Травмы, несовместимые с жизнью

– На Алексеевской старушку задушили…

– Тьфу! И это называется «дело»?

– Алексей Алексеевич, вы едете старшим опергруппы.

– А точно старуху? Не напутала дежурная? То есть, сколько лет потерпевшей?

– Семьдесят два года, – ехидно сказал полковник Матвеев. – Я понимаю, Леша, что ты больше по девочкам специалист, но, извини, ничего другого для тебя сегодня нет.

– Тьфу, – повторил Леонидов. – В таком почтенном возрасте самим помирать надо, а не милицию этим беспокоить.

– Я посмотрю, как ты сам запоешь в семьдесят лет. Жить, Леша, в любом возрасте охота.

– Хотел бы я посмотреть на вас, когда вы посмотрите на меня в мои семьдесят.

– Ты на что намекаешь?! На то, что мне уже на пенсию пора в моем почтенном возрасте?! Мальчишка! – взревел Матвеев. – А ну, кругом! На задание – марш!

«Мальчишка» в сорок лет! Вот если бы он не уходил из органов, не искал счастья в коммерческих структурах и службах безопасности олигархов, то был бы сейчас… Да никем бы он не был! Характер такой.

– Ну, не начальник я, – вслух сказал Леонидов, засовывая во внутренний карман куртки табельное оружие. Как-никак убийство. А вдруг придется преследовать вооруженного маньяка, лишающего жизни безобидных старушек путем удушения?

– На Алексеевскую!

Только в машине он сообразил: Алексей Алексеевич едет на Алексеевскую. Каламбурчик получился. Не к добру это. Ох, не любит он эти «знаковые» убийства! Да еще в «мертвый сезон»! Рядом клевали носом судмедэксперт и двое оперов с помятыми лицами.

– Позавчера поросенка доели… – поделился самым сокровенным с товарищами по оружию старлей Кислицкий.

– Какого поросенка? – смачно зевнул судмедэксперт, показав золотые коронки.

– Жареного… Зинка запекла в духовке… Три дня ели… С хреном…

– С хреном…

– А ну, собраться! – сурово сказал Леонидов. – Работать едем! Хрен отставить!

– Да куда ж его оставить… – пробурчал Кислицкий. – У меня, к примеру, жена молодая…

– А я бабу склеил, – оживился лейтенант Бурундуков. – Прям под Новый год!

– Сейчас бы поспать, – вновь зевнул судмедэксперт. – А они старушек душат. Покоя людям нет…

– И где тут парковаться? – хмуро спросил полусонный водитель.

Тесный московский дворик зарос машинами так густо, что найти свободное местечко не было никакой возможности. Большинство из них завалило снегом, люди в эти январские дни сидели по домам, ели и пили, да смотрели телевизор, пережидая затянувшиеся каникулы. И по привычке ворчали: «Эти бы выходные денечки да на май…»

– Зато все дома, – сказал Леонидов. – Свидетелей много, это нам на руку. Какой подъезд?

– Второй.

– Напротив и становись.

– А если запрем кого?

– Мы власть, нам можно. Мы обязаны получить доступ к мертвому телу. – Водитель кивнул и мстительно поставил милицейскую машину прямо перед «кенгурятником» навороченного джипа размером с сарай. – Все, мужики, пошли!

Мужики нехотя стали вылезать из машины. Леонидов первым подошел к массивной железной двери и внимательно прочитал инструкцию. Сначала – крупные буквы:

– Консьерж – 72.

– Семьдесят два года консьержу? – удивился лейтенант Бурундуков. – Интересное совпадение! Может, это знак?

– Не тупи. Это код. – И Леонидов набрал цифру семь, потом двойку.

– Я с похмелья туго соображаю, – пожаловался лейтенант.

– Да ты, парень, похоже, каждый день с похмелья!

– Алексей Алексеевич! Зачем вы меня обижаете?

– Кто там? – раздалось в динамике.

– Милиция.

– Какая милиция?

– Родная.

– А что случилось?

– Это мы хотели узнать: что у вас случилось? Вы ж милицию вызвали!

– Мы вызывали милицию? – удивился домофон.

– Гражданка, откройте дверь! У вас труп на пятом этаже!

– Бабу Аню убили! – радостно закричала консьержка и нажала на кнопку.

Дверь открылась. Прямо перед Леонидовым была лестница, упирающаяся в стену, густо облепленную гнездами почтовых ящиков, а по левую руку – будочка консьержки. Из окошка по пояс высунулась женщина на вид лет пятидесяти, в очках с плюсовыми стеклами.

– А почему вы сразу подумали, что убили Анну Павловну? – строго спросил у нее Леонидов. – Может, и не ее вовсе?

