Одно хорошо – шею ей Элтон залечил без усилий. Как он сказал, рану нанесли чем-то острым, может, ножом, а потом ее натерло ошейником. Ерунда, в принципе, зажило бы само, но ему не терпелось проверить, как магия людей подействует на чистокровную эльфийку. Получилось, надо сказать, неплохо, и Аллен смог воочию увидеть, как целители лечат раны – до того как-то не было повода. Интересное было зрелище, эффектное. Мягкое желтое сияние, исходящее от рук Элтона, коснулось шеи, и уродующая кожу отметина на глазах побелела, а затем и вовсе исчезла. Девочка, вначале испуганно сжавшаяся, к концу длившейся минут десять процедуры расслабилась, залезла к целителю на колени и разве что не замурлыкала, как кошка. Идиллия, одним словом. А уж когда маг заставил куриные косточки сплясать на столе разухабистый южный танец, то и вовсе завладел сердцем ребенка. Подобные мелкие фокусы, по слухам, были у эльфов под запретом. Почему? Да кто ж их, остроухих, разберет. А вот человеческие маги, обычно ученики, напротив, частенько развлекали таким образом детей, и сейчас это было как раз к месту.

Меньше всего впечатления на целителя произвел, как ни странно, дракончик. Даже когда Лиина по его просьбе сняла с шеи зверя ошейник из какого-то непонятного, полупрозрачного материала, и стала видна его суть. Элтон лишь покачал головой, небрежно почесал зверя за ухом и потерял к нему интерес. Почему, Аллен так и не понял, да и не старался особо понять. Наверное, целитель интересовался только людьми, а к дракону отнесся как, например, к щенку – большому, неуклюжему, с которым можно поиграть, но только если рядом нет ничего интереснее. Так что на дракона снова надели ошейник и отправили его гулять, а через некоторое время и сам Элтон, проверив еще раз состояние больной, засобирался, сказав, что ему надо отдохнуть и подумать. Клюющую носом эльфийку отправили спать, а потом разошлись и остальные – сегодняшний день вымотал всех.

Ночью Аллен проснулся от странного, непривычного звука. Проснулся резко, моментально перейдя от сна к яви, так, как учил отец. Несколько секунд он лежал, пытаясь сообразить, что же это, и лишь потом до него дошло, что это плач. Самый обычный детский плач, искаженный многочисленными стенами. И слышал он его, похоже, один – Моран спала в другом крыле дома, рядом с кухней, а Карен и вовсе гнездился во флигеле. Он так храпел, что даже в соседней комнате ночью спать было мучением, вот его и отселили, чему он и сам был рад. Во всяком случае, если садовник ночами отправлялся на прогулку к какой-нибудь смазливой белошвейке или кухарке, никто на него не ворчал. Аллен к похождениям слуги относился спокойно, не мешает – и ладно.

Между тем плач не прекращался, а потом к нему добавилось попискивание и скрежет, будто кто-то скребся в дверь когтистой лапой. Проклятие. Этот недоделанный дракон, оставленный ночевать в коридоре, похоже, в меру своих сил пытался открыть дверь в комнату больной.

Все, конец сну. Аллен выбрался из-под одеяла, накинул тяжелый мягкий халат и вышел из комнаты. Ну да, так и есть, дракончик сидел у закрытой двери, и его когтистая лапа успела оставить на толстой, хорошо подогнанной и отполированной доске глубокие царапины. При появлении хозяина дома он повернул голову и издал странный то ли писк, то ли шипение. При этом морда его стала уморительно печальной, хотя вроде бы плотная чешуя не должна ничего выражать. А плач, что интересно, доносился из-за этой двери…

Отодвинув ногой зверюгу (дракончик зашипел, но укусить не пытался), Аллен открыл дверь и, ловко блокировав попытку дракона проникнуть внутрь, зашел сам и плотно закрыл ее за спиной. Внимательно осмотрелся, благо луна, заглядывая через неплотно задернутые шторы, освещала комнату неярким желтовато-голубым светом. Ну да, вот он, источник звуков. Рыжая эльфийка сидела на полу рядом с больной и всхлипывала, как плачут любые дети любого народа, когда уверены, что их никто не видит. На появление Аллена она никак не отреагировала, возможно, даже не заметила его.

