– Ведьма… Матерая чехословацкая ведьмища… – прошептали губы все еще стоящего с протянутыми руками Николая.

В этот момент у него было чувство, как будто бы он при полном зале на сцене «Метрополитен-оперы» вдохновенно исполнял: «Я цыганский баро-о-н, у меня много же-е-н!», и на слове «жен» ему некто, подосланный конкурентом мерзавец, подкравшись сзади, вдруг ткнул в рот яблоко… да еще и кислейшее…

«Вот же облом! Обло-ом… И откуда она знает про Настасью? Непостижимо!» – не переставал удивляться разочарованный в лучших надеждах сопран, поднимаясь в номер, кстати, уже заказанный, как выяснилось, для него – Мартой.

Когда усталый и расслабленный Баксков полулежал в ванне с бокалом «М-м Клико» в руке, его эротические мысли вокруг неких ландшафтов тела Настасьи навязчиво отвлекались образом Марты. В этой женщине для Николая таилась какая-то мощная и неотвязная трансцендентная притягательность.

***

Лейтенат Путен под видом путешествующего по Чехословакии бюргера, якобы между делом интересующегося чешскими рецептами производства безалкогольного пива, сидел за столом одного из Пражских кабачков и думал о своей скромной роли в предстоящих судьбах мира. Абакумов в их последнюю встречу говорил ему об уверенности Сталина в том, что промышленность Германии в назревающей Большой войне будет во многом опираться на чехословацкий промышленный паровой комплекс, и поэтому назрела задача построения здесь разветвленной и сильной агентурной сети. Задача была непростая, учитывая то обстоятельство, что более-менее профессиональные агенты Скобеивы из игры вышли. Ольга после выполнения сложного задания набиралась сил в Мункачском ведомственном санатории. Ее муж Евген был переброшен в Прибалтику. А подающий надежды параллельный резидент Соловеев-Ульрихт давно просился в отставку, напирая на, беременную четвертым ребенком жену и накопившиеся по субботам пропуски в синагогу, за какие его нещадно корил тамошний злой ребе. Хоть сам лейтенант был, можно сказать, железным и работоспособным, но и ему требовалась пауза, для выработки дальнейших планов. Но в этом шумном кабачке один подвыпивший грузный крестьянин-чех уже четвертый раз подряд заказывал музыкантам песню про «Ежа с бажен», что путало мысли и мешало сосредоточиться. После второго бокала у лейтенанта Путена появилось желание бросить музыкантам пачку подотчетных крон и заказать им десятикратно исполнить «Полковнику никто не пишет». Потом показать толстяку кукиш и уйти. Но бывалый вышколенный разведчик отогнал от себя эту мысль и стал раздумывать о том, каким образом ему возможно будет привлечь к дальнейшей работе Владимира Соловеева-Ульрихта, на воспитание которого были затрачены значительные средства и усилия. Соловеев-Ульрихт должен был в преддверии надвигающейся Большой войны противодействовать Геббельсовской пропаганде Третьего рейха. Но чтобы эффективного пропагандиста не переманили троцкисты и не продали Германии, он был отправлен, для отвлечения внимания, – учиться в Институт Сплавов со сталью. Специалистов по сплавам на заводах – чешских и Форда – у Третьего, встающего с колен рейха – было в достатке.

На очередное заседание по разделу Прибалтики Сталин и Гитлер в сопровождении своих свит помпезно вошли из двух разных узких одностворчатых дверей замка и направились на свои протокольные места. Шел четвертый день переговоров, и на повестке стоял важный вопрос – кому достанется Рига с подземными озерами духов Дзинтарас, какие Гитлер видел сырьем, идущим на изготовления мыла для солдат рейха, а Сталин – сырьем для топлива будущих реактивных минометов. Оба – и Сталин, и Гитлер – не собирались уступать и готовы были до конца отстаивать интересы своих милитаризирующихся экономик. Напряжение росло. Это было видно по сдержанному и напряженному перешептыванию генералов с обеих сторон. Первым обстановку разрядил советский вождь. Наклонившись вперед, чтобы лучше видеть фюрера, которого загораживал Гесс, стоящий по правую руку от своего кумира… Сталин, обращаясь к Гитлеру, сказал:

– А ыспэки-ка ты мне, Гитлэр, калабок!