– А кого ж еще? – и консьержка тут же нырнула в окошко, как улитка в раковину. И даже попыталась закрыть створку-окошко.

– Одну минуту, гражданочка! – Леонидов легко взбежал по ступенькам. – Дверь откройте!

И костяшками пальцев правой руки деликатно, но требовательно постучал в дверь. После небольшой паузы лязгнула щеколда. За открывшейся дверью стояла перепуганная консьержка. Подбородок у нее, как заметил Алексей, дрожал.

– Вы сегодня дежурите? С какого времени?

– С утра, – пискнула женщина.

– Никуда не отлучались?

– Я… В общем-то… – замялась консьержка.

– Понятно. Отлучались. У нас к вам два вопроса. Первый: почему вы сразу назвали имя потерпевшей, как только узнали об убийстве? И, кстати, попали в точку! И второй вопрос: назовите всех, кто вошел сегодня утром в этот подъезд.

– Но были же гости! Я их всех по именам не знаю!

– Гостей кто впускает? Вы?

– Нет. Хозяева. Гости набирают код квартиры, и их впускают.

– А вы спрашиваете, к примеру: к кому?

– Да!

– Отлично! Бурундуков! Займись!

– Есть! – лейтенант также проворно, явно подражая начальству, взбежал по ступенькам, но на последней споткнулся. Выход на сцену получился смазанным, и Леонидов невольно поморщился. С кем приходится работать!

– Составь полный список, – велел он Бурундукову. – Вытряси из нее все, что она знает.

Консьержка невольно попятилась к заваленному книгами и тетрадками столу.

– Гражданочка, – остановил ее Леонидов. – Вы еще не ответили на первый вопрос!

– Я… Ну, как же? – растерялась женщина.

– Почему вы решили, что убита Анна Павловна? Или, как вы говорите, баба Аня?

– Она давала деньги в долг, – пролепетала консьержка. – Я знала, что ничем хорошим это не кончится. Все знали.

– Так. Вы тоже брали у нее деньги?

– Я… – женщина залилась краской.

– Вы брали деньги у потерпевшей. Бурундуков! Отметь это!

– Есть!

– А какой она брала процент? – наугад спросил Леонидов. Выстраивалась цепочка, до боли знакомая еще со школьной скамьи: старушка – деньги в долг – убийство – процентщица.

– Видите ли… – замялась консьержка.

– А конкретно?

– Большой.

– А еще конкретнее?

– Больше, чем в банке. Но она не требовала поручительства. Только расписку.

– И не тянула с рассмотрением заявки. Я так понимаю, в последнее время клиентов у нее было хоть отбавляй. Банки сейчас неохотно дают кредиты, а долгов у людей накопилось много. Как вас зовут? – неожиданно мягко спросил он у женщины.

– Ираида Осиповна.

– Много вы ей должны, Ираида Осиповна?

– Тридцать тысяч, – призналась женщина. И тихо добавила: – Вы не подумайте ничего плохого. Рублей.

Леонидов посмотрел на нее и невольно вздохнул. «Плохое», они же доллары, с Ираидой Осиповной не вязались.

– С процентами или без? – спросил он.

– Без.

– Можно считать, что это мотив, – вздохнул Алексей.

– Да таких, как я, полподъезда! Это не считая соседних! И других домов!

– С размахом, выходит, жила старушка. Бурундуков!

– Я!

– Составляй список.

– Есть!

– Остальные – за мной!

И Леонидов шагнул к лифту.

– Убили старушку-процентщицу, – сказал Кислицкий закрывающимся дверям. – Почему не топором? Почему задушили?

– Мельчает Раскольников, господа, – поправил очки судмедэксперт.

– А, может, меняет пол? – пошутил Кислицкий.

– И это может быть… Мужики работают топорами, а дамочки душат. Не исключаю, что преступник – женщина.

– Приехали! Пятый этаж!

Их встретил собачий лай. Дверь в квартиру потерпевшей была приоткрыта, лай слышался оттуда.

– Я собак не люблю, – пожаловался Кислицкий, не спеша выходить из лифта.

– Кто ж их любит, когда их много? – поежился и судмедэксперт.

– Может, они маленькие? – Леонидов первым вышел из лифта.

– Судя по лаю, да, небольшие, – поддержал его судмедэксперт и тоже шагнул на лестничную клетку.

– Вы, мужики, посмотрите, где они, собаки, и какого размера, а я пока тут подожду, – сказал Кислицкий.

– Отставить! Идем вместе! Стыдно, старший лейтенант! Ты, такой большой, вооруженный мужчина, боишься каких-то маленьких…

Леонидов невольно попятился. На пороге квартиры, в которую он собирался войти, появился некто на четырех лапах, на его взгляд безобразный, сморщенный и отнюдь не маленький. Собака залаяла и рванулась вперед.

