…Увидели мы на расстоянии двух пушечных выстрелов, по дороге от местечка Голланд (единственной, по которой должны мы отступить), выходящую из леса пехоту. Против правого фланга нашего, устроясь в боевой порядок, прикрытая кавалерией, начала она подвигаться вперед. Схваченные фланкеры показали, что прибывшие войска составляли корпус маршала Бернадота, им лично предводимый. За час до сего могли мы отойти безопасно, пропусти время, едва можно было надеяться спастись хотя бы и с большим уроном. Открытые отовсюду, не могли мы обмануть неприятеля насчет сил наших и заставить его действовать с осторожностью. При первом взгляде мог он видеть, что мы не в состоянии были противиться силам его, по крайней мере втрое превосходным… Неприятель под сильным огнем своих батарей теснил остальную (за отбытием нескольких батальонов с генералом Марковым) часть авангарда, и мы отступали шаг за шагом. Артиллерия наша не делала других выстрелов, кроме картечных. Уже было очень темно, когда вошли мы в лес, и тогда неприятель прекратил преследование, вероятно в надежде иметь нас на другой день в своих руках. По отбытии генерала Маркова не оставалось другого генерала, и потому полковники Турчанинов (Павел Петрович), Вуич и я явились в команду старшего полковника Юрковского. Первое старание наше было отыскать дорогу, и я не менее других заботился о том, дабы не иметь стыда потерять более двадцати орудий артиллерии, но, встречая по лесу или глубокие снега или не замерзшие болота, мы не находили средства выйти. Командир Конного полка, храбрый Сысоев, отыскал место, по которому артиллерия могла удобно достигнуть большой дороги, но необходимо надлежало проходить весьма близко от неприятельского бивуака при селении Георгенталь. Конечно, средство сие спасти артиллерию было сомнительно, но так как не было другого, то решились мы испытать его. В следовании мимо бивуака французы произвели по нас ружейный огонь и мы имели несколько раненых людей, но далее мы шли в совершенной безопасности. Вскоре возвратились мы в Либштадт.

В Либштадте, в доме амтмана^[19] нашли мы генерал-майора Маркова, покойно спящего после хорошего ужина^[20], и с ним нескольких спутников, которые все съели, ничего нам не оставляя, как будто мы не должны возвратиться. В утешение голодному осталось любоваться пригожим станом и прелестными глазами жены амтмана, но как я был герой, совершивший ретираду, то и не был я удостоен взгляда, который, как мне сказали, мог принадлежать победителю и с самим сердцем. Побежденные не налагают контрибуции. Генерал Марков, как человек весьма ловкий, не показал удивления, видя нас возвратившихся, как будто мы только что исполнили его распоряжения. Мы заплатили ему столько же малым удивлением, когда чрез час времени приехал генерал-лейтенант князь Багратион и принял от него начальство над авангардом.

…Мы ночевали в Морунгене, из которого незадолго вышли последние войска неприятеля.

Выступив перед рассветом 15-го числа, около селения Зонненвальд догнали неприятеля, но он не держался, разменявшись со мною несколькими пушечными выстрелами.

Дошли мы до города Дейч-Эйлау.

Авангард расположился на квартирах… Армия вся следовала за авангардом по одной дороге.

Командующий передовыми постами полковник Юрковский препроводил князю Багратиону перехваченного курьера от Наполеона к маршалу Бернадоту, с повелением прекратить отступление, которое до сего времени нужно было для того, чтоб армию нашу отвлечь за собою по направлению на Грауденц, а что между тем Наполеон соберет всю армию у местечка Адленштейн, 2-го числа февраля нового стиля, и со всеми силами нападет на растянутую нашу армию.

Особенное счастье дало нам в руки сего курьера…

Князь Багратион отправил бумаги к главнокомандующему и… разделил авангард для скорейшего движения на две колонны, из коих другая, в команде генерала Маркова, пошла чрез Остероде. В сей последней находился я с большею частью артиллерии.

Утро 22 января (2 февр. н. ст.) открыло нам сильную неприятельскую армию, и наша стояла напротив, готовая к бою.

