© Наталья Аннеева, 2022

ISBN 978-5-4498-4857-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Гость издалека

Глава первая

Вечерело, когда к воротам старой, но высокой, крепкой, рубленной из корабельной сосны избы кузнеца Ивана Никитича подошел пожилой, запыленный и усталый путник. Внешность незнакомца с первого взгляда бросалась в глаза: высокий, широкоплечий, горбоносый, с седой бородой и мохнатыми бровями, из-под которых так и сверкали маленькие медвежьи глазки, он производил впечатление недюжинной силы, хотя был довольно худ. За плечами его была котомка. На широком наборном поясе висел большой охотничий нож и какие-то блестящие металлические и костяные предметы. Обут он был в добрые кожаные сапоги, какие обыкновенно носят охотники. Уверенно взявшись за кованное кольцо ворот, человек постучал. На стук отворилось окно избы и оттуда высунулась чуть не до половины миловидная, русоволосая молоденькая девушка. С любопытством глядя на пришельца, она спросила, что ему угодно.

На хмуром лице гостя мелькнула мимолетная улыбка. Он взглянул на девушку своими черными, пронзительными глазами и тут же отвел взгляд:

– Здесь ли живет Иван, сын Никитич? Видеть его мы желаем!

– Здесь! – ответила девушка. – Батюшка скоро придут. Проходите в горницу! Собака привязана.

– Я собак не боюсь, – заявил гость, – это они меня боятся.

С этими словами он отворил ворота и вошел под навес крытого двора. Было слышно, как громко залаяла собака, но тут же заскулила, прячась в будку и гремя цепью.

Девушка с удивлением прислушалась. Серко, громадный пес-волкодав, до сей поры никого не пугался.

Она отскочила от окна, выбежала в сени и, сбежав по лестнице, встретила гостя на крыльце.

– Возьми-ко, неси в дом! – приказал он ей, подавая свою котомку. – Держи, не тяжелая!

Девушка кивнула и, пропустив гостя вперед, поднялась за ним в избу. Котомка в самом деле была не тяжела. Она примостила ее на сундук и пригласила гостя в передний угол. Он мельком глянул на иконы в серебристых окладах, нахмурился и сел к столу, забыв перекреститься и снять запыленный картуз. Девушка удивилась в душе, но, промолчав, поставила перед ним большую кружку с пенящимся квасом и хотела выйти.

– Постой, милая! Ты ведь Дарья, я чай? На мать похожа! Жива ли она?

– Дарья я, Дашутка… А матушка лет пять как померла. Мы с тятей живем.

– Померла! Жаль, жаль! Хотел я ее увидеть, да вот не пришлось, – помолчав, сказал гость, сокрушенно качая головой. – Кроме тебя да тятьки, кто ж еще-то есть?

– Сестра моя, Аннушка. Она двумя годами младше будет. Братец был, Никитка, да помер прошлой весной, от лихоманки…

– Здоров ли отец-от?

– Слава Богу, здоров!

В это время за окном раздались шаги и голоса, низкий, сердитый – мужской, и звонкий, смеющийся – девчоночий.

Дарья выглянула в окно. Она несказанно обрадовалась, что отец с Аннушкой вернулись, уж как-то очень не по себе было ей наедине с незнакомцем. Он вроде и не смотрел на нее, но она все равно ощущала на себе взгляд его пронзительных, черных и блестящих глаз.

– А ты пойди-ка, милая, с сестрой на ключ, принеси мне водицы холодной испить. Уж больно приморился я, по жаре идучи. Глядишь, и парнишку моего там встретишь. Он отстал чуть. Увидишь, так приведи его сюда.

– Как же мы его узнаем?

– Узнаете, милая! Сразу узнаете. У вас здесь такие не водятся! – с этими словами гость отвернулся и уставил глаза в пол, словно боялся обеспокоить своим сверкающим взглядом входящего хозяина.

Дарья поклонилась и опрометью выскочила в сени.

Скатившись по лестнице, она чуть не налетела на отца, отворявшего дверь.

– Дарья! Куда ты летишь, словно угорелая? – удивленно спросил Иван Никитич, высокий, благообразный мужик лет пятидесяти с лишком. – Иль стряслось что?