Гитлер ничего не мог понять из перевода, какой выдал его суперинтеллектуальный паро-рефрижераторный карманный переводчик.

– Вас ист даст – kolobok?! – вскипел фюрер, не терпевший всяких непоняток. – В то время, когда весь немецкий народ трудится на благо Германии и наши подводные лодки приближаются к берегам Арктики! И в это славное время я вынужден слушать коммунистические бредни Спиридона Коленкорова!

– Какого Спиридона?! – вдруг злобно взрычал Сталин, громко бряцнув трубкой о ручку кресла. Власик встревоженно прикоснулся к запасному пистолету, который он при входе не сдал, как полагалось, а, втянув живот, сунул за пояс.

– Успокойтесь, господа! – с обезоруживающей улыбкой, делая дружелюбные жесты руками, примирительно и уверенно заговорил Рудольф Гесс.

– Мой фюрер! Герр Сталин! Расслабьтесь, битте! Это же стимпанк! Стимпанк, где все позволено и все может иметь место, и где мы – не мы, и, как говорят в Украине, где хорошая земля – «моя хата скраю»… И это все, господа, благодаря всепобеждающей силе пара и – о майн гот! – богу нанотехнологий Чубайсису!

Начало переговоров по разделу подземных прибалтийских пахучих озер скомкалось. Гитлер со Сталиным выдохнули и привычно пошли к фуршетному столу, где Гудериан и Манштейн уже вылавливали себе на закуску пальцами из банки бычков в томате. В сегодняшнем фуршете была очередь господствовать кухне русской, и поскольку день был четверг, стало быть, был «рыбный». После команды «Вольно!», поданной Власиком, к фуршетному столу стали приближаться наперевес с уставными ложками и генералы РККА.

Сила пара, уступив место внутреннему сгоранию, свой потенциал не раскрыла. Стимпанк остался существовать где-то в параллельной реальности. Там он, стимпанк, и развивается по сей день во всем бесконечном совершенствовании разнообразий паровых установок. Сегодняшние паробайки, набрав по прямой скорость, норовят отрываться от земли. Стимпанк-дилижансы парят над землей на паро-воздушных подушках, чуть помедленнее нынешних «Сапсанов» и «Синкасэнов». В сегодняшнем мире стимпанка, представьте себе, даже дверцы на холодильнике закрываются миниатюрным паросиловым механизмом. Нашедшие в развитом стимпанке самое широкое применение парокомпрессорные кофемолки, дилдо и парокластерные мониторы пользуются невероятным спросом. Недальние, но дальновидные предки Илона Моска, используя сложный семисотцентнерный паровой пресс, уже штампуют в своих необъятных подземных апартаментах горы высокотехнологических индивидуальных ошейников для тотального контроля над человечеством. «Пар – наше все!» – скандируют прихожане в храмах стимпанк-эпохи…

***

Николай Баксков отоспался, отъелся устрицами и слегка отпился легким первосортным шампанским. Из окон его номера стало доноситься частое пение – по утрам сопран тренировал связки, распевался. Умудренный жизнью и сексуальным опытом хозяин отеля – некто Бари – после покупки здания под гостиницу заказал в рамы некоторых номеров для пущей звукоизоляции аж по четыре стекла. Но не помогало. И под окном номера Николая прохожие горожане, любопытствуя, останавливались и задирали головы, слушая великолепное пение сопрана. Поющий Николай часто думал о встреченной им в лесу управлявшей паробайком необычной таинственной красивой чешке… А, может, и словачке… с именем Марта, которая каким-то мистическим образом прознала о существовании в его жизни длинноногой сексуальной партнерши Настасьи. Досада…

