Обыденский

Отвлечемся ненадолго от еврейской коммуналки и перенесемся в русские хоромы моего прадеда.

Отвлечемся ненадолго от еврейской коммуналки и перенесемся в русские хоромы моего прадеда.

Друг Черчилля

Про В. Н. Семенова написано несколько книг. И действительно, личностью он был выдающейся! Недолго поработав инженером после института, бросил все и в составе добровольческого отряда уехал в Трансвааль, где воевал в англо-бурской войне на стороне буров, дружил с молодым журналистом Уинстоном Черчиллем, после ранения вернулся в Россию и тут же иммигрировал с семьей в Великобританию, так как его жена, моя прабабушка, была ярой революционеркой! В Англии построил первый город-сад в Летчуэрте, вернулся в Россию, создал несколько архитектурных шедевров – например, дворец Эмира Бухарского в Железноводске (как звучит, а!). Дальше – больше. Занимался планировкой городов: Астрахани, Ярославля, Хабаровска и других, восстанавливал Сталинград после войны, построил дачу… и тем самым заложил основу дачному кооперативу НИЛ («Наука. Искусство. Литература») в Новом Иерусалиме и, наконец, построил первый в СССР кооперативный трехэтажный дом в Обыденском переулке. Последние два сооружения сыграли важнейшую роль в папиной и, как результат, в моей жизни!

Прадеду «За выдающиеся заслуги» выделили квартиру на третьем этаже этого дома – и вот это были хоромы! Там было пять (!) комнат, включая комнату для прислуги! Огромный зал, или гостиная, полукруглый кабинет, длинный коридор… Мы с моим кузеном Кутей (помните, из-за него я родился чуть раньше?) гоняли на велосипедах по всем закоулкам этой квартиры. До сих пор, когда я читаю Толстого, Чехова, Булгакова, у меня все события ассоциируются с домом в Обыденском. Там проходил бал Наташи Ростовой, там жил и работал профессор Преображенский, и даже знаменитый Ниро Вульф Стаута восседал в своем огромном кресле, только почему-то не в кабинете, а в гостиной.

Я уже говорил, что вовсе не тяготился жизнью в коммуналке. Но эта квартира вселяла в меня какой-то трепет. До сих пор не могу представить себе что-то более аристократическое, чем этот дом.

Там устраивались детские и взрослые спектакли, шумные елки, мы играли в лото, нам читали сказки… Ах! Мой дедушка (мамин папа) Николай Павлович Белоусов был, пожалуй, единственным человеком в моем роду, у которого руки росли из правильного места. Я часами торчал в его кабинете-мастерской и просто смотрел – неважно на что: дед либо что-то сооружал, либо чинил наши вечно ломающиеся игрушки и велосипеды, либо запускал паровую машину! Ах! А еще там был телевизор! Мы с Кутей сидели как завороженные и часами смотрели в этот таинственный ящик, даже не замечая, что пообедали. Тогда же и возникло мое любимое блюдо «замурца»: нам давали котлету с картошкой на тарелке, мы разминали все это до однородной массы и ели, не отрываясь от телевизора. Кто придумал этот кулинарный шедевр, Кутя или я, – неизвестно, но, думаю, что сейчас для барышень, глядящих неотрывно в свой мобильник, он бы пришелся очень кстати.

Слева направо: Кот Билька, мама, папа

Да, что-то я раскутькался: Кутя, Кутя! Кутя – мой двоюродный брат Николай Владимирович Белоусов, известнейший архитектор, который строит самые красивые деревянные дома в России! Кутей он себя называл в детстве – ну и прилипло. Вообще, мои знаменитые родственники-зодчие в кругу друзей звались странновато. Прадеда звали Дуда, дядю – Вока, брата – Кутя, и даже бабушку и дедушку мы почему-то звали Баба и Дида! Я тоже, когда был совсем маленьким, бил себя в грудь и говорил: «Я – Мыка!» Не прижилось! То ли архитектурного дарования не хватило, то ли фамилия Ширвиндт дает слишком широкий простор для кличек и вариаций.

Миша и Кутя

Мой любимый дядя Вока, Владимир Николаевич Белоусов, – конечно же, архитектор, академик РААСН – ездил довольно часто в заграничные командировки и привозил оттуда неслыханные вещи, точнее, невиданные! Например, кокосовый орех! Мы знали из книжек, что такие орехи есть и что в них даже водится кокосовое молоко, но были уверены, что растут они только в сказочных лесах несуществующей Африки. А тут – на тебе! Вот он! И какого же волшебного вкуса было это молоко! Мы пили его несколько недель и не могли напиться! И нам, двум маленьким наивным детишкам, не приходило в голову, что не могло в один орех поместиться столько молока, что нас поили разбавленной сгущенкой… И слава богу! Спустя много лет где-то в Азии я попробовал настоящее кокосовое молоко… Какое же это было разочарование! Сладкая липкая мутная вода! Мораль: иногда обмануть ребенка – не грех.

