В клетку попадает лишь очень глупая плакша
(семикольцовая поговорка)
Проснувшись, я, не открывая глаз, выпростала руки из-под одеяла и с наслаждением потянулась. Все хорошо, но… Блин, почему так жестко? Предложила себе на выбор несколько вариантов: лежу в палатке, так как пошла в поход; бабушка решила выбить мой матрац и каким-то образом вытащила его из-под спящей меня; свалилась ночью на пол. Ни один меня не устроил.
Я открыла глаза.
Незнакомая комната, низкий потолок, черное одеяло. Ой.
Вспомнила о вчерашних событиях. Ой-ой.
Услышала негромкий брякающий звук. Одновременно кольнуло понимание: в комнате находится посторонний.
Он застыл у двери с подносом в руках. На подносе стояли высокий стакан с какой-то полупрозрачной бледно-розовой жидкостью и большая миска, закрытая крышкой. Крышка мелко позвякивала, издавая тот самый тихий звук. Нетрудно догадаться, отчего вдруг ей вздумалось музицировать – рука парня заметно дрожала, а круглые глаза неотрывно пялились на мою полуобнаженную грудь. Даже в неярком свете кристалла (уже включили, гады) она, должно быть, представляла собой слабоэротическое зрелище. Я окончательно проснулась. Поспешно натянула одеяло. Сказала спокойно, но жестко:
– Иди отсюда.
Парень нервно сглотнул, но не двинулся.
Молодой, невысокий и худощавый, с оттопыренными ушами, темноволосый. В черной робе – фасончиком, как у Кари. Видимо, здешняя униформа.
– Глухой, что ли?
Он помотал головой. Не глухой, значит. Может, больной?
– Топай, кому сказала.
Снова никакой реакции.
Я, придерживая рукой одеяло, слегка приподнялась и оглядела пол, надеясь узреть кроссовку и запустить ею в парня. Обувки не было. Черт, она же осталась в ванной, пардон, водобочковой комнате. Вместе с одеждой. Таким образом, на мне сейчас одно лишь одеяло. И встать, чтобы вытолкать нахала взашей, я никак не могла. Сей факт опечалил.
– Ты вообще кто?
Он наконец-то разлепил губы и выдал неразборчивое сипение.
– Чего? – переспросила я.
Парень облизнул губы и более внятно пробормотал:
– Святой Каал да озаботится твоим здравием.
– Это твое имя? А чего такое длинное?
Он снова помотал головой.
– Не, это не. Ты что. Это типа пожелание. А я – Ули.
Он кивнул.
– Очень приятно. Маша. А ты, значит, Ули?
– Ага. Ули Тай.
Ну вот. Сразу бы так и сказал. Теперь понятно, почему он не реагирует на «иди отсюда». Ему надо говорить не «иди», а «улетай».
Мое терпение начало иссякать.
– Чего надо-то? – рявкнула я так, что поднос в его руке дрогнул, и из стоящего на нем высокого стакана выплеснулось немного жидкости.
– Завтрак принес. Вот.
– Ну, так поставь на стол и топай. Канай, шкандыбай, улепетывай. Или, если тебе будет понятнее, улетай!
Снова никакой реакции. Значит, понятнее ему не стало.
– Так. Ты не глухой. А может быть… тупой?
– Тупой? Почему тупой?
Кажется, он удивился. И даже немного возмутился, добавив:
– Конечно, нет. Тупыми бывают только углы.
– Тогда, ты – угол! – разозлилась я.
– Не-е-ет, – упрямо возразил он, – не угол. Я – доносчик.
Тут уже я округлила глаза:
– Кто?!
– Ну… доносчик. Доношу всякие вещи, предметы, письма. Кому нести чего куда – меня сразу и посылают.
Все ясно. Сейчас и я его, пожалуй, пошлю.
– Слушай, мой милый тупоугольный доносчик. Оставь завтрак на столе и иди доносить «кому чего куда» дальше. Ясно?
Он с готовностью кивнул:
– Да.