«С Настасьей, конечно, встречусь, ведь условия лотереи никуда не денутся, – решил поднабравшийся либидо в отдыхе и изысканном гостиничном меню Баксков. – Но свой новый дирижабль назову, конечно, «Марта». Лучшие стимпанк-дирижабли производились в Голландии, но коммерсанты-поляки шустро торговали ими и в Польше, где Николай, сделав остановку, запросто мог приобрести новый современный летательный аппарат. Потом же, можно попросить в письме Вернера фон Брауна прислать ему взамен сгоревшего вместе с дирижаблем – еще один квантово-механический преобразователь на быстрых углеводах. Вернер достаточно самолюбив для того, чтобы позволить дедушке Илона Моска дарить вместо него ему, Бакскову, фотонный преобразователь на быстрых фелкон-углеводах. И тогда… Полная возможность шалить в ближних слоях атмосферы! Обгонять тихоходов и показывать им «козу» или «палец»!

«Сатана там правит ба-ал,

Там правит бал!!!

Люди гибнут за мета-ал,

Да за метал!»

– оптимистично напел, ерничая перед самим собой, Николай, стараясь изобразить громогласнее и побасовитее Федора Шаляпина…

Вошедший в номер на цыпочках, чтобы не мешать пению, посыльный положил на стол большую коробку и сверху конверт с изображением на печати мало кому понятного лэйбла секс-лотереи – клубничного плода в схематично-невнятных очертаниях женских губ.

Надо сказать, что эта тайно созданная и сразу ставшая популярной среди артистической элиты эпохи стимпанка лотерея не сразу позволяла выиграть себе встречу с желанным партнером в предпочитаемом для обоих месте. Условия лотереи менялись, пока не усовершенствовались, став такими, чтобы всех устраивали. Поначалу у многих приобретавших билет были накладки. С Николаем тоже была история, где он зря потратился на билет, который забрал у него время и принес только разочарование. Непонятным образом случилось так, что, когда в номере Стокгольмской гостиницы Николай, будучи прихваченным веревкой за кисти рук к спинке кровати, ожидал свою выигранную в купленный билет некую Лолиту, к нему в номер вошел совершенно другой человек. Вошел некий Гогэн Сонцев в костюме некого Сержа Зверива, который тоже был удивлен, так как ожидал увидеть в постели жену– известного на всю стимпанк-эпоху- юмориста Евгения… То есть совершенно другого обнаженного человека! Тогда Николай в ужасе, вмиг оторвавшись от «наручников», сбежал, сверкнув перед Сонцевым незагорелым голым задом. У Гогэна же с тех пор глаза на всю дальнейшую жизнь так и остались круглыми и удивленными.

Николай начал с коробки – нетерпеливо открыл и обнаружил там лохматый и козлообразный, словно карнавальный, костюм сатира с ногами-копытами и почему-то с когтями на передних конечностях. В сопроводительном письме было указано время и место. Николаю костюм был не очень по нраву, но всем условиям реализации тура надо было следовать. Он облачился в лохматое одеяние, оказавшееся ему стопроцентно по размеру. Неожиданно для себя в костюме Сатира показался сам себе таким сексуальным, что даже почувствовал некоторое возбуждение. Баксков пошевелил когтями, какими зачем-то нелогично заканчивались перчатки-руки Сатира. Единственное, что было несколько неудобно, – ходить на больших громко стучащих платформах-копытах.

Но вот – время. Туристу настала пора спуститься этажом ниже и найти комнату под номером «69» – так было указана в послании, что было в конверте.

