Глава 4

Ольга:

            Мне определённо нравилось в этом мире! Да, муженёк попался психованный, дурной, с явными признаками хронической вспыльчивости и мании величия, и это ещё мягко сказано. Но за всё в жизни приходится платить, и я прекрасно это осознавала. В данном случае само существование муженька, его ледяные взгляды и пар из ноздрей были той самой приемлемой платой за роскошную, сытую жизнь, перед которой меркли все его странности и откровенные угрозы.

Комната, в которую он меня перекинул через тот самый тёмный портал, была не просто богато обставленной. Она была по-настоящему, до головокружения роскошной, будто сошедшей со страниц самой дорогой сказки. Стены, обитые шёлком цвета спелой сливы, мягко отражали мерцание серебряных подсвечников, в которых горели не свечи, а какие-то загадочные мерцающие сферы, наполнявшие воздух лёгким ароматом ладана и полевых цветов. Повсюду поблёскивали золотые и серебряные поверхности – от изящных, витиеватых ручек комода из тёмного дерева до массивной рамы огромного зеркала, в котором я теперь могла любоваться своим отражением в этом невероятном платье хоть целый день. Мебель, инкрустированная перламутром, лазуритом и тёмным аметистом, была расставлена с таким вкусом, что даже я, видавшая глянцевые журналы, понимала – здесь работал мастер.

Но главным сокровищем, моей детской мечтой, была широкая, поистине королевская кровать под высоким балдахином из тяжёлого тёмно-синего бархата, расшитого причудливыми серебряными нитями, изображавшими созвездия. Я всегда мечтала спать в такой! Казалось, это самый верх роскоши – засыпать, ощущая лёгкое движение прохладного воздуха сквозь полупрозрачные занавеси из струящегося газа, будто ты и впрямь принцесса из старинной легенды, а не Ольга из бухгалтерии.

А ещё теперь у меня имелось своё домашнее животное – ну, или оно имело меня. Милый котёнок, почти что мэйн-кун, только с более умным взглядом, светло-коричневого, почти песочного окраса, с невероятно пушистым хвостом, похожим на опахало, и огромными, пронзительными янтарными глазами, в которых плескалась вся мудрость мира. Ему тоже с первого взгляда не понравился мой муженёк. Уже при первом же появлении того со сжатыми кулаками, шерсть на спине котёнка встала дыбом, а из горла вырвалось низкое, не кошачье, а какое-то первобытное предупреждающее ворчание, от которого по спине побежали мурашки. В этом наши с Пушком вкусы полностью совпали. Я так и назвала его – Пушок, за невероятно мягкую, словно облако, шубку, в которую так и хотелось уткнуться лицом, забыв обо всех проблемах.

Муженек, кстати, стал вести себя гораздо спокойней, едва в спальне материализовался Пушок. Он нервно косился в его сторону, говорил сразу на тон ниже, без прежнего металлического звона в голосе, и уже не пытался размахивать руками, чтобы показать, кто в доме хозяин. Я могла бы поспорить на свою годовую зарплату (теперь уже бывшую), что он откровенно побаивается моего милого котенка.

– Ты – моя жена, – так и не позволив мне насладиться игрой с котенком и погладить его брюшко, – заявил муженек, отчеканивая каждое слово, будто выбивая его на камне.

– Во-первых, еще утро, – любезно, с самой сладкой улыбкой, напомнила я ему, глядя на полосы солнечного света, пробивающиеся сквозь щели в ставнях. Ну ладно, день уже в самом разгаре. Но никак не ночь. Во-вторых, – я сделала вид, что задумалась, постучав пальцем по подбородку, – я с незнакомцами в постель не ложусь. Я вас, собственно, знать не знаю. Имени вашего не ведаю. Какая уж тут постель?

Муженек вскинулся, будто его ударили током. Пушок, лежавший у меня на коленях, мгновенно поднял голову и зашипел, сверкнув на него горящими глазами. Муженек резко отпрянул и пробормотал что-то себе под нос, явно раздражённый, но уже огрызнулся не мне, а… коту?

– Да не трогаю я ее, прах тебя побери!

И уже мне, сквозь стиснутые зубы, с таким видом, будто его заставили жевать лимон:

– Что ты хочешь, шантажистка? Какие твои условия?

Я? Я шантажистка? Это он тут пальцы веером раскидывает, из ноздрей пар пускает, мебель портит, а я – шантажистка! Нормально так, перевертыш этакий! Я лишь устроилась поудобнее в кресле, поглаживая Пушка за ушком, и с наслаждением наблюдала, как этот самодовольный титан пытается вести переговоры, бросая опасливые взгляды на моего пушистого «адвоката».

