– Но деду это по работе не положено…Не надо ему, пока он на хороших должностях…Но в душе-то он всё равно Бога чувствует…Рано или поздно всех выводит дорога к храму, вере…

О прабабушке Татьяне мне известно немногое. У неё был муж, Алексей, тот самый, кто исчез в жерновах лагерей, куда его сослали с началом раскулачивания богатых семей. В нашем доме эта тема была под запретом, и о ней не принято было говорить; информация о ней тщательно скрывалась. Лишь изредка у бабушки Лизы вырывалось в адрес деда Миши: "Это ты виноват в том, что так произошло… Ты и твой Емеля." Тогда Михаил, ещё мальчонкой, помогал отцу в этом жестоком деле, раскулачивая зажиточных крестьян по деревням, в то время как Лиза происходила из состоятельной семьи. Всё это и предопределило судьбы: переплетение невольных жертв и безжалостных исполнителей… Эти нити памяти сплелись в неразрывное полотно, оставляя лишь тени, безмолвно блуждающие по закоулкам семейной истории. В молчании взрослых таится бездна горечи – горечь, превращающая воспоминания в миражи, а истину в бесконечные вопросы, на которые нет ответов…

Прабабушка Таня покинула этот мир в преддверии моего первого класса, в августе, когда солнечные дни медленно уступали место осеннему дуновению. В моей памяти отпечатался гроб, в котором она лежала, в коричневом платке, кремовой кожей и закрытыми глазами. Она не была похожа на покойницу, тем более один её глаз был не плотно прикрыт и если наклонятся к ней близко у лица, это можно было увидеть. Ей наложили пятаков на очи, но всё равно, её левый глаз плотно не прикрылся

– Бабка -то у вас выглядывает кого-то! – говорила соседка Валька Рыбакова – Поди заберёт кого с собой…

Да, это примета такая у взрослых, что неприкрытые глаза покойников говорили, что в семье, скоро будет новый умерший. И действительно, прабабушка забрала с собой каких -то двух далёких родственников -они умерли в течении месяца после её смерти. Но поскольку родственники были не близкие, нашей семье это много горя не доставило. Пережили мы спокойно эту утрату. А вот Таня оставила за собой легкий след воспоминаний. А я, стоя на пороге нового этапа жизни, не могла еще понять, как сильно ее отсутствие отзовется в моем восприятии мира. В тот август, ощутила потерю, как легкий холодок в воздухе. Каждое утро я вспоминала о Тане, что-то искала в оставшихся вещах, ведь ее любовь всегда будет направлять меня, даже когда она уже не была рядом.

3. Семья Туаевых

Очень я любила мамину старшую сестру, которая жила в Тюмени. Её дети, мои двоюродные братья, были старше меня на десять лет, и потому встречи с ними в доме деда остались в памяти слишком смутными. Зато тётя Аля с мужем часто приезжали, радуя меня роскошными платьями, привезёнными из города – они явно были куда интереснее тех, что можно было найти в нашем универмаге, единственном на всю округу.

Тётушка делилась со мной своими мечтами, причитая: «Как я хочу дочку, почему не родилась у меня дочь?»

–Ну, может и будет – отвечала я, но она лишь горько улыбалась в ответ.

У моей тёти участь не завидная: она ушла из жизни слишком рано, когда мне едва ли исполнилось двенадцать. Рак груди, несмотря на операцию, не оставил ей шансов. Бабушка рассказывала, метастазы остались и разошлись по всему телу… На похороны ездила лишь бабушка, а мне во сне явилась тётя Аля, поведав, что добралась на новое место. Я видела её в комнате с разными сундуками, где хранились ковры и всякое добро и лишь одно тётушку огорчало: муж нашёл другую. Вскоре Рафик снова женился, и связь с ним оборвалась. Старший сын тёти Али и Рафика, Евгений, стал приезжать в дедов дом частенько.

Евгений мне нравился, он был симпатичный и модный парень. От него веяло дорогим парфюмом и женщинами, которых он менял, как перчатки.

Каждый раз брат привозил новых подруг, знакомил их с дедом и ждал одобрения. Сначала дед что-то произносил, затем, осознав непостоянство внука, зарёкся обсуждать подобные темы. Принимал всё как должное. Но бабушка, конечно, не осталась в стороне; она высказала всё, что думала о поступках внука, и после этого тот больше не показывался с женщинами, предпочитая одиночество. Позже Женькины визиты прекратились – у него родилась дочь. Некоторое время он изображал преданного семьянина, но этой идиллии не хватило надолго. Он оставил семью и погрузился в одиночную, но безмятежную жизнь.

Свой второй брак Женька оформил лишь тогда, когда я сама вышла замуж. Женькину жену звали Татьяна, и они приезжали в гости уже к нам с мужем… Это было время, когда деда и бабушки не стало.

