, но не препятствовал этим сборам.

Долговязый действительно был талантливым педагогом: подцепив подростков на крючок интереса к ролевкам, он выдвинул обязательное условие – безупречно сделанные уроки и отсутствие двоек. Это правило подростки приняли без роптания, как одно из важных в игре. Сам же Борис в тот год из-за больного сердца перешел с очного обучения на заочное, но зимнюю сессию, подавая пример, сдал на «отлично».