Неприятель поражен был внезапным сим явлением… Он не решился атаковать нас, а главнокомандующий, имея нужду сблизиться со своими магазинами, дал армии приказание отступить, и она, с наставшим вечером, двинулась по направлению на местечко Ландсберг.

24- го числа января, с самого утра, догнал нас неприятель, и в таких силах, что с трудом можно было удержать некоторый порядок при отступлении. При селении Вольфсдорф неприятель стремительно напал на нашу позицию… Артиллерия во весь день была в ужасном огне, и, если бы перебитых лошадей не заменяли гусары отнятыми у неприятеля, я должен бы был потерять несколько орудий. Конную мою роту, как наиболее подвижную, употреблял я наиболее. Нельзя было обойтись без ее содействия в лесу и даже ночью, и она направляла выстрелы свои или на крик неприятеля, или на звук его барабана. Войска ею были чрезвычайно довольны, и князь Багратион отозвался с особенною похвалой. Урон наш во весь день был весьма значителен и, по крайней мере, равен неприятельскому. Против нас дрался корпус маршала Даву…

25- го числа января выступили мы перед рассветом, чтобы, прежде нежели начнет неприятель преследование, успеть пройти соединение дорог, по коим отходили арьергард и отряд генерала Барклая де Толли, что и удалось по желанию. От соединения дорог арьергард князя Багратиона следовал на местечко Ландсберг (для присоединения к армии) проселочною и малобитою дорогой, а туда же, не на большой дороге, чрез деревню Гоф, отправился отряд Барклая де Толли…

…Против него соединились оба маршала (Даву и Судет) с силами пять раз превосходными.

Неустрашимый генерал Барклай де Толли, презирая опасность, всюду находился сам, но сие сражение не приносит чести его распорядительности, и, конечно, немудрено было сделать что-нибудь лучшего.

…Главнокомандующий рассудил за благо оставить занимаемую (при Ландсберге) позицию по причине важных весьма в ней недостатков.

Арьергард князя Багратиона в прежнем числе войск оставлен пред входом в Ландсберг. Через час после рассвета арьергард прошел Ландсберг, расположился в ближайшей к нему позиции, в местечке оставлен сильный отряд пехоты и у ворот несколько орудий. Спустя довольно долгое время, в больших силах неприятель приблизился к местечку и, отвлекая внимание канонадою, двинул гораздо большие силы на правый наш фланг. Обратившись против оных и способствуемы местоположением, долго дрались мы упорно, наконец быстро перешли мы поле, отделявшее нас от леса. Вслед за нашею пехотой неприятель взошел в Ландсберг, и его армия в глазах наших стала собираться на прежней нашей позиции. Видно было, что в сей (день?) не с одним неприятельским авангардом предстояло нам дело, но, к счастию нашему, пространство между Ландсбергом и Прейсиш-Эйлау по большей части покрыто все лесом. Князь Багратион отпустил назад всю кавалерию и часть артиллерии, дабы свободнее было в движениях. Все егерские полки, соединенные в местечке (были в действии), линейная пехота составляла подкрепление. До 11 часов утра дрались мы с умеренною потерей. Неподалеку нашедши разбросанные бочки с вином, которые идущие при армии маркитант оставляли для облегчения своих повозок, спасая более дорогой товар, невозможно было удержать людей, которых усталость и довольно сильный холод наиболее располагали к вину, и в самое короткое время четыре из егерских полков до того сделались пьяными, что не было средств соблюсти ни малейшего порядка… и мы теряли их убитыми и пленными^[21].