Арчибальд:

         Харрасар стоял в идеальной боевой стойке рядом с моей так называемой «женушкой», его шерсть топорщилась грозными иглами, а спина выгнулась упругой, смертоносной дугой. Золотистые глаза, суженные до двух раскаленных щелочек, сверлили меня ненавидящим, испепеляющим взглядом, а длинные, острые, как иглы демона, клыки обнажились в беззвучном, но оттого не менее угрожающем оскале. Каждое его шипение, похожее на шипение раскаленного металла в ледяной воде, звучало как четкое, не терпящее возражений предупреждение: «Тронешь – умрешь. Сделаешь лишний шаг – умрешь. Подумаешь о ней плохо – тоже умрешь, просто чуть медленнее». И самое унизительное, что доводило до белого каления – эта древняя, божественная тварь заставляла меня, Арчибальда, Повелителя Драконов, Владыку Дымящихся Пиков, прислушиваться к наглому лепету какой-то жалкой человеческой выскочки, занесенной в мои чертоги по воле жалкой политической необходимости!

Хотя… человеческой ли? Мой разум, отбросив ярость, лихорадочно перебирал все, когда-либо написанное в древних, покрытых пылью веков рукописях и фолиантах из моей собственной библиотеки. Ни в одной хронике, ни в одном героическом эпосе, ни в одной тайной пророческой книге не упоминалось, чтобы харрасары, существа чистого порядка и божественной воли, покровительствовали хрупким, ничтожным людям. Это было… абсурдно. Противоестественно. Так же немыслимо, как если бы солнце вдруг начало светить по ночам.

Но анализировать этот шокирующий факт можно было позже, когда эта девчонка и ее пушистый страж перестанут быть нависшей над моим достоинством угрозой. Сейчас же я, с невероятным усилием сдерживая бушующую в груди ярость, сквозь стиснутые до хруста зубы процедил, чувствуя, как от гнева у меня темнеет в глазах:

– Что ты хочешь, шантажистка?! Назови свою цену и исчезни с моих глаз!

Моя «женушка» сделала наигранно-невинное, до глупости театральное лицо, искусно приподняв тонкие, будто нарисованные, бровки. Ее пальцы с начисто отсутствующими мозолями игриво теребили край шелкового рукава, изображая ложную, дешевую скромность.

– Что я хочу? – она закатила глаза, как плохая актриса в самом заштатном придорожном театре, играя на публику, которой здесь, по счастью, не было. – Да так, ничего особенного. Любви, ласки, заботы, внимания, милый. Всего того, что обычно хотят женщины. Банальности, в общем-то.

Она сделала паузу, демонстративно, с преувеличенной критичностью осмотрела меня с ног до головы, будто выбирала породистого скакуна на ярмарке, и продолжила с театральным укором, надув губки бантиком:

– Ты мне хотя бы один скромный цветочек дарил? На свидание, хоть на самое коротенькое, водил? Хоть одно красивое, душевное слово говорил? Нет, – она щелкнула языком, будто отчитывала непослушного и несообразительного щенка. – Ни тебе романтики, ни ухаживаний. Так о какой, скажи на милость, постели в таком случае может идти речь? О какой брачной ночи?

Мое сердце бешено колотилось в груди, выбивая яростный барабанный бой. Какие, к чертовой матери, СВИДАНИЯ?! Какие ЦВЕТЫ?! Я что, подбирал себе легкомысленную любовницу на вечер в таверне?! Я – древний лорд драконов, чей род старше многих звезд на небе, перед могуществом которого трепетали и склоняли головы целые королевства! Со мной заключали союзы, мне приносили дары, со мной вели переговоры, но никто и никогда не требовал от меня ухаживаний!

– У нас брак по расчету, дура ты бестолковая! – прошипел я, сжимая кулаки так, что когти до крови впились в мои собственные ладони, и несколько капель упало на дорогой ковер. – Ты – пешка в политической игре! Инструмент!

Она лишь презрительно фыркнула, словно я сказал нечто невероятно глупое, и с вызовом скрестила руки на груди:

– И что? Разве это мешает тебе быть хоть немного галантным? Или банальные комплименты языку не поворачиваются сказать? – ее гупы растянулись в язвительной, ядовитой ухмылке. – Ну, тогда и мне, знаешь ли, лень исполнять какие-то твои «супружеские обязанности». Не достоен.

