К полудню яркое летнее солнце на безоблачном небе разогрело воздух до температуры почти в тридцать градусов тепла. Игорь, налив до краёв лейку, направился к дальнему углу небольшого – площадью всего в шесть соток – участка, где женой были ровными рядами высажены кусты малины, смородины, крыжовника и клубники. Когда Настя впервые захотела заняться огородом, Игорь очень удивился, ведь она всегда была противником такого рода времяпрепровождения. И с ужасом вспоминала студенческие годы и обязательные поездки на сельскохозяйственные работы. Игорь же совершенно не знал, как и что делать правильно в заботах с огородом. Да, в детстве ездил, как и Настя, на сельскохозяйственные работы – но до их окончания включал что-то вроде режима робота, делая то же, что и другие, но при этом витая в своих мыслях и не особо задумываясь над тем, что же именно делает. Затем в тяжёлые девяностые они с Настей попробовали в полной мере вести огород, потянувшись за знакомыми и соседями, уверенными, что вот-вот полки в магазинах совсем опустеют. В первый год картошка если и уродилась, то была столь мелкой, что скорее напоминала помидоры черри. И после очистки кожуры исчезала практически совсем. А на следующий год, когда они пришли собирать урожай, то обнаружили, что все грядки были кем-то уже перекопаны: потом ходили слухи, что это орудовали солдатики, служившие в расположенной неподалеку военной части ПВО. Теперь Настины рассады, словно чувствуя, что любившей и оберегавшей их хозяйки больше нет, чахли и увядали, несмотря на все старания Игоря. Но он всё равно продолжал упорно поливать их каждое утро, а иногда даже полоть. Хотя бы яблоня, казалось, чувствовала себя прекрасно, как и раньше отбрасывая тень с мягкой приятной прохладой и даже исправно плодонося в конце августа. По крайней мере в прошлый год. И маленький росток сосны – скрытый от чужих глаз между домом и сараем, – продолжал крепнуть и расти, пробиваясь из земли.
– Игорь! Ау, Игорь!
Из-за забора донёсся окрик соседа, Куропаткина Павла Петровича – в отчестве Игорь был не совсем уверен, потому был никогда не против, чтобы Павел, будучи ему почти ровесником, обращался на «ты». Сосед был главой довольно объёмного семейства, состоявшего из его жены и семей трёх их взрослых детей, вымахавших в настоящих громадин, несмотря на низеньких отца с матерью. Чаще всего к своим старикам они приезжали и привозили своих детей в туристические сезоны, когда прогревается вода в Балтийском море. С глубокими залысинами и выдающимся вперёд животиком, Куропаткин походил на обыкновенного добродушного дедушку из любого семейного фильма. Он был неплохим соседом: да, любил переброситься с Игорем парой слов, когда они пересекались, но не устраивал ему никаких проблем и всегда был готов пойти навстречу. Да и в принципе выглядел неплохим человеком, потому Игорь всегда отвечал ему и старался даже, совсем неумело, поддерживать разговор – что было особой редкостью, учитывая нелюдимый характер Игоря. Правда, он никогда не понимал, почему раз за разом эти разговоры в принципе начинались. Ведь он и сам не считал себя компанейским парнем, тем более так называемой «душой компании». А в последние годы они с Настей и вовсе жили лишь вдвоём: ближайших родственников не осталось, а контакты с редкими друзьями если и поддерживались, то изредка и лишь по телефону или в онлайн-мессенджерах. И никогда в последние лет десять вживую. Игорь в принципе считал себя если не интровертом, то человеком, которому не особо нужны многочисленные друзья и знакомые. Ему хватало созданного им с Настей уютного мирка, в котором они были друг у друга. Были… Тем не менее, с самого детства он замечал, что окружающие в той или иной степени, но тянутся к нему за общением. Почему – он так и не понял, хоть и прожил на этом свете больше полувека.
– Привет, Паш, – спокойно ответил Игорь и даже попытался выдавить из себя улыбку, но его уголки губ лишь слегка дрогнули и сразу же опустились.
– Чего на собрании общем не был? Председатель в этот раз не обманул, когда писал, что это очень важно и быть нужно обязательно…
Павел Петрович стянул с головы кепку и, протерев выступивший на лбу пот, кинул взгляд на палившее солнце и сразу же зажмурился и часто-часто заморгал.
– Да? Я что-то пропустил, – Игорь задумался и, вспомнив, добавил, откашлявшись. – А-а, мне что-то Зыков говорил, да. С пару недель назад.
Тогда Дмитрий Александрович Зыков – председатель их дачного посёлка – действительно приходил к Игорю и что-то упоминал про очень и очень важное собрание. Когда за визит он повторил это раз в пятый, Игорь не сдержался и зло рыкнул, что всё понял. Вот так вот понял, что вовсе забыл. Игорь почувствовал укол совести.
– Он ещё и весь чат напоминаниями забил. Пиликало и пиликало, пришлось уведомления даже отключать. Хорошо, что внук в начале лета показал, как это делается. Он парень башковитый, во всех этих новинках разбирается, – гордо заявил Павел, опершись о черенок вогнанной в землю лопаты. Он часто говорил о своих семейных с искренней гордостью и чувствующейся в каждом слове любовью. И даже представить себе не мог, как его слова делали больно Игорю. А ещё сильнее Насте, чувствовавшей себя виноватой в том, что у них с мужем никогда не было и не могло быть детей.