Не могу не добавить ложку дегтя в банку счастливого детства. Вернее, могу не добавлять, но добавлю! Игрушки у Кути были лучше! Можно было бы на этом и остановиться, но нет, продолжу. Вока привозил из-за границы маленькие английские машинки, точные копии оригиналов, которые мы, впрочем, тоже никогда не видели. Они были на рессорах, у них открывались дверцы, они… Они были неописуемой красоты, и их было очень много! А еще у них была железная дорога! (Написал «у них» и почувствовал себя злобной завистливой старушкой-соседкой, а впрочем, такой я, наверное, и был.) Железная дорога раскладывалась и занимала две комнаты. Там были мосты, станции, семафоры, разного типа поезда… А если добавить туда расставленные повсюду машинки – то все, психика ребенка из коммуналки нарушена навсегда! На мои стоны и слезы невыездными родителями все же была куплена в «Детском мире» железная дорога… Она была метр в диаметре, и там, кажется, даже был поезд… В общем, сказал, что добавлю дегтя, и добавил! И чтобы уж добить тему, приведу одно из детских высказываний, которые всегда так трепетно собирают и хранят бабушки. Так вот, Кутя сказал: «У нас с Мишкой все игрушки общие… кроме моих!»

Впоследствии квартиру на Обыденском разменяли, и все ветви нашей большой семьи в результате получили отдельные квартиры.

Многие годы, проходя мимо этого дома, я мечтал хоть одним глазком взглянуть на былую роскошь, но все как-то не мог набраться наглости… И вот однажды, пару лет назад, я сидел в машине около нашего дома, разглядывал стеклопакетные окна кабинета, как вдруг меня торкнуло: именно из-за этих дурацких привычных стеклопакетов я увидел реальные пропорции! И – о ужас! – квартира мне увиделась не такой уж и огромной, да и потолки, судя по всему, низковаты для бального зала… Просто и я, и трехколесный велосипед были очень маленькие! Я был потрясен этим открытием и возблагодарил Бога, что так и не попросился заглянуть внутрь! И, слава богу, детский образ этого дворца уже никогда не испарится из моей памяти. И бал Наташи Ростовой всегда будет проходить в кабинете прадеда.

Дача

Дачу прадед построил в 1935 году.

Дачу прадед построил в 1935 году. Место для будущего поселка он выбрал сам: покрытый лесом холм, у подножия которого течет речка Малая Истра. Некоторые скептики называют ее ручьем, и действительно есть места, где реку можно перейти вброд, закатав по щиколотку штаны. В одном из своих рассказов Фазиль Искандер написал: «В нашей речке по уши, если встать на голову». В целом это описание подходит и к нашей Истре, но все же там встречались омуты и разливы, в которых мы, маленькими, сидели с мая по сентябрь, не вылезая. При всей своей неказистости Малая Истра тем не менее является самой быстрой равнинной рекой в Советском Союзе (официальная информация), и, наверное, поэтому температура воды в ней в самые жаркие дни поднимается аж до 18 градусов! Ничего этого мы тогда не знали: дети же не читают справочники и не носят с собой градусники. Мы, синие, с дрожащими от холода губами, сидели часами в этой проруби и были… (мой умный компьютер-подсказчик, написав эту фразу, предложил мне вариант «госпитализированы» – но нет!)… мы были счастливы! Да и вообще, дача и счастье для меня – синонимы.

Поселок, начавшийся с нашей дачи, постепенно превратился в оазис советской интеллектуальной элиты. Здесь жили писатели Бабель и Эренбург, академики Веснин, Сулержицкий, музыканты Ойстрах, Шпиллер, знаменитые художники, ученые, архитекторы, врачи (впоследствии «вредители») и, конечно же, выдающиеся актеры: Дикий, Леонидов, Захава, Журавлев и всякая мелочь типа Олега Табакова и моего папы (мелочь, естественно, в номинации 50–60-х годов).

Дача

Участки тогда давали огромные, по гектару на человека. Наличие соседей с трудом угадывалось в ближайшем лесу, правда, и признаки цивилизации пробивались с большим скрипом. И до сих пор на половине дач – летний водопровод, печка для тепла, газовый баллон для готовки. Мы относимся именно к этой половине. Но зато наш дом! Наша терраса!!!