Мы провели радостную июньскую неделю вместе, купаясь в озерах, гуляя по паркам и посещая баню с дубовыми, да берёзовыми веничками, завершая парилку ледяным пивом. Из грустного – ездили на могилки своих бабушки и деда…

Мы расстались как добрые друзья. Татьяна мне очень нравилась, и я до сих пор с удовольствием общалась бы с ней, если бы мой братец не разорвал их отношения. Я пыталась заполучить её контакты, но он лишь притворялся, что не понимает моих просьб. В их союзе на свет появился сын Дима, которому сейчас семнадцать лет. Он стал спортсменом, увлечённым футболом. К сожалению, я так и не увидела его вживую, но на фотографиях он предстает длинноногим парнем, удивительно похожим на Татьяну.

Роман – младший брат Женьки, и он также мой двоюродный. Всегда в нашем доме его привозила мама, то бишь тётя Аля, которая никогда не отпускала его одного; пока она была жива, он находился под её строгим контролем. Причина заключалась в том, что у мальчика были проблемы с головой, какие именно не знаю, но, судя по всему, серьёзные.

Роман был старше меня на восемь лет, и в памяти остался долговязым, худым, с длинными руками. Темные его волосы обрамляли лицо с влажными, сочными губами, которые он постоянно облизывал, а глазами часто моргал. Бабушка лишь однажды предупредила меня: не связывайся с ним. Как понять её предостережение, она не уточнила, но я усвоила – молчать самое то будет. Да и о чём могла бы говорить с таким дурачком, мне было неясно. Но то, что он дурачок, я не сомневалась уже после одного случая.

Одним летом, когда к нам приехали тюменские гости, бабушка укрыла диван пологом, чтобы создать атмосферу для отдыха. Спальное место было в сенях, через которые нужно было проходить чтобы зайти в дом. Я как раз шла мимо, когда услышала: "Ладка!" – и, не раздумывая, подняла балдахин. Передо мной разлегся Роман, раздетый до трусов, ухмыляясь, будто произвел грандиозный фурор. Эффект, конечно, был, но совершенно не тот, на который он рассчитывал. Мне стало противно, и я не удержалась от колкости:

– Чего уж трусы-то оставил?!

– Сниму, когда ты позовёшь соседку! Давай, скажи ей, что я её жду!

Соседка Таня, девушка с русой косой, спускавшейся до пояса, жила неподалёку. Наши огороды смыкались с зарослями малины. Обычно она собирала ягоды, а Роман, полон робости, украдкой любил наблюдать за ней. Не хватало ему смелости заговорить с Таней, и тогда пришла ему в голову идея – отправить меня, малолетку, на переговоры. Но чтобы так «вырядиться» в постели! Это было неслыханно – верх непотребства! Объяснить ему, будучи такой юной, я не могла, но интуитивно понимала, что это неправильно. Сказывала ему лишь:

– Катись ты сам в малинник, увидит тебя бабушка – только и дело, что по спине крапивой выходит или куда дальше!" Роман вскочил, собираясь поймать меня за такую дерзость, но я, испуганная и смеющаяся, быстро вбежала в дом. А Роман так и остался в сенях, соображая, что взрослые его заметят и действительно взбучку получит, и в итоге ретировался в полог. Позже он стал подкарауливать меня и говорить всякие гадости, однако я их не слушала и не запоминала, понимая, что дурачок братец, чего с него взять? … Но внутри Романа зародилась обида, и если в этот приезд ему не удалось ничего сделать, то в следующий раз он непременно собрался настичь «месть» на меня.

Когда Роман вновь приехал, я уже не была беззаботным ребёнком, а стремительно превращалась в юную особу. Мне было тринадцать или даже четырнадцати лет. В сердце пробуждались первые чувства к противоположному полу, и я с жадностью погружалась в любовные романы, мечтая о том загадочном принце (желательно военном) на белом коне.

Моя мама, хитро ускользая от бабушкиных строгих взглядов, выписывала для себя, но и мне читать давала газету "Спид-инфо". Какое же это было увлекательное издание! Вспоминаете? Она была настоящим феноменом и даже вошла в Российскую книгу Рекордов Гиннесса: пять миллионов подписчиков! В ту эпоху, когда секса в СССР не знали, а в России он начинал открываться благодаря этому смелому изданию с провокационным названием. Спид-инфо явилась своего рода путеводителем для неопытных, позволяя родителям не объяснять отпрыскам, откуда берутся дети, а довериться информативной многотиражке. Бабушка, с её строгими правилами и моралью, оставалась в неведении о моих тайных читательских пристрастиях, но Роман заставил меня раскрыться.