Кровь ударила мне в голову с такой силой, что краем зрения я увидел багровые пятна. Да как она смеет?! Да я… я сейчас…

Харрасар внезапно, без единого звука, прыгнул вперед на полкорпуса, сократив дистанцию до критической. Его огромные лапы с когтями, напоминающими обсидиановые кинжалы, впились в узорчатый ковер, вспоров несколько нитей, а шипение стало громче, ниже и пронзительнее, наполняя комнату вибрацией неминуемой расправы. Шерсть на его загривке встала настоящей короной гнева, а пушистый хвост нервно и быстро дергался из стороны в сторону, словно хлыст палача.

Боги и Бездна! Этот проклятый, ненавистный зверь, этот переносной божественный приговор, явно давал мне понять – следующий мой, даже самый незначительный, агрессивный жест, станет последним в моей долгой и победоносной жизни! Я оказался в ловушке в собственной спальне, ведя унизительные переговоры под присмотром пушистого сверхъестественного телохранителя.

Глава 5

Ольга:

         Этот псих, мой новоиспеченный муженёк, в конце концов, сбежал, не выдержав напряженной дуэли взглядов с моим пушистым рыцарем. Процедил что-то сквозь зубы – отрывки фраз долетели до меня: «…чёртова ведьма… накаркала… все кладовые…» – и хлопнул массивной дубовой дверью с такой силой, что хрустальные подвески на люстре яростно зазвенели, отбрасывая по стенам сумасшедшие радужные зайчики. Нет, ну действительно, угораздило же выйти за такого нервного и невоспитанного типа! Его несметное богатство, конечно, в разы окупало все эти истеричные выходки. Но всё равно… Успокоительное ему надо было пить! Литрами! И самое крепкое. Желательно с добавлением снотворного и прямым заказом на ближайшие сто лет.

Пушок проводил его исчезающую спину уничижительно-презрительным взглядом, громко фыркнул – прямо как мой бывший начальник Сергей Петрович, когда я опаздывала на работу на пять минут – и начал решительно и требовательно тыкаться своей пушистой, бархатной мордой мне в ладонь. Мол, гладь меня, женщина, ласкай, чеши за ушком. Я требую твоего безраздельного внимания, и прямо сейчас, пока этот шумный увалень не вернулся.

– Ещё один собственник нашёлся, – с преувеличенной скорбью вздохнула я, но пальцы уже сами по себе, предательски, с наслаждением впились в его невероятно густую и мягкую шерсть.

Но его я, конечно, и погладила, и потискала, и почесала в самых укромных местах, к нашему полному и взаимному удовольствию. Он мурлыкал, как маленький, но мощный моторчик внедорожника, а я, уткнувшись носом в его тёплую макушку, вдыхала странный, успокаивающий запах – солнца, прогретой хвои и чего-то древнего, древесного, словно сама вечность. Это было странно, ведь на улицу он, насколько я знала, не выходил.

А потом я решительно встала, отряхнула шелковое платье – привыкнуть к этой роскоши было еще сложно – и направилась к двери. Мне было скучно. Хотелось развлекаться, исследовать, узнавать. Да и вообще… Надо же было наконец понять, где я, чёрт возьми, нахожусь, и что тут вообще имеется интересного. А то вдруг эта шикарная спальня – всего лишь бутафорская декорация, самая богатая комната во всём этом доме, а в остальных – пыль, грязь, паутина и разруха? Или, того хуже, какие-нибудь жуткие семейные тайны в духе замурованных в стену скелетов бывших жён? С моим новым мужем этот сценарий казался вполне вероятным.

Так что я смело вышла из комнаты и отправилась проводить первую инспекцию своих владений. Стены длинного коридора, освещённого всё теми же загадочными светящимися сферами в серебряных бра, украшали мрачноватые портреты в золочёных рамах – все эти строгие, надменные лица с холодными, пронзительными глазами, так до боли похожими на взгляд моего «возлюбленного». Казалось, они все молча и осуждающе провожали меня взглядами.

И Пушок, конечно же, пошёл со мной, важно вышагивая сбоку, с идеальной выдержкой, как профессиональный телохранитель королевских кровей. Его пушистый хвост гордо вился по воздуху живым шлейфом, а большие уши, похожие на локаторы, настороженно подрагивали, улавливая каждый шорох за стенами. Я была совсем не против такой компании – первая же попавшаяся нам на глаза служанка, высокая худощавая брюнетка в строгой черно-белой форме и в крахмальном переднике, несшая поднос с хрупкими фарфоровыми чашками, увидев нас, побледнела, как мел, задрожала так, что чашки жалобно зазвенели, и буквально прилипла к противоположной стене, не пытаясь даже шагнуть вперёд, пока мы с моим пушистым церемониймейстером не удалились на безопасное расстояние.