Сам сруб прадед привез откуда-то из Тамбовской губернии. Сруб и сруб, ничего особенного, а дальше – читай выше… Человек, который воевал в Трансваале и строил в Англии город-сад, легким движением руки и рейсшины сотворил архитектурный шедевр: террасу и балконы в «англицком» стиле. Во многих известных зарубежных журналах по дизайну и архитектуре наша терраса приводится как эталон дачного стиля! Мой сын Андрей недавно был на приеме у главного редактора крупного издательства, там всю стену кабинета занимала огромная фотография. Сорок минут Андрей на нее то и дело поглядывал, и, наконец, редактор, видя его интерес, небрежно бросил:

– Это фрагмент террасы одного очень известного архитектора.

– Ну да, – сказал Андрей, – а еще это моя дача.

Реакцию редактора нафантазируйте сами.

Так вот, именно там, в НИЛе, и произошла историческая встреча моего папы и моей мамы! И если мама была аборигеном и жила в своем имении, то папа в качестве бедного родственника-дачника проводил каникулы на даче Дмитрия Николаевича Журавлева, знаменитого актера, чтеца и друга дома моих бабушки и дедушки.

Дети всех этих академиков, писателей и актеров, естественно, образовали молодежную тусовку, которая породила (в прямом смысле этого слова) следующие поколения НИЛьских обитателей!

Ах, как же прекрасно проводили досуг подростки 50-х! Они купались в речке, гоняли на великах, рубились в волейбол с «санаторскими», а по ночам жгли костры и танцевали в лесу под патефон! И этот патефон был единственным гаджетом на весь поселок!

Терраса и вечные собаки,..

Ах да, еще папа

Д.Н. Журавлев

Мама, до встречи с папой…

…после встречи

Вы можете себе представить что-нибудь подобное сейчас? Как ярко и бурно развивались дачные романы, не обремененные никакими техническими средствами! Телефонов не было – не то что мобильных, а вообще НИКАКИХ! Телевизор еще толком не изобрели, селфи приходилось делать при помощи холста и краски, и называлось это в те дикие времена длинным дурацким словом «автопортрет»!

По легенде, созданной моим папой, он женился на маме из-за коровы. Вы скажете, опять mystification?^[1] Актерская фантазия? Так нет! Действительно, как это ни странно, корова у мамы была! Участок – гектар, домик прислуги, ну и как следствие – коровник с коровой и прочей дичью. А кстати, корова – дичь или нет? Неважно. Важно, что коровник-сарай прожил огромную жизнь. После коровы там иногда жил кто-то из родственников, иногда хранили всякое барахло, а наверху был сеновал – со всеми вытекающими отсюда последствиями… И в довершение всего, незадолго до того, как легкий порыв ветра сдул этого повидавшего виды старика с лица земли, у меня гостил замечательный питерский художник Толя Белкин с семьей. И вот он увидел этот сарай и влюбился! А влюбившись, стал его рисовать. Мне было обидно за нашу знаменитую английскую террасу.

– Посмотри, какая красота! – говорил я. – Зачем ты тратишь талант на всякую дрянь? Рисуй террасу!

– Да-да, – отвечал Толя и продолжал рисовать дрянь!

Картину Белкин назвал «Золотое сечение», и говорят, что спустя пару лет на каком-то аукционе ее купил за 40 000 долларов Майкл Джексон! (Никаких авторских отчислений я не получил ни от Толи, ни от Майкла.)

А лучше бы деньгами

Ладно, не в деньгах счастье. Вернемся к нашей корове. Корова давала молоко, мяса, как ни просили, не давала. А молоко мой папа любил страстно, и день за днем, год за годом ходил к корове, чтобы ее доить. Ходил к корове, а женился на маме.

Я, кстати, тоже внес свой вклад в героизацию образа коровы. Во время войны в нашем поселке жили немцы, в смысле фашисты, и непосредственно на нашей даче они устроили столовую, а напротив, на даче Мошкиных, был штаб. Впоследствии мы с Кутей частенько дрались за право есть «фашистской» вилкой, брошенной ими во время бегства. Вилка была алюминиевая, с орлом и свастикой на ручке, и, накалывая на нее котлету, мы как бы вносили свой вклад в Великую Победу!

И опять к корове. Как мне рассказала няня, которая так и прожила в своей сторожке при немцах, за день до прихода фашистов наш сторож выгнал корову в лес, и она, видимо, осознав политическую остроту момента, ушла! И весь период оккупации пряталась от немецко-фашистских захватчиков по оврагам и буреломам. А на следующий день после того, как немцев погнали, вернулась домой!

Естественно, я верил в эту историю и всем ее рассказывал (вот и вам сейчас). Еще бы, такая героическая корова и, главное, – наша!