Мягко ступая, барон подошел, склонился над кроватью. Вроде бы без изменений, больная лежала, закрыв глаза, и, судя по мерно вздымавшемуся одеялу, каких-либо серьезных изменений с ней не происходило. Аллен вздохнул, подошел к Лиине и склонился над ней:

– Ну, что происходит, крошка?

Вместо ответа девочка вдруг обхватила его руками за шею и зарыдала еще сильнее, обильно поливая слезами халат. И что теперь, спрашивается, с ней делать? Аллен вздохнул – опыта в отношении детей у него не имелось в принципе, хотя, возможно, где-то и были уже бастарды. Пришлось действовать по наитию – поднять эльфийку на руки и отнести девочку обратно, в ее комнату. Дракон, вот ведь ушлая зверюга, проник все-таки в комнату, ужом просочившись между ног барона, однако выгонять его не было никакого желания. Демоны с ним, пусть сидит, тем более что тот улегся на коврик у изголовья кровати и вроде бы успокоился. А Лиину пришлось уложить, накрыть одеялом, да еще пообещать, что он будет рядом, а то ей, видите ли, страшно. В общем, слово он сдержал, вырубившись, наверное, раньше девочки. В таком виде, сидящим на полу привалившись к кровати, его утром и застала Моран.

– Жениться тебе надо, барин, – иронично прокомментировала она, растолкав Аллена. – Своих детей заводить…

Барон лишь хмыкнул, с трудом распрямляясь – затекшая от неудобной позы спина болела и упорно не хотела слушаться. Хорошо, Моран, женщина сообразительная, помогла, и лишь потом занялась проснувшейся и недоуменно хлопающей глазами Лииной. Начинался новый день…

Больная пришла в себя только на третье утро и сразу же выхлебала у Моран все запасы клюквенного морса. И куда в нее, спрашивается, столько влезло? Аллен, сам любитель этого напитка, предпочитавший его даже вину, лишь крякнул уважительно и, как договаривались, послал садовника за Элтоном. Целитель приехал очень быстро, и его появление вызвало у лежащей только легкое удивление. Впрочем, очень быстро она вновь отключилась, но это было уже не беспамятство, а обычный сон. Тяжелый, глубокий, но все же сон и, как сказал целитель, она пошла, наконец, на поправку.

Еще через три дня больная – ее, кстати, звали Ирма, и никаких многосложных имен она не имела, что наводило достаточно начитанного Аллена на определенные размышления – уже сидела с ними за столом, поглощая все, до чего могла дотянуться. Только головой периодически встряхивала – волосы, иссиня-черные у корней, где они успели отрасти и не были окрашены, упорно не хотели лежать ровно и лезли в глаза, но это было единственным, что замедляло процесс насыщения. Заметно было, что остатки воспитания борются с голодом, но проигрывают ему с огромным счетом. Аллен последнему ничуть не удивлялся – на Ирму до сих пор нельзя было смотреть без жалости. Девочка исхудала настолько, что казалась полупрозрачной, однако Элтон утверждал, что ничего страшного в этом нет, и барон склонен был ему верить. Моран же и вовсе лишь улыбалась, сказав, что были бы кости, а мясо нарастет. Так что сидели обе приблудившиеся девицы, наряженные в сохраненные хозяйственной Моран детские шмотки Аллена, и с аппетитом ели. Остальные тоже старались не отставать, а то при столь прожорливых соседях в два счета можно было остаться голодными, и в результате обед закончился в рекордно короткие сроки.

