В душе моей боролись два начала: одно влекло к приключениям, а другое, напротив, внушало страх. Поэтому я не решилась пойти на прослушивание, хотя оно было назначено в другом районе.

Забавно, что я боюсь центра города, а вот богатые люди и полиция, наоборот, опасаются нашего района как огня.

На Миллионке легко можно затеряться, и никто не найдёт пропавшего. Говорят, что под Миллионкой есть целый подземный город с тайными ходами и лабиринтами на многие километры.

Пожалуй, стоит отправиться в хибару, которая осталась мне от бабушки Май.

Домой с платьем не пойдёшь – начнутся наставления о чести и достоинстве. Будут расспрашивать о прошлом. Хороший у меня отец, но странный! Он, кажется, думает, что еда на столе появляется по волшебству.

Решено, не пойду домой. Надеюсь, дом бабушки не рухнет мне на голову, пока я буду мерить платье! Дом моей бабушки представлял собой лёгкое деревянное строение, в стенах которого зияли огромные щели, кое-как заделанные глиной и землёй. Крыша была покрыта хворостом, плотно прижатым слоем земли.

Пол в доме был земляной, окон и дверей не было – их заменяла циновка, служившая занавеской. Печи также не было, лишь каменное основание, на котором разводили костёр.

Жилища русских, подобные тому, в котором я сейчас живу с папой, не сильно отличались от китайских, но обычно в них были железные печи.

Если бы мы посмотрели на дом бабушки и другие дома на Миллионной улице, то могли бы сойти с ума от разнообразия их форм и цветов. На всю улицу было всего несколько каменных домов.

Я уже собиралась войти в дом бабушки, но меня остановило восклицание.

– Не входи туда, Си!

Си – это я. Вообще-то меня зовут Анастасия, но моим друзьям сложно выговаривать это имя, поэтому они сократили его до двух букв.

Моя японская подруга Енеко увидела, что я обратила на неё внимание, и поманила меня к себе. В руках у неё была сумка со школьными учебниками, а в глазах читалась тревога.

– Не ходи туда, Си, – снова сказала она.

– Почему? – машинально спросила я.

Все мои мысли были заняты тем, как я буду выглядеть в платье мадам Харуко, когда его примерю.

– Потому что мадам Харуко видела, кто украл у неё платье, и когда ты пряталась, к твоему отцу приходила полиция, и у вас был обыск! Теперь, вероятно, они придут сюда. Я слышала, что возле дома госпожи Харуко не только русская полиция, но и китайская тоже. Они, – глаза Енеко наполнились слезами, – они ругаются и обещают сурово наказать тебя, когда поймают.

– А откуда ты знаешь? – я всё ещё не до конца осознавала угрозу.

– Когда цветёт сакура, ветер разносит не только её лепестки!

Вот так всегда: вместо того чтобы сказать по-человечески – беги, Настасья, спасайся! – они завернут что-то про сакуру, божественный ветер и так далее…

Ну что ж, полетела я, как лепестки сакуры, только вот куда?

Полиция меня здесь не найдёт. Год будут искать, а не найдут! Моя Миллионка – это город в городе, где можно жить годами, не выбираясь в богатую часть города. Здесь есть всё необходимое для жизни: магазины, забегаловки, рестораны, мастерские, парикмахерские, бани, прачечные, «кабинеты» восточной медицины и обычных врачей, даже театры есть. Свежие морепродукты, провизию и контрабанду можно купить на Семёновском базаре, который сливается с Миллионкой и является убежищем для разных бандитов. Семёновский базар даёт возможность скрыться. Улочки у нас на Миллионке запутанные и кривые, и таят массу опасностей для новичка! Иногда расстояние от одной трущобы до другой такое узкое, что можно пролезть…

Да любой человек из вечно голодного населения нашего квартала, но только не Иван Петрович, наш квартальный. Взвесив всё это, я уже собралась войти в бабушкину лачугу, как вдруг Енеко заговорила:

– Господин Харуко поклялся, что поймает тебя, чего бы ему это ни стоило! – Енеко снова всхлипнула. – Уже столько денег Ивану Петровичу и его подчинённым роздано, что можно было бы купить три таких платья.

Я развернула платье и показала его Енеко, не понимая, что же такого особенного в этом платье? Я и раньше воровала, не из удовольствия, конечно, но всё же… Но никогда на меня не устраивали такую травлю! Вдруг воздух вокруг меня наполнился криками возмущения, стонами, угрозами. Казалось, что кричат со всех сторон. Я покрутила головой, пытаясь понять, что происходит. Когда я решилась спросить у Енеко, на её месте стоял сын приказчика Филька. Увидев, что я смотрю на него, Филька демонстративно встал напротив меня. Встал и загородил проход в ту щель, куда я собиралась юркнуть, если опасность станет неизбежной.

– Вот ты, Настька, какая! Там узкоглазых из домов выволокли, тебя ищут! А тебе хоть бы что!

– А зачем их выволокли? – всё ещё не понимая, что происходит, спросила я.

– Ты что, правда ничего не понимаешь?

Я покачала головой.

