– Переоденься, – просто сказал он. – У нас билеты на Чайковского через полтора часа.

– Но я не могу пойти с тобой, – возразила я. – Я обещала друзьям…

– Каким друзьям? – Роман приподнял бровь. – Тем ребятам из твоей группы? Которые только и ждут, когда я оступлюсь, чтобы подобрать тебя?

Я застыла, не веря своим ушам.

– Что? О чем ты вообще…

– Извинись перед ними, – он подошел к моему шкафу, открыл дверцу. – И надень что-нибудь более подходящее. Например, то синее платье, которое я тебе подарил.

И тут меня, наконец, накрыло осознание: это не просьба. Это приказ.

– Нет, – тихо, но твердо произнесла я. – Я не могу отменить всё в последнюю минуту. И я пойду в этом платье.

Выражение лица Романа изменилось, будто маска соскользнула на мгновение, показав что-то совсем другое под слоем обаяния и уверенности. Что-то пугающее.

Но через секунду его лицо разгладилось, и он улыбнулся той особенной, чуть печальной улыбкой, от которой у меня всегда замирало сердце.

– Прости, – он мягко коснулся моей руки. – Я просто забочусь о тебе. Ты не понимаешь, как мужчины смотрят на женщин в таких нарядах. Я не хочу, чтобы тебя оскорбляли взглядами.

Он притянул меня к себе, поцеловал в макушку:

– Если бы ты знала, как я тебя люблю. Как боюсь потерять. Мне страшно, когда ты не рядом. Когда я не могу тебя защитить.

И я сдалась. В конце концов, разве не приятно, что он так заботится? Что ревнует, оберегает, защищает?

– Хорошо, я переоденусь, – прошептала я, уткнувшись в его плечо. – Только дай мне позвонить друзьям.

– Конечно, – он поцеловал меня в висок. – И надень то синее. Оно сделает твои глаза еще красивее.

Я смотрела, как он выходит из комнаты, и странное ощущение не отпускало меня. Будто я только что проиграла какую-то важную битву, даже не осознавая, что находилась на войне.

***

После этого случая Роман начал чаще «советовать» мне, что надеть. Как уложить волосы. С кем общаться. Сначала мягко, с объяснениями. Потом как нечто само собой разумеющееся.

Я не заметила, как круг моего общения сузился. Как исчезли из моей жизни однокурсники, подруги, приятели. Остались только его друзья, его коллеги, его мир.

И его ревность – всепоглощающая, иррациональная, изматывающая.

Особенно он злился, когда я общалась с профессором Климовым, немолодым уже преподавателем истории искусства, который выделял мои работы среди других студентов.

– Ты флиртуешь с ним, – заявил однажды Роман, встретив меня после занятий.

– Что? – я не поверила своим ушам. – Ему шестьдесят пять! Он мне в дедушки годится!

– Я видел, как ты смотрела на него, – Роман завел машину так резко, что двигатель взревел. – С восхищением. С обожанием.

– Он мой преподаватель, – терпеливо объяснила я. – Конечно, я уважаю его знания…

– Ты думаешь, я слепой? – Роман ударил по рулю с такой силой, что я вздрогнула. – Или думаешь, что я идиот?

Я замерла, не зная, что сказать. В моей голове не укладывалось, как можно всерьёз ревновать к пожилому профессору, которого я действительно уважала исключительно за его знания и доброту?

– Рома, – я попыталась коснуться его руки, но он отдернул её. – Это просто смешно…

– Смешно? – его голос опустился до шепота, и от этого стало еще страшнее. – Ты считаешь меня смешным?

– Нет, я…

– Я видел, как ты посмотрела на официанта в ресторане вчера, – продолжил он тихо. – Я видел, как задержала взгляд на том парне в лифте. Я всё вижу, Лея. И мне больно. Так больно…

Его голос дрогнул, и я почувствовала укол вины. Неужели я действительно не замечала, что мое поведение могло ранить его?

– Прости, – я положила руку ему на плечо. – Я не хотела. Я никогда бы не стала причинять тебе боль.

Роман вздохнул, его плечи поникли:

– Просто люблю тебя. Слишком сильно. Иногда это… невыносимо.

И снова благодарность за его чувства, за его уязвимость, за то, что он открылся мне вот так. Разве не это признак настоящей любви? Разве не этого я хотела?

– Я люблю только тебя, – прошептала я, чувствуя, как из глаз текут слезы. – Только тебя. И всегда буду любить.

Роман наконец повернулся ко мне, и его лицо снова было мягким, привычным:

– Я верю тебе. Больше, чем кому-либо в этом мире.

