Читать книгу «Маленький Мир, огромный мир» онлайн полностью📖 — Mортен Торвальдсен — MyBook.
cover

Если кто-то предполагает, что выход в море предполагал немедленную постановку парусов и «белоснежный парусник беззвучно скользит по морской глади» – он жертва пропаганды и мультфильмов… прежде чем ставить паруса, необходимо их поднять и закрепить на реях (это в случае прямых парусов, с косыми – чуть проще, однако они тоже убраны и требуют работы). Сразу ответим на вопрос, почему паруса убирают? Долгие зимние стоянки не добавляют новизны и прочности, а круглогодичная эксплуатация учебного парусника в принципе невозможна – период ,отведённый на практику ограничен учебными планами… так что сначала парусник лишён даже парусов. Но, мало-помалу, дрожь в коленках у верхолазов пропала, навыки преодоления марсовых и салинговых площадок появились и развились, так что паруса занимали предназначенные им места. Верёвки (именно так их называют поначалу молодые моряки, да и к концу плавания осваивают не все, парусник – это мечта для стороннего наблюдателя, профессиональным морякам бывают роднее обычные торговые суда) короче говоря «верёвки и тряпочки» – это тоже профессиональный сленг. После того, как парусник превратился собственно в парусник, начинается аттракцион по «сдаче снастей», как не трудно догадаться запланированный результат – полное знание и понимание «какую верёвку нужно потянуть (или ослабить), чтобы тряпочка заняла своё место. Ну и не является тайной, что в море тоже есть «ботаны» и… те, кто красному диплому и синему носу предпочитают «наоборот» (красный нос и синий диплом). По-плану «все должны знать снасти» до первого иностранного порта, вполне предсказуемо, что данный план торжественно проваливается, поскольку укладывается в срок не более четверти курсантов (ботаны и подботаны). Далее – даётся ещё пара дней, потом ещё, в результате остаётся несколько не сдавших из числа, нет не ленивых и тупых, а принципиальных технократов (которым просто не интересно возиться с «анахронизмом»). Просто же выучить оснащение парусника – дело двух часов, потом все полученные тяжким трудом знания испаряются, их возобновляют, и, где-то после пятого круга (знаю-забыл) что-то «пишется на подкорку» и готово к употреблению. Помимо этой «теории нитратности курсантов» (копирайт Юрия Петровича Антонова, в 90 годы прошлого века – начальника Общеинженерного Факультета ГМА), есть ещё и методы заучивания «тряпочек-верёвочек». Первый и наиболее употребимый – по местонахождению рабочих концов этих самых верёвочек на палубе (то есть тех частей, которые хватают и тянут). В двух словах метод описывается так – «здесь должна быть эта верёвка». Иногда метод даёт сбой (ошибка памяти, либо верёвки поменяли местами – в некоторых случаях такое возможно). Второй метод – для узкого круга тех, кто любит парусник или просто хочет знать что делает. Называется – «посмотри наверх», увидишь, куда ведёт верёвочка, и поймешь, зачем она… метод сложнее т.к. помимо заучивания требует и осознания. Приверженцев метода в курсантской среде немного, это просто факт (да и работать за идею готовы немногие, всё-таки зарплаты на торговых судах приличных компаний выгодно отличаются от государственных зарплат работников академии, детей олигархов среди моряков нет, так что чистым удовольствием заниматься некогда). Короче говоря, реализован принцип необходимой достаточности… для беспроблемного прохождения практики поверхностных знаний хватит, а лезть в дебри гостям нет смысла. Что же до течения нашей истории, то первым портом захода был немецкий Висмар.

Висмар. Во всех смыслах промежуточный финиш – восточногерманский город (не надо считать года со времени объединения, Германия по-прежнему делится на две части просто неформально), то есть с одной стороны это европейский город, совершенно не похожий на славянский мир, с другой – ещё несколько лет назад там любили дедушку Ленина и строили… что строили. Но вот деньги здесь были совсем другие, а накопилось их на каждую курсантскую душу страшно сказать по 15 марок. На этом стоило бы закончить, но на сцену вышел наш персонаж без имени по прозвищу Чахлый (тоже из «балласта» – руководитель практики), в его обязанность входила раздача денег курсантам… Понимаю ваше недоумение – что сложного в раздаче 15 марок на человека, имея в арсенале банкноты по 10 и монеты по 5, но творческий подход функционера это тоже искусство. Первые, кто подходил за своим жалованьем получали по 3 монеты (причём те, кто просил банкноту с целью отложить – везти монеты на родину – терять половину номинала при обмене, получали твёрдый отказ, что называется без объяснения причины), а вот остальные – 3 банкноты… на двоих. Понятно, что поменять десятку на две пятёрки, у ранее получивших жалование, не составляло труда, но важно само отношение. Великая должность, подразумевающая великие поступки.