– Городовые разделились. Одна половина сторожит узкоглазых, вытащенных из домов, другая шмонает в их фанзах, или как они там называют свои домишки. Ищут тебя, а попутно, если что ценное в хибарах находят, то забирают себе. Как улику! Квартальный раза три его повторил, а я и запомнил! Ну чего молчишь? Гордая шибко? Сейчас твою гордость…

Я вздрогнула от крика, который донёсся рядом.

– Что будешь делать? – всё так же спокойно, почти лениво спросил Филька.

– Буду пробираться в Корейскую слободу, там у меня дальние родственники.

– Не-а, – протянул Филька.

– Чего не-а? – передразнила его я.

– Ту дорогу уже перекрыли! – ничуть не обидевшись, даже с какой-то радостью сообщил Филька.

– А если я попытаюсь скрыться через Пологую на Каторжанку? – начала паниковать я.

– И там всё перекрыто, – Филька уже забавлялся, открыто и от души.

Если бы не угроза поимки, то приказчиков сынок давно отведал бы моих кулаков. Но сегодня мне это было невыгодно. Сдержав себя, я спокойно и даже ласково спросила Фильку:

– И что же мне делать?

Свистки и крики приблизились вплотную к щели, которую загораживал Филька.

– А что ты мне дашь, если я тебе скажу?

– А что я могу тебе дать? У меня ничего нет!

– А если подумать?

Но и подумав, я не смогла вспомнить,что же у меня есть такого ценного, что может удовлетворить жадногоФильку. Время шло, а Филька по-прежнему мерзко улыбался, загородив собойпроход. Я начинала злиться.

– А ну-ка уйди отсюда, придурок!

– За придурка цена увеличивается вдвое!

А будешь драться, закричу, все сюда и сбегутся!

– Ну, что ты хочешь? – устало спросила я.

– Твой знаменитый гребень для волос!

– Филька, ну зачем тебе гребень? Ты жене девчонка!

– Ты Ваньку-то не валяй! Чай не глупее ятебя! – насупился Филька. – Продам я твой гребень и куплю себе сапоги!

– Побойся бога, Филипп! Это же мамин гребень!

Как же я тебе его отдам?

– Ну, не хочешь мне, так полицейским отдашь! Да они и спрашивать тебя не будут, заберут и все! Ну, отдашь гребень? А то мне уже надоело сдерживаться! Страсть как покричать хочется!

– На, забери, Иуда! И отойди от прохода!

– А совет, что, уже не хочешь? Дане бойся, совет бесплатный! Беги к Семёновскому ковшу, только тудаещё дорогу не успели перекрыть, спрячься в катакомбах, пока все не стихнет!

– Филька, знаешь, что…

– Что?

– Засунь свой совет, сам знаешь, куда! И отойдив сторону, а то зашибу ненароком! Дура, я дура! Отдать гребень за совет, который я сама себе могла дать!

Я бежала знакомой дорогой, но звуки свисткови крики не отставали от меня. Сердце выскакивало из груди,но, несмотря на это, я ускорила свой бег. Вдруг я остановилась. Опять этоплатье! Подол запутался в ветвях кустарника. В горячке я абсолютнозабыла о причине моих несчастий, и вот теперь эта причинане давала мне бежать дальше! Я дёрнула платье несколько раз, материятрещала, но отцепляться не желала! Тогда я попыталась осторожненькоотцепить подол. Никак!

«Может оставить проклятое платье висеть здесь,на кусте?» – с отчаяньем подумала я.Ага, оно будет здесь спокойненько висеть, а меня будутгнать, как зайца! Нет, уж! На моё счастье куст был хиленький,но все-таки ужасно колючий и цепкий. Пока я ломала куст, свисткинеожиданно стихли и вскоре раздались с другой улицы.Почему-то погоня повернула в другом направлении,но мне все равно надо было добираться до входа в катакомбы.

С утроенной силой я приналегла на куст и, наконец, сломала его.

Но вот закон подлости, как только это произошло, платье отцепилось

от куста и лёгким облачком упало на землю. Боюсь, что когда я

поднимала платье, то совсем была с ним не почтительна. И оно мне тут же отомстило. Когда я складывала платье, мою оцарапанную о кусты ладонь, пронзила новая боль! В мякоть ладони впилась застёжка от цветка, который крепился прямо над грудью. Я с огорчением посмотрела на свою несчастную ладонь. Да, уж не везёт, так не везёт. Хорошо ещё застёжка не оцарапала мне тело. Я представила картину, я надеваю платье, а оно раздирает мне кожу над грудью.Уф. Ужас, какой-то! И что это за застёжка такая,что так царапается? А как же мадам Харуко его надевала? Или она зналао коварном цветке и была осторожна? Ладно. С платьем и застёжкой я разберусь, когда буду в безопасности. Осталось еще совсем немного. Когда я пробегала мимо японского храма Хогандзи, меня кто-то окликнул. Тихо так, почти неслышно. Это был дедушка моей подружки Енеко, он кивнул мне и поманил за собой, приглашая пройти за ним в прохладные глубины храма. Соблазн был велик, но все-такинадо бы спрятаться получше! Не хватало ещё привести за собойбеду в дом Енеко! Поблагодарив дедушку, я побежала дальше.

Смеркалось. Если бы не это проклятое платье, я бы уже сейчас готовилась бы к концерту в гримёрной комнате у господина Тао. Ну что же, что случилось, то случилось! Сейчас главное – добраться до входа в катакомбы до наступления темноты.