Приближаясь к местечку Прейсиш-Эйлау, арьергард вышел на открытое место, и ему показана позиция, которая заслоняла собою местечко, позади которого на обширной равнине армия наша устраивалась в боевой порядок. В подкрепление арьергарду присланы несколько полков от 8-й дивизии и полки конницы. Мы расположились по обеим сторонам дороги, обсаженной деревьями. Двадцатью четырьмя орудиями занял я хребет довольно крутых возвышенностей на левом фланге. К подошве оных простиралась долина, по коей должен был проходить неприятель, стрелки наши лежали по ней совершенно скрытые. На правом фланге была часть кавалерии, большая часть оной поставлена позади. Неприятель, устроив на противоположной стороне батареи, открыл сильную канонаду, на которую ответствовало изредка, по разности калибров, ибо не имел я ни одного батарейного орудия. Во многих пунктах спустились с высоты неприятельские колонны, но действием более сорока орудий остановлены; некоторые с приметною потерей обращены картечью. Около двух часов имели мы выгоды на нашей стороне, наконец двинулся неприятель большими силами; идущие впереди три колонны направлены: одна по большой дороге, где у нас мало было пехоты, другая – против Псковского и Софийского мушкетерских полков, и третья – против моей батареи из 24 орудий.

Шедшая по большой дороге проходила с удобностью и угрожала взять в тыл твердевший пункт нашей позиции. Прочие медленно приближались по причине глубокого снега, лежащего на равнине, и долго были под картечными выстрелами. Однако же дошла одна, хотя весьма расстроенная, и легла от штыков Псковского и Софийского полков; другая положила тела свои недалеко от фронта моей батареи. Полковник Дехтерев, с Санкт-Петербургским драгунским полком, пошел против колонны, следовавшей по большой дороге, которая, дабы отнять выгоду скорости движения по битой дороге, стала сходить в сторону, на глубокий снег. Торопливость была причиною расстройства; полк им воспользовался и, испытав слабый ружейный огонь, имел наградою за смелое предприятие одного орла и пятьсот пленных. Столько же, по крайней мере, убито, в числе их генерал, начальствовавший колонною. Мне не случалось видеть столько решительной кавалерийской атаки; не менее удивлен я был, видевши, как полк, не расстроившись, быстро спустился с крутой, покрытой снегом, высоты, с которой несколько раз до того съезжал я с осторожностью. Не долго пользовались мы приобретенными успехами, ибо неприятель атаковал гораздо в больших силах, умножились батареи, которые покровительствовали движению колонн, и мы, не в состоянии будучи противиться, получили приказание отступить и присоединиться к армии. Неприятель тотчас же явился на нашей позиции и по следам шел за нами. Удачно исполнил я приказание, – с конными орудиями прикрывал войска, пока войдут они в Прейсиш-Эйлау. Лишь только вошел я в ворота, неприятель подвел свои колонны и приступил к атаке местечка, которого оборона возложена на генерала Барклая де Толли. После переменного счастия местечко оставлено (за неприятелем), и к чувствительному урону в людях прибавлена потеря нескольких пушек.

Ж.А.С. Форт. Битва при Прейсиш-Эйлау 8 февраля 1807 г. Российская армия теснит французские войска

Настало 27-е число января, и сражение Прейсиш-Эйлауское было одно из кровопролитнейших в последние времена… Главный недостаток (наш) состоял в том, что весь левый наш фланг имел против себя высоты, где неприятель поставил свою артиллерию, за ними скрывал свои движения, сосредоточивал свои силы, и трудно было отвращать нападение их. Отчего при самом начале потеряли мы некоторое расстояние. По причине близких позади лесов нельзя было отодвинуться далее. Местечко Прейсиш-Эйлау, занимая большое пространство, способствовало неприятелю открытым образом приближаться к самому нашему центру, в защиту которого, по необходимости, надлежало употребить большое количество батарейной артиллерии и держать постоянно на одном месте. Правый фланг был совершенно в пользу нашу, ибо впереди простиралась обширная равнина, болотистая, для действия неудобная, на которой показывались одни стрелки. Непонятно, как генерал-квартирмейстер не знал о сем болоте, и следствием того было, что не менее 12 тысяч войск стояли бесполезно, ограничиваясь пустою перестрелкой против отдаленных батарей, тогда как войска сии во многих местах были необходимее. И я, между прочим, стоял с двумя конноартиллерийскими ротами до полудня, стреляя изредка и без нужды.