Когда я отсутствовала дома, он вошёл в святая святых – мою комнату, и знатно там порылся. Нужен был ему компромат на меня, и он нашёл злополучные газеты, которые с блеском показал бабушке. Она взбеленилась от такого разврата, и когда я вернулась, выпорола меня, как сидорову козу, а газеты все сожгла в печи! Ох, я горевала, не столько из-за наказания, сколько из-за уничтоженных газет. Мой горький lament не знал конца, когда в комнату заглянул довольный братик; в его глазах я сразу поняла: бабушка не стала бы шастать в моей комнате без самодовольного наводчика, который стоял передо мной! «Ну, ладно, – успокоила я себя, – уж я тебе, паршивец несостоятельный, устрою!» Руки у меня чесались вцепиться ему в морду, но я сдержалась, замерев в ожидании удобного момента. И этот момент не заставил себя ждать.

Бабушка положила в холодильник две коробки конфет «Птичье молоко» и строго предупредила всех, что они предназначены для важного дела – подарка доктору-хирургу, к которому дед собирался на консультацию в город.

Каждый день я выуживала по конфете, ведь коробки не были так тщательно запечатаны: всего две липкие полоски на широких сторонах. С узких боков можно было с легкостью приоткрыть, нащупать сладость и вытащить её. Конфеты «Птичье молоко» были моей слабостью, и вскоре я увлеклась этим удовольствием, пока не осталось лишь парочка шоколадных прямоугольников. Вторая коробка вскоре также оказалась под моим влиянием, но в ней я не успела много выудить – конфеты вскоре понадобились.

Когда бабушка извлекла коробку из холодильника, то ужаснулась: одна из них была пуста. Она впала в ярость, металась у холодильника, как фурия, выпуская поток ругательств на голову негодника. Конфеты были в дефиците, и бабушка добывала их с невероятными усилиями, опираясь на дедовы связи в райпо. А какой-то наглец это всё сожрал! А я, естественно, подсказала, кто это был. Не знаю почему, но бабушка сразу поверила мне и не стала разбираться до сути. Бабушка была скора на расправу, отсыпала внуку подзатыльников не смотря, что он уже большой двадцатилетний «дяденька». В результате Роману досталось немало тумаков, а его родителям пришлось раскошелиться на компенсацию.

– Хорошо хоть коньяк не выжрал! – орала бабушка про спиртное, которое стояло в холодильнике, только полкой ниже; в противном случае она бы отправила его в Тюмень первым же рейсом, не посмотрев на то, что это внук любимой дочери. Ох, как же я не сообразила слить коньяк! Ну, да ладно Роману и так неплохо попало.

Я ликовала в душе, и посмеиваясь над хаянием и осуждением бедного Романа. До самого конца его отъезда бабушка корила его за дурной поступок, в то время как он устал оправдываться, утверждая, что не ел конфет. В глубине души я радовалась, и, глядя на моё довольное лицо, он, очевидно, догадывался, кто его подставил, но возражать не стал, лишь проглотил обиду. С тех пор он больше не докапывался до меня; возможно, и сам вынашивал план мести в ответ. Но ничего не придумал, и уехал. Это был его последний визит к нам. Вскоре ушла из жизни его мать, моя тётя Аля, и Роман заперся в своих четырех стенах.

О нём теперь ничего не знаю, его брат Женя тщательно скрывает информацию. Почему – не понимаю. Смущается ли он своим полудурком-братом? Призирает его? Я однажды спросила Женьку, когда он приезжал с Таней, что происходит с Романом. Он лишь с неприязнью произнес: «Что-что, ничего хорошего, пьянствует, засорил всю квартиру!» Теперь я лишь предполагаю, что Роман погружается в алкоголь, живя на инвалидной пенсии, выхлопотанной ему матерью. Отец переехал к новой жене, а Женя жил с Татьяной. Вот и всё, что мне известно о двоюродном брате Романе. Каким же он стал ненужным, когда его мать ушла из жизни…

Ром, прости за тот случай!

4. Друзья деда и бабушки

Я с нежностью вспоминаю весёлые посиделки с друзьями бабушки и дедушки. Две семейные пары собирались в нашем доме по праздникам или же отправлялись мы к ним в гости. О, как же интересно взрослое поколение проводило это время! Сначала все усаживались за стол, чтобы насладиться изысканными блюдами. Вот она, картошка, горячая и душистая, с топлёным маслом, только что вынутая из печи, и курочка, запечённая до золотистой корочки; мясо легко отделялось от костей, распуская в воздухе волшебный аромат. И, конечно, разнообразные салаты, нарезки из колбасы, сыра, свежих овощей и фруктов, а также копчёное сало и наливки из ягод! Всё это поглощалось с наслаждением, а женщины нахваливали кулинарные таланты друг друга, обменивались новостями. Каждая пара имела взрослых детей, и, разумеется, разговоры о них не смолкали. Мои бабушка и дед были единственными, кто воспитывал внучку – меня. Поэтому моё прибывание за столом никого не смущало, когда я стала взрослее, сама уже с ними за стол не садилась, стеснялась, но всегда очень любила послушать, о чём взрослые разговаривали за столом. В моей комнате, которая соседствовала с залом слышимость была хорошая.