– Гость у нас, тятя, – прошептала девушка, – водички попросил с ключа принести.

– Что за гость такой? – удивился отец. – Ну, да ладно, сам разберусь. Что ж, беги на ключ!

Дарья выскочила во двор, взяла ведро с лавки у загона и вышла на улицу. На лавочке у ворот она увидела сестру. Та лузгала семечки, бросала их воробьям и, смеясь, с интересом глядела, как птицы дерутся из-за них.

– Анюта, айда со мной на ключ, – позвала Дарья. – Я тебе дорогой расскажу что-то…

– О чем? Женихи к тебе опять свататься приезжали, а ты их на порог не пустила?

– У тебя только женихи на уме, глупая! Никак не дождешься!

– Да-а-а! Из-за тебя мне век в девках вековать! Тебе все не тот, да не этот! Так и помрешь монашкой, и я с тобой вместе! – полусмеясь, полусерьезно возразила сестра. – Тятя меня не выдаст, пока ты в девках сидеть будешь!

Она нехотя встала и потянулась. Высокого роста, худенькая и стройная, она казалась хрупкой рядом со статной, сильной сестрой. Тем не менее, девушки были похожи. Обе были голубоглазы и русоволосы, но если старшая уже оформилась в настоящую красавицу, то младшая была еще почти подростком. Густые волосы Дарьи были аккуратно заплетены в толстую косу, большие, с поволокой, глаза глядели ласково и спокойно, черты лица были правильными и приятными. Аннушка, с ее пышными, растрепавшимися на ветру волосами, маленьким, с горбинкой, носиком, яркими губами и русалочьими – прозрачными, огромными глазами только еще обещала стать красивой, но в ней чувствовались просыпающаяся прелесть и природная способность очаровывать.

Сестра невольно залюбовалась ею, но тотчас сердито прикрикнула:

– Поправь волосы, растрепа! Разлохматилась, как баба Яга!

И, наклонившись к ее уху, зашептала что-то.

Глаза Анюты загорелись. Она сделала попытку поправить что-то в своей прическе, но тут же бросила и, схватив сестру за руку, потянула ее в сторону небольшой березовой рощи за огородами, туда, где бил из земли прозрачный ледяной ключ.

Между тем их отец поднялся по лестнице и вошел в избу. Гость встал с лавки, с опозданием, но все-таки стягивая картуз с головы. Несколько секунд они стояли, вглядываясь друг в друга. Наконец Иван Никитич признал гостя и шагнул к нему, широко распахнув руки:

– Петр! Неужто ты? Жив! А мы ведь поминки по тебе справили! Марья одна не верила, что тебя убили, все до последних дней ждала! Где ж ты был столько лет? Почему домой не возвращался? – взволнованно заговорил он.

Старики поцеловались, сели на лавку и долго смотрели друг на друга.

– Да был все там же, где и воевал. На Балканах. Ранили тяжело, думали, не выживу. Войска наши ушли, а я выжил да и остался. Так уж получилось. …А ты не больно изменился, Иван! Только сивый стал, да вон морщины у глаз! Как вы жили тут?

– Да как? По-разному. Пять лет назад схоронил я Марьюшку, потом сынка схоронил. Теперь с девками живем. Старшей уж замуж пора, да все привередничает. А младшая – та причудницей растет, то с деревьями говорит, то песни поет…

Иван Никитич усмехнулся. Чувствовалось, что младшая  – его любимица.

– Сестрица Марья в детстве такая же была, – скупо улыбнулся гость и замолчал. Похоже, о себе ему говорить не хотелось.

– Ты один пришел?

– С приемышем. Девиц твоих послал его встретить. Хороший парень…

– Да что ж я сижу! – поднялся хозяин. – Ты, чай, голодный? Сейчас есть будем!