Неприятель сделал несколько бесполезных атак на центр наш, уступая действию 60 поставленных вместе орудий. Нападение на левый фланг было успешнее. Не остановили его ни благоразумные распоряжения генерала барона Сакена, ни сопротивление неустрашимого генерал-майора графа Остермана-Толстого. Левый фланг отошел назад и составил почти прямой угол с линиею армии. Около 11 часов густой снег затмил свет, и действия прекратились на четверть часа. В сие время, обманутые темнотою, два эскадрона французских гвардейских кирасир заехали между наших линий пехоты и конницы, и едва некоторые из них спаслись. Рассеявшийся мрак открыл пред 7-ю дивизией колонну французской пехоты во ста, не более, шагах. Внезапно представшие ей полки наши остановились в совершенном от удивления бездействии. С ужаснейшим ожесточением, изъявленным громким хохотом, Владимирский мушкетерский полк бросается в штыки – и не остается могущих оплакать гибель товарищей.

Во многих местах дрались войска наши с переменным счастьем, и нигде, кроме левого фланга, на шаг не уступили мы места. Между центром и левым флангом семь полков кавалерии нашей стремительным ударом опрокинули все, чей было против них; пехота неприятельская, бросая ружья, спасалась в лес; уже были они на батарее, но от беспорядка в минуту потеряны успехи, и не без стыда надобно было бежать от такой части неприятельской кавалерии, которую мог остановить Александрийский гусарский полк.

Вскоре после начала сражения на правом нашем фланге слышна была в отдалении канонада. Известно было, что маршал Ней преследует корпус прусских войск в команде генерала Лестока, которому главнокомандующий приказал сколько можно ранее присоединиться к армии, но чего он не выполнил. Когда неприятель около двух часов после полудня возобновил усилия, главнокомандующий послал подтверждение, чтоб он шел сколько можно поспешнее; но между тем надобно было чем-нибудь умедлить успехи неприятеля на левом нашем крыле. Посланная туда 8-я дивизия отозвана к центру, где необходимо было умножение сил; резервы наши давно уже были в действии. Итак, мне приказано идти туда с двумя конными ротами. Дежурный генерал-лейтенант граф Толстой махнул рукою влево, и я должен был принять сие за направление. Я не знал, с каким намерением туда я отправляюсь, кого там найду, к кому поступаю под начальство. Присоединив еще одну роту конной артиллерии, прибыл я на обширное поле на конечности левого фланга, где слабые остатки войск едва держались против превосходного неприятеля, который подвинулся вправо, занял высоты батареями и одну мызу, почти уже в тылу войск наших.

А.Ж. Гро. Наполеон на поле битвы при Прейсиш-Эйлау 1808 г.

Я зашел за сию последнюю и выгнал пехоту, которая вредила мне своими выстрелами. Против батареи начал я канонаду и сохранил место свое около двух часов. Тогда начал приближаться корпус генерала Лестока; в голове колонны шли два наши полка, Калужский и Выборгский, направляясь на конечность неприятельского фланга; против меня стали реже выстрелы, и я увидел большую часть орудий, обратившихся на генерала Лестока. Я подвигал на людях мою батарею всякий раз, как она покрывалась дымом, отослал назад передки орудий и всех лошадей, начиная с моей собственной, объявил людям, что об отступлении помышлять не должно. Я подошел почти под выстрелы и все внимание обращал на дорогу, лежащую у подошвы возвышения, по которой неприятель усиливался провести свою пехоту, ибо по причине глубокого снега нельзя было пройти стороною. Картечными выстрелами из тридцати орудий всякий раз обращал его с большим уроном. Словом, до конца сражения не прошел он мимо моей батареи, и уже поздно было искать обхода, ибо генерал Лесток, встретив умеренные силы, опрокинул их, обошел высоту и батареи, которые неприятель оставил во власти его, предался совершенному бегству и мрачная ночь покрыла место сражения. Главнокомандующий, желая видеть ближе действие генерала Лестока, был на левом фланге, а удивлен был, нашедши от моих рот всех лошадей, все передки и ни одного орудия. Узнавши о причине, был чрезвычайно доволен.