– Неудобно, получилось… – признался едва слышно Игорь. Он в эти чаты вступил почти сразу, когда они только приехали. Но лишь по просьбе Насти. Она никогда не хотела ни с кем ссориться – в том числе и с председателем, который с первого дня настаивал на хоть какой-нибудь их активности. Но после Игорь почти никогда не читал эти чаты. Мог вскользь просмотреть, но не имел желания копаться в ежедневной куче сообщений, в которой могло обсуждаться всё, что угодно: от того, как и у кого уродились огурцы; кто успел посмотреть серию очередного низкосортного сериала по телевизору; и заканчивая даже восторженными отзывами о гороскопах и многочисленных вопросов о том, к какому астрологу лучше обратиться. При этом последнее вполне могли рьяно обсуждать люди, имевшие некогда очень неплохие должности и образование – что совсем не укладывалось в голове Игоря, крайне скептически относящегося к подобного рода деятельности и считал всё это если не идиотизмом, то как минимум помешательством. – А что там было такого важного?
– Тут вот, понимаешь какое дело… – Павел слегка покраснел, почесал затылок и опустил глаза в землю. Весь его вид говорил о том, что он хочет как можно мягче сформулировать крайне неприятные известия. – В общем, у нас же регион в последнее время более туристический, так сказать, становится. Ну и, как говорил какой-то представитель – аж от самой администрации, вот… в общем, приглашённый на наше это собрание, с транспортом, инфастру…инфраструктурой или как там её, дорогами и тому подобное нужно решать ряд вопросиков…
Игорь молча смотрел на соседа. Внешне казалось, что он сохраняет полное спокойствие и даже равнодушие, тогда как на самом деле его сердце учащённо забилось и болезненно заныло. Как и всегда, крупицы надежды ещё зиждились в его сознании, что Павел преувеличивает и сейчас выдаст какую-нибудь полную ахинею, которая никак не разрушит хотя бы последнее, что осталось у Игоря от некогда счастливой жизни. Но «надежда» уже не раз подводила его – потому с чего бы и теперь стоило ждать хоть что-то хорошее? Ещё и к горлу вновь подступил сухой кашель, слегка усилившийся в последнее время – одним словом, всё шло не так.
– В общем, по какому-то там федеральному проекту, что ли, нам будут предлагать денежную компенсацию или же переселение. Обещали, что всё будет по-честному, что не обидят…
– Не обидят, – растягивая каждый слог, зло протянул Игорь и, не в силах больше сдерживаться, закашлялся.
– Тебе бы это… как его. К врачу сходить, вот…
– Это не ковид, не переживай. Да был бы и он – хрен с ним. Меня больше волнуют эти обещания. «Не обидят», понимаешь.
– Да я-то понимаю, понимаю, что это лишь пустые слова, – принялся оправдываться Павел, хоть Игорь и произносил слова в большей степени в пустоту, уж точно ни в чём не обвиняя соседа. – Но что поделать. Вроде как уже всё решено. Всякие бумажки подписаны…
– Но ведь, как я помню, человека не так просто заставить свой дом покинуть. Целые реновации тормозились в столице, да и в Питере.
– Тот представитель от администрации районной как-то вскользь отшутился, что кто не захочет – нам дескать придётся поломать мозги, объезжая, а вам жить на стройке и затем по центру дороги. Но взгляд, скажу я тебе, у него был невесёлый в этот момент. Как будто больше угрожающий что ли.
Чувство глубокого расстройства начало сменяться у Игоря гневом и злостью: эмоциями, которые были у него первичны, если что-то происходило крайне неприятное или тем более конфликтное.
– Чёрт возьми! – он с силой бросил лейку на землю и, отвернувшись, поплёлся прочь от забора в сторону дома, даже не попрощавшись с ни в чём неповинным соседом.
Зайдя за угол, Игорь не поднялся по ступенькам на веранду, а направился к небольшому сараю, построенному на границе участка, выходившей к лесу. Здесь Игорь уселся на тяжёлую, грубо сколоченную им когда-то скамейку, на которой облупилась практически вся краска от некогда радостной и цветной Настиной раскраски. Скамейка долго хранилась в сарае, примыкавшем к гаражу. В нём в принципе хранилась всякая всячина: лопаты, грабли и другой садоводческий инструмент, даже лыжи. А сам сарай представлял собой слегка покосившуюся деревянную постройку чуть выше человеческого роста.
На крыше сарая примостилась синичка и что-то весело прочирикала, чистя пёрышки и поглядывая на Игоря. Из леса ей вторили другие птицы, переливаясь различными мелодиями и замысловатыми трелями. Тепло светило солнце, поднявшись высоко над верхушками раскидистых деревьев. Сколь красива и безмятежна природа вокруг нас… Смотришь на неё – и чувствуешь спокойствие и уют, ведь кажется, что ничто и никогда не изменится. Всё останется навсегда так, как в это мгновение. Но это неправда. Жизнь скоротечна и слишком быстро – даже вернее чрезмерно быстро, – изменчива.
Напротив скамейки, чуть в отдалении от стены сарая и от забора из земли пробивался росток сосны, с желтоватым ровным стволом и длинными хвоинками на первых раскинувшихся ветвях. Накрепко сцепив руки в замок, Игорь немигающим взглядом смотрел теперь на этот росток. Внутри груди продолжала клокотать злость, смешанная с болью и тоской. Прочерчивая щеку, медленно стекла одинокая слеза, упала с подбородка и, разбившись на множество капелек, затерялась в невысокой траве. А в голове отчаянно пульсировала мысль: «Всё потеряно».
О проекте
О подписке
Другие проекты