Он неуклюже засуетился, накрывая на стол. Гость сидел неподвижно, уставясь в пол сумрачным взглядом из-под косматых седых бровей. Прошло сколько-то времени. В сенях послышались девичьи голоса. Иван Никитич, хозяйничающий у печи, повернулся к двери. В небольшом зеркале, висящем на стене, ему было хорошо видно отражение гостя. Дверь скрипнула, приоткрываясь. Гость на миг поднял голову, и хозяин вздрогнул: из глубины стекла на него глянуло страшное лицо мертвеца. В приоткрытом рту блеснули длинные железные зубы…

Иван Никитич замер на мгновенье, потом, стараясь не подать вида, двинулся к столу с миской в руках. Горячие щи обжигали ему пальцы, руки предательски подрагивали. Гость потянулся помочь. Никитич пристально вгляделся в него. Лицо у того было как лицо, не шибко красивое, старое, но ничего особенного…

– Поблазнилось! – подумал кузнец.

Дверь между тем распахнулась, вошли Дарья с Аннушкой и высокий темноволосый парень. Девицы поклонились гостю и, засмущавшись, юркнули в свою горенку. Парень остался стоять у дверей, словно не решаясь подойти ближе.

– Проходи, будь гостем, – сказал наконец Иван Никитич, немного придя в себя после страшного видения. Молодой человек поклонился и подошел к столу.

– А лоб что не крестишь? – спросил хозяин, хмурясь. – Уж не турок ли ты?

Действительно, гость был прав, говоря Дарье о своем спутнике, что здесь «такие» не водятся. Черноволосый и чернобровый, парень не очень-то был похож на человека славянских кровей. Правильные черты его лица были еще по-юношески мягки. Глаза, большие, затененные длинными ресницами, смотрели вдумчиво и серьезно. Длинные брови слегка приподнимались к вискам. Он был, несомненно, красив, но красота его для здешних мест казалась диковатой и необычной.

– Не пугай моего парнишку! – сказал Петр. – Он робок и не привычен к людям. Мы с ним на хуторе жили. Девчонки твои, вишь, как его засмущали! Он черногорец, православный. Они там все такие чернявые.

А ты, Марко, поздоровайся с хозяином! – обратился он к юноше.

Тот прижал правую руку к сердцу и низко поклонился.

– Королевич Марко! – фыркнула проскользнувшая в горницу Аннушка и исподтишка показала парню язык. Тот покосился на нее. Чуть заметная насмешливая улыбка скользнула по его губам. За сестрой вошла разрумянившаяся Дарья. Марко взглянул на нее и потупился, как красна девица. Дарья, сменив отца у печи, принялась быстро накрывать на стол. Все уселись и принялись за еду.

***

После ужина гостей устроили ночевать на сеновале. Сестры, убрав со стола, скрылись в своей горенке. Иван Никитич улегся на полатях и вскоре уснул. На небе зажглись звезды. Стоял конец августа, дни стали уже коротки, а ночи становились темней и длиннее. Когда взошла луна, в доме и в деревне все затихло.

Неожиданно среди ночи залаял, а потом страшно завыл пес. Очевидно, его тревожили чужие запахи, которые принесли с собой гости. Хозяин проснулся от этого воя и, взяв палку, вышел во двор.

– Молчать, Серко! Я тебя! – сердито проворчал он, стукнув палкой по собачьей будке. Его удивило, что пес не выскочил к нему.

– Заболел ты, что ли? – спросил Никитич. – Спи, спи! Все в порядке!

Он слышал, как пес застучал хвостом по стенкам своей конуры и заскулил. Постояв немного, Никитич вернулся в сени и медленно, стараясь не шуметь, стал подниматься по лестнице.

Неожиданно в темноте мелькнуло что-то белое. Смутный, слабо светящийся человеческий силуэт показался со стороны узкого коридора, ведущего в длинный, идущий вдоль всей избы, чулан.

– Дашутка, Анна? – окликнул Никитич сердито. – Вы чего не спите? Чего по ночам ползаете?

Но то были не дочери. Ночная тьма как-то внезапно рассеялась. Стало сумеречно, словно в солнечный день, когда закрытое со всех сторон помещение освещается тонкими лучами, проникающими снаружи через незаметные щели, и в этом сумраке Иван Никитич вдруг отчетливо увидел свою покойную жену. Он вздрогнул и изумленно остановился… Сердце его сильно ударило в ребра и вдруг замерло, а затем забилось часто и неровно… Холодный пот выступил на лбу…

– Марьюшка! – прошептал он. – Это ты, милая… Марьюшка!