– Интересно, – пробормотала я, наклоняясь к коту и понижая голос до шепота, – это тебя так боятся, или всё-таки моё грозное обаяние новой хозяйки так на всех действует?

Пушок лишь самодовольно заурчал ещё громче в ответ, многозначительно прищурив свои янтарные глаза, будто хотел сказать: «Конечно, меня, глупышка. Ты же тут просто временное и довольно шумное приложение к моей величественной персоне. Не обольщайся».

Я только хмыкнула в ответ на его воображаемую надменность и решительно двинулась дальше, к широкой мраморной лестнице с резными перилами, ведущей вниз, в полумрак нижних этажей. Если этот дом, замок или что бы это ни было, и правда был таким же роскошным, как моя спальня, то где-то тут, по всем законам жанра, должна была быть кухня. А на кухне, я не сомневалась ни секунды, обязательно найдётся что-нибудь вкусненькое, ещё более изысканное, чем на том помпезном банкете. И, возможно, парочка менее пугливых слуг, которые наконец-то снизойдут до того, чтобы рассказать мне, куда же я, в конце концов, попала.

Арчибальд:

         Я сидел в самом сердце древнего книгохранилища, в Зале Молчаливых Откровений – высоком помещении с дугообразными сводами, терявшимися в тенях где-то на головокружительной высоте. Стены здесь от пола до потолка были уставлены массивными дубовыми шкафами, украшенными сложными серебряными инкрустациями с драконьими рунами, которые слабо мерцали в такт моему дыханию, поглощая свет от плавающих в воздухе магических сфер. В центре зала, подобному черному алтарю, стоял монолитный стол из отполированного ваксового мрамора, испещренный тончайшими серебряными магическими кругами и глифами, чье сияние защищало хрупкие манускрипты от разрушительного прикосновения времени и глупых рук. Воздух был густ и тяжек, пропитан запахом столетнего пергамента, фиолетовых чернил, в которых растворяли пыль лунных камней, и чего-то более древнего и горького – возможно, знаний, которые были похоронены здесь неспроста, и которые лучше бы никогда не всплывали на свет.

На полках, в строгом, дотошном порядке, хранились немые свидетели эпох:

"Хроники Первого Пламени" – толстые, почти неподъемные фолианты в черных, как космос, переплетах из шкуры грифона, страницы которых были сделаны из закаленной артаранской чешуи, и текст на них приходилось читать пальцами, ощущая выпуклые символы.

"Анналы Угасших Рас" – свитки из золотой парчи, туго свернутые и запечатанные обсидиановыми печатями с выгравированными криками последних представителей исчезнувших народов.

"Трактат о Божественных Покровителях" – книга, переплетенная в кожу поверженного демона Азголата, чьи кровавые слезы до сих пор проступали на страницах ржавыми пятнами, если к ним прикоснуться с дурными намерениями.

"Генеалогии Древних Кровей" – массивный том с железными, покрытыми патиной времени уголками, страницы которого пахли пеплом сожженных замков и миррой, использовавшейся в погребальных обрядах.

"Запретные Договоры" – книги, закованные в живые, холодные цепи, которые шевелились и тихо позванивали при приближении незваных гостей, предупреждая хранителя.

Окруженный этим немым судом из пыльных фолиантов, хрустящих свитков и каменных табличек с выцветшими от времени письменами, я впивался в тексты уже не первый час. Свет, пробивавшийся через огромное витражное окно с изображением Творения Мира, рисовал на разложенных передо мной древних пергаментах причудливые разноцветные узоры, будто насмешливо подчеркивая тайны, которые мне предстояло раскрыть. Мои пальцы, обычно способные сокрушать скалы, сейчас с неестественной осторожностью переворачивали хрупкие, шуршащие страницы, каждая из которых могла рассыпаться в прах от одного неверного движения, унося с собой бесценное знание.

Мне нужно было выяснить, кому на самом деле небесные арбитры даровали своих харрасаров. Я знал одно, как знал собственное имя – точно не жалким, бренным людям, чья душа не весит и перышка! А значит, под тем дурацким свадебным платьем и напускным простодушием скрывалось нечто иное. Нечто древнее, могущественное и, что самое отвратительное, обманувшее меня у самого алтаря. И эта мысль, холодная и цепкая, заставляла кровь стынуть в жилах, замещая ярость леденящим ужасом перед неизвестностью.