И вот оно – Германия, игрушечные домики, в которых живут настоящие люди, чистота, свойственная маленьким городам западной Европы, автомобили, останавливающиеся возле нерегулируемого пешеходного перехода, даже в отсутствие дорожной полиции… (по признанию очевидца, один раз ему пришлось перейти дорогу, вопреки желанию: «стою – говорит – смотрю по сторонам, куда идти, поворачиваюсь – у перехода в обоих направлениях встали восемь машин, водители смотрят на меня, пришлось перейти, потом, минут через пять обратно вернулся»). Нет нужды объяснять, что первое естественное желание любого нормального моряка при сходе на берег – позвонить домой (для тех, кто не в курсе, в 1998 году звонок с мобильника по Санкт-Петербургу стоил больше полутора долларов, а за подержанный Сименс, похожий на кирпич, можно было получить долларов 350, спутниковая связь «тянула» долларов на 15 минута), так что альтернативы телефону-автомату не было. Найти телефон в Германии – тоже задача из разряда «проще некуда», вот и звонили домой. Почему на этом акцентировано внимание – непридуманная история, одного звонка – парнишка дозвонился, и вот эмоции перехлестнули через край – получилось что-то вроде: «мама, я в Германии,…, представляешь? да, всё хорошо, в Германии мы,… (междометия вместо многоточия каждый может додумать сам, в меру своей испорченности). Позже, оказалось, что не все в Висмаре рады приходу русского парусника, иногда из проезжавших авто доносились какие-то выкрики (после чего авто включал максимальную скорость и быстро исчезал). В городе же курсанты, впервые попавшие за границу испробовали монетные автоматы по продаже жвачки (некоторые из отечественных денег позволяли прокрутить механизм, поэтому получалась экономия), протестировали автоматические банкоматы (двери в помещения в которых они были установлены, открывались банковской картой, в России карты уже набирали популярность, а вот банкоматы с подобным размещением пока не были известны) и отведали местную пиццу,купленную в пиццерии у индуса. Немцы же удивлялись тому, что кто-то употребляет пиццу на автобусной остановке. Чего странного, ближе скамейки не нашлось, а с курсантскими деньгами в кафе или баре делать нечего. Первый день (вернее вечер) в Висмаре начался довольно поздно, поэтому событиями он не был насыщен, во всяком случае, до времени официального прибытия с берега (в 23.00 воля заканчивалась). Однако, желающие продолжить знакомство с Германией, нашлись и продолжили. Более законопослушные курсанты уже были готовы спать, когда с берега прибежал человек с извечным «наших бьют». Оказалось, на близлежащей танцплощадке примерно восемь русских отбивались от толпы то ли скинхедов, то ли просто хулиганов, причём при последующем выяснении кто, за что, определить зачинщиков, естественно не удалось, все пили пиво, все поддерживали своих. Принимающая сторона даже принесла извинения за поведение сограждан. Но ближе к делу – по зову гонца на палубу высыпала толпа, человек 70, и тут Висмару повезло – у трапа уже находился вахтенный помощник и препятствовал высадке десанта, в противном случае городу мог быть нанесён серьёзный ущерб, да и полиция уже прибыла… Итог битвы – у россиян один сломанный палец, у противника – несколько госпитализированных. По отзыву участника побоища: «они вообще драться не умеют, нашему дал по морде – он дал тебе, дал ещё – он тебе, а эти – дал ему по морде – он упал, дал другому – та же история…»

Следующий день принёс новую историю с клубнично-криминальным оттенком. Как и в любом другом порядочном портовом городе в Висмаре имел место исторический квартал «красных фонарей». Разумеется, что среди курсантов находились ценители прекрасного, которые просто не могли отказать себе в удовольствии приобщиться к легализованным завоеваниям демократии. И принесли с собой сенсационную историю – в немецких борделях берут РУБЛИ, да ещё какие рубли… Кто из вас может точно сказать сколько в России было разных денег с 1991 по 1998 год, а по какому курсу их меняли? На день оплаты услуг в Висмаре доллар стоил 6 рублей, за услуги уплатили 500 (это больше 100 марок, здорово), но, вы, например, много знаете о дизайне банкнот Гондураса? Ну вот и немецкие «менеджеры» рассудили здраво: 500 рублей, настоящие, курс 4 с пфеннигами за марку – алез гут, вот только дизайн банкноты никого не напряг… А русскому что с того, что устарела года три назад, и из обращения выведена, может в Германии они до сих пор в ходу… В общем берёте иностранные деньги – узнайте как они выглядят или можете получить раритет (правда, с учётом ельцинских тиражей весьма доступный широким массам). Кстати для убедительности развода, фигурант дела «зажал» ещё одну бумажку в 200 рублей («а то очень много получается»). Для полноты картины замечу, что обычное дело для парусника посещать разные порты в праздники (вроде дня города), Висмар не был исключением, компанию «Миру» составил «Александр фон Гумбольт» – немецкий красавец под зелёными парусами (спасибо титульному спонсору, пивному заводу). На прощание город отсалютовал фейерверком и парусник продолжил своё неспешное движение в следующий немецкий порт – Киль…

По пути, поскольку процесс адаптации на судне не мог растягиваться бесконечно, некоторым из курсантов довелось ознакомиться и с системой наказаний, самое нестандартное мало чем отличалось от обычного для, например, российской армии явления именуемого «дедовщина», поскольку имело под собой основу унизить провинившегося и что называется «указать на его место», поскольку практической пользы не приносило. Называлась эта египетская казнь «послать на говно». Суть происходящего проста – чистка одной из ёмкостей санитарной системы, возможно небольшой – куда не влезть полностью или огромной, куда могли попасть несколько человек, и работать внутри. Почему такая твёрдая уверенность в отсутствии необходимости подобной работы. Две причины: первая – все отходы жизнедеятельности на морских судах утилизируют микроорганизмы, на выходе – вода, которую даже можно сбрасывать в море, без риска нарваться на уголовное преследование. ну и вторая – спонтанность решений об отправке на подобную работу (палубные офицеры не марали себя подобными командами, руководители машинного отделения – тоже), инициатива исходила от petty officers – некоторых боцманов (помните Маугли?) или матросов, т.е. людей в обычной ситуации не имеющих власти выше уровня ефрейтора, однако, при наличии сотни человек с правами галерных рабов всё менялось. Это ещё одна иллюстрация к делению на «штатный экипаж» и курсантов, не очень-то способствующее возникновению командного духа. Заведовал системой исполнения наказаний моторист Лёха, достойный упоминания хотя бы только за инструктаж перед работой звучавший как «говна не надо бояться», в подтверждение своих слов, он, по словам очевидцев, запускал руку в ёмкость и слегка сжав доставал порцию биоматериала и смачно бросал в ведро, таким нехитрым образом представляя технологию работы «приговорённым» к каторге. Интересно, а его подружки знали, чем он занимается на работе? И если да, то как реагировали на прикосновения? Хотя встречаются ведь и любители всякой экзотики… Менее тяжким наказанием являлась простая «отправка в машину» на работу. В этом есть что-то от древнего противостояния мостика и машинного отделения, пытающегося выяснить кто же нужнее. Хотя исторические факты свидетельствуют о том, что на заре кораблевождения механики не были нужны в виду отсутствия механизмов (или были своеобразные работники машинного отделения – гребцы на галерах), да и современные механизмы, позволяют обходиться без постоянного обслуживания, чего не скажешь об управлении, полностью автоматизировать процесс дорого, да и рискованно, несмотря на «человеческий фактор». В общем, судоводители будут всегда, а механикам, безусловно, придётся довольствоваться важной ролью второго плана, тем более на паруснике. Немного позже мы вернёмся к отношению к делу со стороны звёзд «подтанцовки». Замечу только, что для Европы – норма, работа одного специалиста и на мостике, и в машине на этапе обучения, а на судах прибрежного плавания встречаются совмещённые должности, так что наказание в виде отправки в машинное отделение – тоже необычное ноу-хау. И последняя кара, идущая в абсолютном противоречии с правами человека – запрет на увольнение на берег, инициатором является наш персонаж Чахлый, с подачи опять же сгибающихся