– Моня! Тихо! Назад! – В дверях появилась заплаканная женщина лет сорока. – Ой, вы из милиции? Проходите!

– Собачку уберите, женщина, – попросил Кислицкий.

– Да-да! Конечно! Сейчас! Моня! Соня! Ганс! Зюзя! Мальва! Назад! Сюда! Все сюда!

– Сколько же их? – удивился судмедэксперт.

– Штук пять, не меньше, – мрачно сказал Кислицкий.

– Выходит, она жила с собаками, – задумался Леонидов.

– Проходите, – женщина вновь появилась на пороге. – Я заперла их в маленькой комнате. Это мопсы, вообще-то они добрые. Просто разволновались.

Они вошли в квартиру. Если бы Алексей не знал, что убитой были должны полподъезда жильцов, да еще из близлежащих домов, он подумал бы, что здесь живет нищенка. В квартире было грязно, мебель старая, ремонт давно не делался. Паркет на полу вспучился, похоже, хозяйка далеко не каждый день выгуливала своих многочисленных собак, цвет обоев на стенах определялся с трудом, потолок был желтым и весь в потеках. Видать, старушку пару раз заливали, но ремонт она после этого так и не сделала.

У Алексея нашлось одно лишь слово чтобы описать все это: отвратительно! И тут же, в прихожей, лежал отвратительный труп.

Труп был одет в старый, местами вытертый до дыр махровый халат неопределенного цвета и… валенки! Да-да! Самые настоящие валенки! На пятках – кожаные заплатки, Алексей отчетливо разглядел аккуратный шов дратвой. Поясница старушки была обвязана пуховым платком, пух местами свалялся. Сморщенная жилистая шея свернута на бок, на голове – шерстяной клетчатый шарф, на самой макушке торчал клок седых волос, а на носу – огромная бородавка.

– Она все время мерзла, – шепотом сказала женщина.

– Вы ей…?

– Племянница. Ольга.

– А детей…?

– У нее не было.

– Такая маленькая… – удивился судмедэксперт, нагибаясь над телом.

– Она будто в землю врастала, – все так же тихо сказала племянница. – Усыхала прямо на глазах.

– А где деньги? – спросил Алексей.

– Деньги?

– Она давала деньги в долг. Где она их хранила?

– Идемте, – позвала женщина.

И первой шагнула в большую комнату. Алексей уже понял, что комнат в квартире две. В маленькой лаяли запертые собаки, а в большой, судя по всему, жила сама Анна Павловна. У стены стоял диван, на котором она спала, постельное белье на нем было серого цвета. Племянница Анны Павловны подошла и откинула одеяло и застиранную простыню. Алексей увидел старый матрас.

– Здесь, – сказала Ольга.

– Под матрасом?

– В.

– В?

– В матрасе.

Ольга откинула подушку. Вверху матрас был вспорот, и Алексей увидел, что из него торчат… деньги! Причем доллары!

– Ее что, не ограбили?

– Трудно сказать. Я не знаю, сколько у нее было денег.

Алексей подошел и вытянул из матраса одну купюру. Она пахла старостью, хотя на вид была новенькой. Вообще эти деньги имели отвратительный запах.

– Почему она не сделала хороший ремонт, с такими-то деньгами?

– У тети была катаракта. Она все видела словно сквозь мутную пленку. Ей казалось, что здесь чисто. И красиво, – добавила Ольга.

– А почему операцию не сделала?

– Она боялась умереть под наркозом.

– Умереть?

– Да. Она очень боялась смерти.

– Но так жить… – Алексей покачал головой. – По-моему, это хуже смерти… А вы? Как вы здесь жили?

– Здесь? – удивилась Ольга. – О, нет! У меня семья. Муж, дети. Я живу у мамы… С мамой. Я заходила к ней иногда. Проведать. Она каждый раз грозилась лишить меня наследства, – усмехнулась женщина.

– У вас были денежные затруднения?

– А у кого их сейчас нет?

– Она вам помогала?

– Нет.

– Значит, это вы нашли труп?

– Да. Я. Зашла поздравить ее с Новым годом и…

– Спокойнее. Расскажите подробнее.

– Дверь в квартиру была приоткрыта. Собаки заперты в маленькой комнате.

– Вот как? – удивился Алексей. – Она всегда их запирала?

– Нет, что вы! Я сама удивилась: почему мопсы заперты?

– Сразу удивились? Или потом?

– Не поняла?

– У меня своеобразное чувство юмора, извините. Полагаю, сначала вы испугались. Так?

– Да, – кивнула Ольга. – Я вошла и…

– И что здесь? – спросил появившийся на пороге старлей Кислицкий. – Где собаки? О! А вот и мотив!