Вот как рассказывает об этом сражении и участии в нем Ермолова Д.В. Давыдов: «Конные роты полковника Ермолова и Богданова находились на правом фланге армии, пред которым простиралось обширное, ровное поле, на коем, по-видимому, могла с успехом действовать многочисленная кавалерия; но неприятель, знавший, что оно было весьма болотисто, избегал его. Наступление корпуса Даву, сильно встревожившее всех, заставило (дежурного генерала) графа П.А. Толстого приказать двум этим конным ротам, под командою Ермолова, спешить на левый фланг. Прибыв туда, Ермолов, снявшись с передков и оставив при себе самое необходимое количество зарядов, отправил всех лошадей, равно как и передки, назад. Граф Кутайсов, прибыв позднее сюда, с 1-ю конною ротой, сделал то же самое. Беннигсен, возвращаясь из корпуса Лестока, найдя одни лошади и передки без орудий, вообразил в первую минуту, что они сделались добычею неприятеля. Против наших орудий находилось возвышение, вооруженное неприятельскими орудиями, весьма большого калибра, вероятно захваченными в прусских крепостях. После каждого выстрела наши артиллеристы, по приказанию Ермолова, пользуясь дымом, скрывавшим их на время от неприятеля, подвигали вперед на руках, по глубокому снегу, свои орудия, по направлению к возвышению. Деревня Ауклапен, зажженная брандскугелями роты Ермолова, была потому очищена неприятелем. Когда корпус Лестока стал приближаться, все неприятельские выстрелы обратились против него; французские войска, покушавшиеся двинуться между возвышениями и нашими ротами, против Лестока, выстрелами из наших 36 конных орудий потерпели жестокий урон. Могилевский и Выборгский полки, входившие в состав корпуса Лестока, перебежали рысью по снегу большое пространство, чтобы стать во главе этого корпуса».

Хотя граф П.П. Пален и говорил, что Ермолов вполне заслужил Св. Георгия 3-го класса и Беннигсен был совершенно с этим согласен, но этот орден был лишь пожалован мужественному графу Кутайсову, племяннику генерала Резвого, а Ермолов получил Владимира 3-го класса. Так как генерал Резвый приказал составить списки об отличившихся, то граф Кутайсов потребовал их от Ермолова. Представляя их, Ермолов сказал: «Благодарю, ваше сиятельство, что вам угодно известить меня, что вы были моим начальником во время битвы».

«Я не без намерения, – говорит Давыдов, – подробно описал этот подвиг нашей конной артиллерии, прибывшей на помощь нашего левого фланга. Мое повествование, основанное на словах и свидетельстве многих артиллеристов, князя Багратиона, графа Толстого, Богданова, наконец, самого Беннигсена, явно противоречит вымышленным рассказам слишком усердных почитателей графа Кутайсова. Ни этому молодому генералу, подававшему большие надежды и о слишком рановременной кончине которого справедливо сожалела вся наша армия, ни Ермолову не принадлежит мысль подкрепить 36 конными орудиями наш левый фланг, который не выдерживал уже натисков Даву; будучи отправлен князем Багратионом к ротам Ермолова и Богданова вскоре после присылки их к нашему левому флангу, я не нашел здесь графа Кутайсова, в скором прибытии которого с одною ротой никто еще здесь ничего не знал. Прибыв сюда позднее и приказав приведенной им роте поступить так же, как уже сделали роты Ермолова и Богданова, граф Кутайсов не дозволил бы себе, без сомнения, того, что дозволяют себе его почитатели, а именно: приписать себе главную честь быстрого появления конной артиллерии к угрожаемому пункту. Мне положительно известно, что князь Багратион, которому никто, без сомнения, не дерзнет отказать в беспристрастии при оценке заслуг своих подчиненных, почел личным для себя оскорблением то обстоятельство, что Ермолов, имевший, по мнению всех беспристрастных очевидцев, по крайней мере, равные права с графом Кутайсовым знаки Св. Георгия 3-го класса, не получил их; князь жаловался даже на то его высочеству цесаревичу».