Гости собирались в зале, в центре которого стоял большой обеденный стол, уже уставленный изысканными закусками, а женщины подносили новые блюда из кухни. Каждый из гостей приходил не с пустыми руками – кто-то приносил напитки, кто-то угощения. Пока хозяйки суетились, добавляя последние штрихи к столу, их мужья вальяжно рассаживались на диване, кто-то занимал место в кресле, обсуждая сначала политические дела страны, затем погружаясь в слухи о нашем посёлке. Словно ручейки, текли сплетни и слухи, но мне было это не важно – лишь интонации и эмоции говорящих радовали слух и приносили умиротворение. Мужи могли позволить себе по рюмочке крепкого напитка, пока жёны не видели, но те обычно всё замечали и строго журили их, как непослушных детей, и это вызывало во мне улыбку. Вскоре все садились за стол, горячее было подано, и первые тосты лились за встречу. Глотая обед под неторопливые разговоры, я слушала, как бабушкины подруги гордо говорили о своих детях и внуках.

Гости аппетитно почмокивали, что, несмотря на отсутствие голода, во мне уже разгорались волны желания вкусить тот чудесный пир. Я покидала свою комнату, и внимание окружающих мгновенно обращалось ко мне.

Если их скандал закончился «безобидным» ругательством, то это было хорошо, а вот если вспыхнет настоящая «бойня», всем пришлось бы спасаться бегством. Но до этого, слава Богу, не доходило. В общем оригинального жанра были мои бабушка с дедом, но всё равно любимые и неповторимые…– Вот ваша опора в старости, – произносили друзья деда и бабушки, добродушно оглазив меня, добавляя: – Не пойму, Лиза, на кого она похожа? – обычно спрашивала тётя Соня, рассматривая меня как диковинку. – Ясно, на деда! Такая же губошлёпка растёт! – с улыбкой отвечала бабушка, и действительно, нижняя губа у меня выделялась, словно бы унаследованная от деда. – Сама ты губошлёпка! – врывался в разговор дед. – Я нет! – парировала бабушка. – У меня губки маленькие, аккуратненькие. – Да будет тебе, Лиза, – усмиряла подругу тётя Тамара. Она была учительницей и не любила споры. Однако бабушка и дед могли выяснять отношения даже при гостях, не стесняясь.

Бабушкины подруги, накладывая в мою тарелку дымящиеся угощения, всегда одаривали меня похвалой, произнося: "Молодец, молодец…". Суть этих слов ускользала от моего понимания, но мне нравилось, когда меня так ласково подбадривали, хотя я и замирала от смущения. Необходимо заметить, что, возможно, бабушкины и дедушкины друзья стремились тоже воспитать внучку или внука, ведь их сердца, ощущали одиночество. Их дети и внуки жили вдали, в больших городах, оставляя этих людей наедине с их воспоминаниями и мечтами. Постепенно разговоры взрослых накрывали комнату, увлекая их в мир своих забот и мыслей, оставляя меня на обочине обсуждений, все еще наслаждающуюся согревающим теплом их доброты и вниманием, словно роскошным пледом. В этих мгновениях простого общения я находила свою радость, впитывая в себя их мудрость и заботу, обещая себе однажды стать той опорой, о которой они сулили.

Затем, когда все гости насыщались, начиналось самое весёлое: моя бабушка брала в руки балалайку, и её подруги всплывали в песнях частушек, переплетая мелодии с радостными смехами, в то время как мужчины поддерживали ритм, притопывая в унисон. Дядя Витя, виртуоз на гармони, задавал мелодии, под которые разворачивались танцы. Иногда разыгрывались целые сценки в нарядных костюмах, и я, завороженная, смотрела на эти увлекательные представления.

– Мы «снарядчики»! – провозглашала азартно бабушка, превращаясь в загадочное существо с накладными усами и носом, огромными очками, закрывающим половину лица. В её длинной, домотканой белой рубахе, украшенной изысканными узорами, сплелись яркие нити, а на шее весело побрякивали бесчисленные гирлянды бус. В руках она держала балалайку, с которой лихо извлекала мелодии, а рядом с нею стоял помощник в черном цилиндре, тоже с усами.

За столом друзья не могли сдержать смеха, заливаясь хохотом от абсурдного вида этих пришельцев и их весёлых шуток, сплетающих реальность и вымысел в единое полотно смеха. Их блестящие глаза излучали радость, а звук балалайки, его звенящий ритм, наполнял помещение невероятной атмосферой праздника, где каждый мог ощутить самое настоящее волшебство – простую, но трепетную радость в общении.