Потом помялся:
– То есть нет.
– Так да или нет? – снова рявкнула я.
– Мне сперва надо объяснить, как это есть, – сказал он.
– Ничего, сама разберусь.
– Но Кари сказал, я должен…
– Разберусь, – грозно сказала я. – Ты что, идиот, не понимаешь, что мне надо одеться?
– Зачем?
Он сказал это так просто, что и я вдруг подумала – а и правда – зачем? И чуть не откинула одеяло. Но вовремя спохватилась.
Внушительно сказала:
– Так надо.
Он снова округлили глаза, теперь от ужаса, и хрипло прошептал:
– Так ты – ведьма? Настоящая?
Да что ж такое-то? Опять ведьма?
Я отметила про себя, что узнала еще один признак отличия ведьмы от не-ведьмы. Первая вынуждена прятать свою наготу перед посторонним мужчиной (более целомудренна? уродлива? стеснительна?). Ну, скажите, не стерва разве?
Ули все еще стоял соляным столбом.
Ладно, если вы почему-то подозреваете невинную деву в колдовстве, то получайте.
– Да! Я ведьма! И если ты не уберешься немедленно, то я превращу тебя… э-э-э… в змею!
Его мгновенно выдуло из комнаты. Только что стоял здесь, пялился на меня круглыми зенками – и нету.
Я даже не успела заметить, когда он поставил на стол стакан и миску.
Надо попросить Кари, чтобы вделал замок, что ли. А если не согласится, буду вешать над дверью ведро. И пусть потом молятся своему святому Каалу, чтобы в ведре оказалась всего-навсего вода.
Выскользнув из-под одеяла (б-р-р, холодно, да и пол каменный, ледяной) я прошмыгнула в бочковую.
Там все оказалось донельзя плачевно. Ну что я за растяпа? Покидала вещи как попало, и вот результат: кроссовки плавают в луже, футболка, свалившаяся с лавочки, тоже. Бочка полна воды, в которой я вчера плескалась. Ни одного крана, ни одной раковины не наблюдается. Кое-как натянув полусырое нижнее белье, я обошла бочку. А это что такое? Из ее нижней части выступала затычка.
Как вы думаете, что я незамедлительно сделала? Да-да, именно это.
Струя воды хлестанула по ногам. Я взвыла и отскочила в сторону. Бочка тем временем опорожнилась, вода утекла в отверстие, что находилось в полу в дальнем от двери углу бочковой.
Утро началось не лучшим образом. Неумытая, практически не одетая и злая, я, шлепая мокрыми ступнями по холодному полу, вернулась в комнатушку.
Насколько помню, в шкафу имелась какая-никакая одежонка.
Осмотр содержимого полок показал: вчера я не очень внимательно изучила это самое содержимое. Тут лежало и нижнее белье, и носки. Без этикеток, но не секонд хенд определенно. И главное – моего размера. Это радовало. Огорчало лишь одно. Все белье, равно как и одежда, было готично-черного цвета. Что, для разнообразия не могли положить красный бюстик или розовые трусики? М-да, фантазией здешний отдел закупок не блещет. Небось, по тендеру приобрели самые дишманские тряпки.
Платье, как я заметила еще вчера, кто-то носил до меня. И башмаки тоже. Правда, они оказались впору, и, несмотря на непритязательный вид, были мягкими и удобными. Хламида длинновата и широковата. Мыть полы в подобном шедевре местного кутюрье будет неудобняк. Я, недолго думая, вытащила ремень из джинсов и перепоясалась. Пусть здешний Ив Сен Лоран и не позаботился об изяществе сего наряда, но голь, как говорится, на выдумки хитра.
Множество карманов и карманчиков украшали перед платья. Видимо, чтобы все было под рукой – тряпочки, щеточки, пузыречки со средствами для мытья. Кажется, у кого-то из знатоков имеется похожий жилет со множеством карманов. Неужели я выгляжу так же по-дурацки?