***

– Почему именно сейчас? – я стояла посреди спальни своей съемной квартиры, бессильно опустив руки. – Мне осталось всего полгода до диплома!

Роман сидел на краю кровати, крутя в руках бархатную коробочку с кольцом. Он сделал предложение час назад – в ресторане, при всех, встав на одно колено, как в американских фильмах. Я сказала «да» – а как иначе? При десятке камер, направленных на нас, при аплодисментах других посетителей?

– Потому что я не хочу больше ждать, – терпеливо объяснял он. – Потому что я хочу просыпаться с тобой каждое утро. Потому что хочу, чтобы ты стала матерью моих детей.

– Я тоже этого хочу, – я села рядом с ним. – Но можно же подождать до лета. Пока я закончу учебу…

– Зачем тебе вообще эта учеба? – он небрежно пожал плечами. – Ты думаешь, что будешь работать в какой-нибудь галерее за копейки? Или преподавать студентам, вроде того старика?

– Не говори так о профессоре Климове, – я нахмурилась. – И да, я хочу работать. Это моя специальность, мое призвание…

– Призвание! – Роман рассмеялся, но как-то невесело. – Твое призвание быть моей женой. Я дам тебе всё. Зачем тебе работа?

– Чтобы быть собой, – тихо ответила я.

Повисла тишина. Роман смотрел куда-то мимо меня, и его лицо постепенно каменело.

– Значит, ты не хочешь быть моей женой, – наконец произнес он.

– Что? Нет! – я схватила его за руку. – Я хочу! Просто давай подождем до лета…

– Я не могу ждать, – отрезал он, поднимаясь. – У меня контракт в Цюрихе на всё лето. Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Как моя жена. Не как подруга, не как девушка. Как законная супруга.

Он отошел к окну, повернувшись ко мне спиной. Его фигура, очерченная вечерним светом, казалась высеченной из камня.

– Я думал, ты будешь счастлива, – произнес он тихо. – Думал, что для тебя это так же важно, как для меня.

Я почувствовала, как внутри всё сжимается. Вот оно – то самое чувство вины, которое я стала испытывать всё чаще. Будто я постоянно разочаровываю его, хотя изо всех сил стараюсь соответствовать.

– Прости, – я подошла и обняла его со спины. – Я просто растерялась. Конечно, я счастлива.

– Правда? – он развернулся и взял мое лицо в ладони. – Потому что если ты сомневаешься… если ты не уверена…

– Я уверена, – быстро сказала я. – Абсолютно уверена.

Роман улыбнулся – его улыбка не затронула глаз, но я предпочла не замечать этого.

– Тогда мы поженимся через месяц, – сказал он. – Я всё организую. Тебе не придется ни о чем беспокоиться.

Он снова достал кольцо – платиновое с бриллиантом таким крупным, что оно казалось неуместным на моем тонком пальце.

– Я поговорю с деканом, – добавил он, надевая украшение мне на палец. – Уверен, мы найдем способ, чтобы ты закончила учебу дистанционно. Или после нашего возвращения.

Я кивнула, глядя на свою руку с непривычной тяжестью на пальце.

Всё будет хорошо, – убеждала я себя. – Он просто слишком любит меня. Слишком волнуется. Это пройдет.

Но внутренний голос, тихий и настойчивый, шептал: «Ничего не пройдет. Это только начало».

***

Свадьба была похожа на роскошный спектакль, где я играла роль счастливой невесты. Четыреста гостей половину из которых я видела впервые. Фотографии для глянца, интервью, улыбки на камеру.

Родители выглядели потерянными среди этой роскоши. Но отец, раскрасневшийся от шампанского, гордо похлопывал Романа по плечу:

– Береги мою девочку, – говорил он. – Она у нас особенная.

– Я знаю, – отвечал Роман, улыбаясь своей публичной улыбкой. – Она – самое ценное в моей жизни.

Мать тихо плакала, поправляя мне фату:

– Какая же ты красивая, – шептала она. – Как принцесса.

Я молча кивала, не в силах произнести ни слова. Ком в горле мешал дышать, и я списывала это на волнение. Не на страх, нет. Конечно, не на страх.

За неделю до церемонии я попыталась поговорить с Романом о своих сомнениях. О том, что, может быть, всё происходит слишком быстро. Что мне нужно время.

– Ты не любишь меня? – тихо спросил он.

– Люблю, – ответила я. – Но…

– Значит, никаких «но», – перебил он. – Когда любишь, не сомневаешься.