Тут и Алексей обратил внимание на валяющиеся на полу каталожные карточки. Разлинованные прямоугольники из плотной бумаги желтоватого цвета, вверху дырка, чтобы нанизывать их на металлический стержень. На таких карточках пишется название книги или газетной статьи, потом из них составляют каталоги или картотеки в библиотеках. Сейчас их в массовом порядке заменяют компьютеры, но раньше, когда компьютеров не было, делали только так. Чтобы найти нужную информацию, надо было обратиться к каталогу. У Анны Павловны тоже, похоже, была картотека. Картотека ее должников. Теперь ящички были перевернуты, а карточки рассыпаны по полу.

Кислицкий сел на корточки и принялся рассматривать разбросанные карточки, стараясь при этом до них не дотрагиваться.

– Откуда это у нее? – спросил Алексей, поднимая одну из карточек. – «Александр Иванович Костиков. 1972 года рождения. Паспортные данные… 25 декабря 2007 года взял тысячу долларов сроком на один год… Долг отдал в срок… 25. 12. 2008 взял две тысячи долларов сроком на один год…» Должник, значит. Так откуда карточки? – перевел он взгляд на Ольгу.

– Она двадцать лет проработала в массовой библиотеке. До шестидесяти пяти лет все работала. И пенсию получала.

– А до того?

– Кассиром в Сбербанке.

– В советское еще время работала… А деньги тогда откуда?

– Какие деньги?

– Стартовый капитал? С чего-то же она начала давать деньги в рост?

– У нее была трехкомнатная квартира. У нас… – Ольга замялась.

– Что за история? Рассказывайте, Ольга… Как вас по отчеству?

– Просто Ольга. Да нечего рассказывать. Их было три сестры, моя мама – младшая. Они жили в центре, в хорошей трехкомнатной квартире. Мама единственная вышла замуж и уехала жить к мужу. Старшая, тетя Саша, лет десять назад умерла. Оказалось, что перед смертью она оформила дарственную на Анну, свою сестру. Они обе были собственницами. Но тетя Саша, поддавшись уговорам, отдала сестре свою долю. А тетя Аня сказала, что три комнаты ей одной – это много.

– А у вас, простите, сколько комнат?

– У нас? Две.

– Вы, муж, двое детей… Я не ошибаюсь? Двое?

– Двое.

– И мама.

– Да. И мама. Дети уже взрослые, – словно оправдываясь, сказала Ольга.

– Еще хуже. Впятером в двушке. Тесновато. И тетя Аня не предложила вам поменяться? Как-никак, ваша мать тоже имела право на родительскую квартиру.

– Она не предложила, а мы… Никто не хотел связываться с тетей Аней.

– Тяжелый характер?

– О покойниках плохо не говорят… – замялась Ольга.

– Что она сделала с квартирой?

– Обменяла с доплатой на эту.

– Большая была доплата?

– Не знаю. Никто не знает, сколько у нее было денег. Она никогда не говорила о деньгах. То есть, она всегда только о них и говорила, но… Все время жаловалась на расходы. Если я звонила и говорила, что приду, она просила зайти в магазин. Обычно говорила: «Принеси хотя бы хлеба». Но я же не могу прийти в гости с пустыми руками? Иногда тетя Аня просила купить дорогие лекарства. Потом я поняла, что деньги с нее надо брать вперед.

– Тетя не отдавала денег, потраченных вами на лекарства для нее?!

– Никогда!

– Вы ее ненавидели?

– Ее все ненавидели. Я такого вселенского эгоизма еще ни разу в жизни не встречала!

– Как вы сказали? – удивился Алексей. – Вселенского?

– А как еще это назвать? Человек жил только для себя. У нее ни о ком не было заботы…

– А собаки?

– Собаки? Ах, да… Собаки…

– Оля, почему мопсы?

– Я никогда не спрашивала. Мне было все равно, какие у нее собаки.

– А вы бы какую породу выбрали?

– Я? – Ольга вздрогнула. – Только этого мне не хватало!

– Вы не любите собак?

– Я не люблю все, что связано с тетей Аней. Это была неприятная родственная обязанность. Согласитесь, родственные обязанности могут быть и приятными.

– Да, если бы тетя вошла в ваше положение. И помогала бы вам материально. Но она относилась к вам, как к какой-нибудь сотруднице собеса и поставщику бесплатных лекарств. Ведь так?

– У нее был тяжелый характер. Патологическая жадность.

– Это я уже понял. Борис, ну что там? – спросил Алексей у Кислицкого.

– Преступник, похоже, искал свою карточку.

– Как думаешь, нашел?

– Думаю, да.