Бари нравилось его хобби – помогать иной раз пуще жизни – секса жаждущим. Будучи неузнаваем, в широких панталонах и в маске Пьеро он заботливо и даже с нежностью завязал на голой талии Настасьи кожаный шнурок, к какому сзади был прикреплен длинный шлейф из зеленой парчи. Взглянув на шлейф внимательнее, можно было в нем рассмотреть трехметровый русалочий хвост, с продольно вшитой застежкой-молнией посредине. Хвост был изделием не из дешевых. И, кстати, от большого любителя секс-лотереи некоего маэстро Юлдашкина, на заказ им изготовленный… Когда Пьеро, продевая кисти рук Настасьи в розовые пушистые наручники, случайно затронул тыльной стороной своей ладони основание голой Настасьиной груди, по ее телу пробежала резкая, полная неудержимой приятности дрожь. Жаркая волна дрожи скатилась вниз и в сладко ноющем ожидании затаилась где-то чуть ниже талии… Закончив приготовления к предстоящему апофеозу сексуального тура, выигранного «анонимно» выбравшими друг друга фигурантами в лотерею, Пьеро удалился, плотно прикрыв за собой боковую дверь.

На большом паро-кластерном экране, что засветился перед глазами Настасьи, никак нельзя было не смотреть на сочную эротику, местами переходящую в откровенные и искусно подобранные, распаляющие по возрастающей желание порно-кадры. Временами экран затухал и становился большущим зеркалом, в котором Настасья любовалась своими, слегка перетянутыми розовой веревкой, обнаженными грудями. Обе ее ноги также были схвачены за щиколотки тем же розовым вервием и растянуты в стороны. Концы веревок узлами были завязаны на торчащих прямо из пола кусках черных металлических швеллеров. Чувствовалось, что мастер веревочных дел Бари обладал безукоризненным пониманием самой тонкой сути «клубничных» БДСМ-нюансов…

Организм Настасьи имел свойство возбуждаться не мгновенно и каждый раз по-разному, ну и понятно, что – в зависимости, разумеется, от силы чувства к партнеру. Но сегодня она себя не узнавала. Острая жажда невероятной силы возникла вдруг в ней самым взрывным образом. Сердце Настасьи, колотясь медленным молотом, швыряло порции разгоряченной крови к налившимся соскам, губам – большим и малым, – в самое интимное дальше… Обхватив руками в пушистых наручниках кожаные ручки-подлокотники, свисающие сверху на цепях, она судорожно перебирала по ним пальцами, глядя с завистью на предающихся чувственным манипуляциям гетер, являемых в большом экране…

Войдя в 69-й номер, Николай увидел перед собой обнаженную спину Настасьи, а дальше в экране-зеркале – вздернутые соски перетянутых розовым вервием грудей и изнывающие желанием, зовущие глаза хорошо знакомого лица. Живая упругая спина Настасьи переходила в русалочий хвост с молнией. Пара напряженных ног, расставленных от хвоста в стороны, и углекислотный туман, стелющийся по полу, подчеркивали характерный для стимпанк-барокко эротизм. Шерсть на костюме Сатира встала дыбом. От близкой перспективы когтить сексуально воспаленное спортивное тело длинноногой дивы Баксков внутренне завибрировал… Громыхая копытами, рогатый и лохматый Сатир устремился к обнаженной спине и впился губами и зубом между лопаток Настасьи, тотчас от такой ожидаемой, но неожиданности издавшей непроизвольный вскрик. Левая рука сопрана неумолимо наползала кото-сатирьими когтями на основание перевязанной Настасьиной груди. Правая – рванула бегунок застежки русалочьего хвоста, ладонью наткнулась на жаждущий воздействий живой и теплый увлажнившийся рельеф… Настасья с круглыми глазами и раскрытым ртом замерла на вдохе… Сопран соскользнул коленями на смятую парчу хвоста и когтевыми пятернями жадно схватился за упругие загорелые ягодицы… Вверху, под потолком, слышно заскрипели сковывавшие руки и ноги Настасьи цепи. Это подсматривавший в глазок Бари-Пьеро, закатив рукава, стал вращать ручку смонтированного в чердачной подсобке корабельного брашпиля. Намотавшиеся на барабан цепи, натянулись, оторвали Настасью от пола, и она в полугоризонтальном положении повисла в воздухе, раскачиваясь и ударяясь промежностью прямо о сектор бикини Николая…