Теперь, стоя перед алтарем, я смотрела на него – красивого, уверенного, идеального – и пыталась вспомнить, за что полюбила его. За его внимание к деталям? За его уверенность и силу? За то, как он слушал меня в самом начале нашего знакомства?

Или за то, как он смотрел на меня – будто я была редкой драгоценностью, которой он не мог насмотреться?

– Согласны ли вы, Лея Анатольевна Соколова, взять в мужья Романа Викторовича Виноградова?

Пауза. Секунда, растянувшаяся в вечность.

– Да, – произнесла я наконец.

И двери захлопнулись за моей спиной.

***

Беременность наступила почти сразу. Я еще не привыкла быть женой, а уже готовилась стать матерью.

– Это судьба, – говорил Роман, целуя мой живот. – Наш маленький наследник торопится.

– А если будет девочка? – спросила я, улыбаясь.

Его лицо на мгновение застыло:

– Будет мальчик.

И он оказался прав. Врач на УЗИ подтвердил: мы ожидаем сына.

Беременность была непростой. Я плохо переносила первый триместр, а потом начались проблемы с давлением. Врачи советовали постельный режим.

Роман нанял мне целый штат: личный доктор, медсестра, диетолог, массажист. В нашем новом доме я чувствовала себя как в золотой клетке – всё для меня, но без меня самой. Я почти не выходила на улицу, мало с кем общалась.

– Тебе нужен покой, – настаивал Роман. – Думай о ребенке.

И я подчинялась. Ради малыша, который толкался внутри меня. Ради своего будущего сына.

Когда Илья наконец появился на свет – здоровый, крепкий мальчик с тёмными глазами как у отца – я испытала ни с чем не сравнимое счастье. В первые дни после родов я словно парила над землей, купаясь в любви к маленькому существу, так безоговорочно доверившемуся мне.

Роман был рядом. Гордый, растроганный, внимательный. Он осыпал меня подарками, не отходил от нас с сыном ни на шаг.

– Ты сделала меня самым счастливым человеком на земле, – шептал он, наблюдая, как я кормлю Илью. – Теперь у меня есть всё. Моя семья. Мой наследник.

И в этом «мой» было что-то, от чего я вздрогнула. Но тут же отогнала тревогу. Конечно, Илья – наш сын. Общий. Любимый.

Однако в первый же вечер дома Роман произнёс фразу, которая потом не раз будет звучать в моих кошмарах:

– Запомни, Лея. Он мой наследник. Мое будущее. Я никогда, слышишь, никогда не позволю забрать его у меня. Даже тебе.

Я замерла, не понимая, о чем он говорит:

– Зачем мне забирать у тебя сына?

Роман улыбнулся, погладил меня по голове, как ребёнка:

– Ни за чем. Потому что ты умная женщина. И знаешь, что без меня вы никто.

***

Визит матери должен был стать праздником. С рождения Ильи прошло три месяца, и Валентина Сергеевна наконец приехала погостить из родного города.

– Боже, какой он красивый! – восхищалась она, держа внука на руках. – Настоящий Виноградов!

Роман благосклонно кивал, явно довольный таким признанием.

Первые два дня всё шло хорошо. Мать помогала с ребёнком, готовила обеды, которые я так любила в детстве, расспрашивала о новой жизни.

А на третий день заметила синяк на моем запястье.

– Что это? – тихо спросила она, когда мы остались одни на кухне.

Я быстро одёрнула рукав:

– Ничего. Случайно ударилась о дверь.

– О дверь, – мама смотрела на меня долгим, пронзительным взглядом. – Конечно.

Повисла тишина. Я вдруг поняла, что она всё понимает. Видит сквозь мою ложь и притворство.

– Мама, всё хорошо, – я попыталась улыбнуться. – Правда. Роман… он немного вспыльчивый. Но он любит нас.

– Немного вспыльчивый, – эхом отозвалась она.

И вдруг обняла меня так крепко, что я едва не расплакалась.

– Мужчины бывают разными, – тихо произнесла Валентина Сергеевна. – Держись ради ребёнка. Всё должно быть ради него.

И я поняла: мать не скажет мне уходить. Не посоветует сопротивляться. Потому что в её мире, в мире женщин её поколения, это было нормально: терпеть ради детей.

– Конечно, мама, – прошептала я. – Ради Ильи. Всё ради него.

И в этот момент мне показалось, что выхода нет и не будет никогда. Что я обречена жить в этой красивой тюрьме до конца своих дней.

Ради сына. Ради благополучия. Ради сохранения лица. Ради всего, кроме себя самой.