Спрятав волосы под чепец, я захотела посмотреть на себя со стороны и оценить, можно ли подобное чучело сразу отправить в огород пугать ворон или лучше сделать это через два месяца. Ну конечно, зеркало в моей конуре предусмотрено не было. Ладно, выбора-то все равно нет. Смирюсь и постараюсь получать удовольствие.
В животе призывно заурчало. Ах да, я ведь еще не завтракала. Что ж, посмотрим, что мне принес юный нахал. Как бишь его? Ну да, Ули. Доносчик. Хм.
Я понюхала содержимое стакана. А что, пахнет приятно. Легкий цветочный аромат. Жаль, напиток оказался холодным. Немного отхлебнула. Зато вкусный! Густоватый, по консистенции похож на кисель или суп-пюре. Сладкий, но не приторный.
Так, а что у нас здесь? В миске оказались белые шарики диаметром полтора-два сантиметра каждый. Я взяла один и попробовала на зуб. Куда там! Шарик, казалось, был каменный. Не грызся, не жевался.
– И как это едят? – задумчиво спросила я вслух.
– Очень просто. Шмандрики заливают орем, – ответил мне низкий мужской голос.
Я вскинула голову.
В дверном проеме образовался новый посетитель, довольно молодой мужчина, на вид примерно двадцати – двадцати пяти лет, в длинной, по щиколотку, белой рубахе, в шлепках на босу ногу. Прямой нос, тонкие губы, серо-голубые глаза. Высокий, худой. Волосы длинные, прямые, свисающие тонкими прядями; белые, но не седые. Крашеные? Хм. Вряд ли. Худое лицо с торчащими скулами. Серые глаза, ресницы и брови светлые. Казалось бы, должен напоминать мокрицу. Ан нет, не напоминает. Наоборот, смотреть на его открытое и приветливое лицо не противно, даже в какой-то степени приятно.
В руках гость держал небольшой предмет вроде блестящей спирали. И тут же, без дальнейших рассуждений, предметом сим провел несколько раз над моей головой. Вроде как шапочку обрисовал. Я недоуменно проследила за его рукой, и, когда он прекратил махать, спросила:
– Это вы чего такое сделали?
Он вздохнул и снисходительно ответил:
– То, что должен был сделать еще вчера. Окультил, естественно.
Вау. Окультил. Наверное, на местном жаргоне это означает «осчастливил». Хотя мне послышалось в этом слове нечто более прозаическое. Поэтому я спросила:
– Это, извините, с культей никак не связано?
– Какой еще культей? – оскорбился блондин и важно добавил: – Это связано с культом, дочь моя.
– Каким еще культом? – в тон ему отозвалась я и от возмущения внезапно перешла на «ты». – И вообще, какая я тебе дочь? Тоже мне папаша нашелся. Удочерял ты меня, что ли?
Он, естественно, не удочерял. Поэтому почесал затылок и туманно ответил:
– Все мы дети достопочтенного Граала и святого Каала.
– Еще два папаши?! – возмутилась я. – Не много ли для одной? Вскоре выяснится, что я дочь полка! А потом корми вас всех в старости, пои, с боку на бок переворачивай, пролежни массируй…
Он удивился:
– Разве ты не слышала о святом трио, детьми которого мы являемся?
– Нет.
– Тогда самое время послушать.
Кажется, он приготовился излагать длинную и нудную историю, да, поди, еще и дидактически-нравоучительную.
Мой желудок протестующее заворчал.
– Уважаемый как-вас-там папа, – ответила я в тон желудку.
– Мое имя – Алекол, – подсказал блондин.
– Дивно. Я постараюсь запомнить, но не обещаю. Так вот, папаша Алекол. Разве ты не слышишь, как жалобно стенают мои внутренности? И пока я не вкушу достаточное количество еды, то не услышу ничего, кроме песни оголодавшего ливера.
– Тогда не буду мешать вкушать, – Алекол подмигнул сначала одним глазом, потом другим. На что это он мигает, то есть, намекает?
О проекте
О подписке