На этом возбужденные партнеры – они же похотливые счастливчики секс-туристы – единодушно вынесли смертный приговор предварительным ласкам. Процесс, многократно описанный в примитивных, а то и совсем в никчемных и пошлых в, отличие от нашей, книжицах, наподобие авторства какого-нибудь Эммарсана, набирал обороты…

Но нам-то – зачем оставаться в этом благоухающем изысканным пороком 69-м номере и слушать раздирающие душу сладострастные всхлипы Настасьи и жеребцовые порыкивания взголодавшего по женским прелестям фрикционирующего Николая? Мы же не пресловутые эротоманы или сексисты какие-нибудь, а приличные граждане – нормальный, законопослушный электорат, поддерживающий самую большую партию самой прекрасной страны! Мы, благонравные читатели, лучше перенесемся в тот самый чешский замок, где длятся непростые переговоры между Сталиным и Гитлером по разделу Прибалтики и уже – и части Северной Африки. Не помешает нам возвратиться и к умеющей рассуждать, пребывать в одиночестве и осмысливать перспективы рейха аристократке германского духа – пилотице Марте Брюгге. Пора проведать и советского аса зарубежной разведки – находчивого и бесстрашного лейтенанта Путена…

Марта задумчиво полулежала в теплой чугунной ванне на львиных лапах с бокалом шампанского в руке. Она задумалась об истоках своей то ли грусти, то ли печали… Понимая, что ей нравится… или больше, чем нравится… сопран, как оказалось русский, да еще и любимый артист их Вождя, она не знала, как ей поступать дальше. Делая из бокала глотки пузырящегося напитка, Марта почувствовала неутолимое желание видеть его – еще и еще. Видеть, даже, несмотря на параллельное существование в его жизни этой длинноногой и гуттаперчевой Настасьи. Марта сделала очередной глоток и, прикрыв глаза, стала вспоминать лицо и волшебный голос мужчины-красавца с сожженного ею дирижабля… Резкое треньканье телефона полуправительственной связи прервало грезы пилотицы. Звонил оберштурмфюрер-эсэсовец – начальник взвода охраны правительственных дирижаблей рейха.

– Валькирия, это Герман Лютц! Тут этот небритый парень, что хочет в мэры, снова трется у дирижабля доктора Геббельса. Что прикажете с ним делать?

– Убейте его, – равнодушно ответила Марта и почти положила трубку, …но в последний момент поднесла все же к уху и позвала:

– Лютц, вы здесь? Слышите меня?!

– Так точно! Слышу, Валькирия!

– Вообще… …Не надо, отставить. – сказала Марта. – Дайте ему уйти. Вижу, он уже стал понимать, что его окастрюленная американцами страна идет не туда.

Опечаленная пилотица поймала себя на том, что сделалась не в меру сентиментальной. Все из-за этого Nikolaya, сладкоголосого блондина… с таким безукоризненным ликом арийца…

На очередной раунд переговоров Иосифа Сталина – усталого от этих самых переговоров по разделу Польши и всяких других маленьких гордых, а то и глупых, а то и совсем несуразных стимпанкических стран – внесли в паланкине четыре генерала.

– Осторожнее, товарищ Сталин! Вперед, пожалуйста! – Клим погрозил кулаком Буденному и генералам, что неумело заносили паланкин и, поставив, не оттянули назад, оставив некоторое время нетерпеливо сверкнувшего глазами вождя стоять между деревянных ручек неофициального первенца советского малолитражного стимпанк-автопрома.