под тяжестью эполет ефрейторов. Понятно, что возможны ситуации, когда следует изолировать кого-то от общества, но согласно международному морскому праву такие решения на судне прерогатива капитана, поскольку это смело можно приравнять к аресту. В случае каких-то мелких проступков, а зачастую просто ошибок из-за недостатка опыта лишать человека свободы – преступление. Особо отмечу, что был в истории случай, когда авторитарные власти государства (речь о США), пытались ограничить сход на берег морякам, не имеющим визы, либо заставить их приобретать визу за свой счёт, так вот попытка провалилась, с простой формулировкой «увольнение на берег не привилегия, а необходимость» и ограничивать людей работающих в сложных условиях не может никто, даже американский президент. Но это, к сожалению, касается только профессионалов, курсанты, не являются частью этого мира, хотя имеют даже свой профсоюз, упоминание о котором вызывает улыбки. Но, с другой стороны, «всё, что не убивает нас, делает нас сильнее» и все трудности и несправедливости формируют характер, поскольку же, любой курсант это потенциальный офицер торгового флота, комплекс ефрейтора не вырабатывается – должность не та, а вот полезная в работе с подчинёнными твёрдость – сколько угодно. Кое-кому из сегодняшних бесправных юношей повезло вернуться на командной должности и вчерашние «боги» на приказание «прыгать» покорно вопрошали: «на какую высоту, сэр?». Такой вот баланс добра и зла.

Также в самом начале вояжа молодых моряков приобщали к уважительному отношению к окружающей среде, в море принципы уважения расписаны подробно в конвенции Марпол, что, где можно утилизировать путём сброса, что категорически нельзя. У курсантов сразу появилась собственная классификация, чуть отличная от официальной. По документам мусор делился на пластик, его нельзя выбрасывать ни под каким видом, только сдавать в порту, сухой мусор, с ним возможны варианты. Но нам это не сильно интересно и пищевые отходы, которые можно утилизировать в море. Есть ещё нефтесодержащие воды и т.п., но это тоже утилизировалось помимо молодых моряков, так что забудем. О том, что сортировалось и выбрасывалось курсантами, понятно, что пластик и всякие бумажки с коробками, не оставляли простора для фантазии – мусор и мусор, а вот отходы камбуза – дело другое, их можно было творчески разлить, они дурно пахли, таскать их тоже было весьма сомнительным удовольствием, за всё это данный вид мусора получил название «шайза», причём слово склонялось по всем правилам русского языка. Нестандартная классификация была не последним сильным местом «шайзы» с ней был связан ещё один интересный процесс – утилизация через «маму». Представляло из себя это чудо инженерной мысли большой металлический короб (его подвешивали на борт, закрытый от ветра и просто опорожняли через него ёмкости). Короб был открытым сверху и с зауженным снизу отверстием, таким образом, что вылетавший из него полужидкий «комбикорм» был направлен в сторону от борта. Это позволяло, во-первых, сохранить борт чистым, а во-вторых, не лишиться баков и вёдер, которые имеют привычку выскальзывать из рук в самый неподходящий момент. Вообще, выброшенное вместе с водой за борт ведро это тоже морская классика. Также понемногу вошли в дружную курсантскую семью и были изучены и «юные моряки», и эстонские практиканты. Юнги попали на парусник разными путями, один (получивший прозвище «Штрих») по протекции богатых родителей, двое других за отличную учёбу в клубе (это официальная версия). Эстонцы тоже оказались совершенно непохожими друг на друга. Самый тихий, вроде бы плохо говоривший по-русски, свободно говорил по-английски и по-немецки, самый смешной, пытался быть лидером своей компании (и однажды затеяв драку, травмировал своего умного коллегу), а третий – натурализованный русский, сначала всё рассказывал истории о классной жизни в Эстонии и преимуществах эстонских моряков, но потом как-то обмолвился, что большинство преподавателей морской школы в Таллинне – выпускники «Макаровки» и разговоры на скользкие темы поугасли, а может быть комплексы были преодолены. Впереди уже были видны огни и маяки Кильской бухты, «Мир» ждали в Шлезвиг-Гольштейне.