Когда стол опустел, наступила тишина. Аллен сидел, осторожно лаская в ладонях бокал с подогретым вином – на улице сегодня было редкостно сыро и мерзко, в такую погоду горячее красное вино со специями именно то, что нужно. Остальные молчали – все же барон оставался здесь хозяином, и право начать разговор принадлежало ему. Честно говоря, сам Аллен не знал, с чего начать. Не умел он вести подобные дискуссии, расспрашивать, а по сути, допрашивать перворожденных – это вам не с купцами торговаться. Тем не менее никто не спешил прийти ему на помощь в столь щекотливой ситуации, и по всему выходило, что расхлебывать кашу придется тому, кто ее заварил. Вздохнув, Аллен собрался, наконец, с мыслями, и начал:

– А теперь, девушки, я жду, когда вы поведаете нам свою историю.

«Девушки», одну из которых можно было так назвать разве что с огромной натяжкой, а вторая и вовсе не доросла даже до этого, синхронно переглянулись, уперлись взглядами в пустые тарелки и замерли, будто оглобли проглотили. Ну что же, ожидаемо. Аллен вздохнул:

– Девочки, успокойтесь. Давайте откровенно. Мне лично все равно, почему вы, вместо того, чтобы сидеть в своих дворцах, попрошайничали на рынке. Больше того, я не собираюсь требовать с вас чего-либо за помощь. Не потому, что такой благородной, а потому, что с вас взять нечего. Честно говоря, помогать кому-либо просто так не в моих правилах, но будем считать, что меня одолел внезапный приступ доброты и сострадания. Так что, если хотите, вы можете уйти прямо сейчас, хотя я рекомендовал бы подождать до ночи. Амулеты при вас, из города выберетесь… Но если хотите остаться, все равно придется мне рассказать, как вы дошли до жизни такой. Судя по всему, у вас серьезные неприятности, и под удар, нацеленный на ваши головы, могут случайно угодить те, кто рядом. Я не хочу зря рисковать ни собственной шкурой, ни жизнями близких мне людей, поэтому мне надо знать, к чему готовиться, если я вдруг наберусь благородства и решу вас защищать. Выбор за вами.

С этими словами Аллен откинулся на спинку стула в ожидании ответа. Остальные последовали его примеру, и девочки, оказавшись под прицелом четырех пар глаз, чувствовали себя неуютно. Наконец они переглянулись, младшая кивнула, и полукровка медленно, словно подбирая слова, начала рассказ.

Когда началась вражда между кланами Белых Ястребов и Снежных Бабочек, сказать трудно. Самые ранние из сохранившихся хроник датируются восемью сотнями лет до Большой Войны, в которой сила эльфов впервые дрогнула, а затем пала под железной пятой объединенных армий человеческих королевств. Возможно, когда-то имелись и более ранние сведения, но библиотеки хорошо горят, а люди, помимо прочего, оказались умны и попытались лишить эльфов не только сил, но и прошлого. Кто-то, скорее всего, особо могучий и ушлый маг, хорошо знал, что у забывших свое прошлое нет будущего, и сумел донести эту мысль до остальных. В результате многие хроники, которыми так гордились эльфы, были утеряны, но кое-что им все же удалось сохранить. Борьбе между двумя этими не слишком влиятельными кланами уделено было не так много строк, и до истоков вражды докопаться было сложно. Да никто, по чести говоря, и не пытался. Молодым, а они после тех поражений, которые понесли эльфы в войне, с годами составили абсолютное большинство в эльфийском обществе, казалось уже, что вражда эта была всегда, едва ли не с сотворения мира. Кто знает, может, так и было, и потому извечное противостояние уже не имело шансов окончиться иначе кроме как полным уничтожением одного из кланов. Так оно и длилось, то затухая, когда эльфы были вынуждены объединяться против внешних противников, то вспыхивая с новой силой, и тогда в местах стычек оставались лужи крови, а то и свежие трупы. Словом, процесс шел в полном соответствии с древними эльфийскими традициями, и был столь же привычен, как восход солнца или осенние дожди.

Однако традиции традициями, а однажды нашелся умный эльф, который сумел оглянуться назад, посчитать убытки и прийти к выводу, что вражда двух кланов обходится им слишком дорого. Точнее, может быть, умные находились и раньше, но неслыханной удачей оказалось, что в этот раз думающее существо оказалось во главе клана, а вовсе неслыханным везением – что глава противоборствующей стороны был способен его выслушать и понять. Обычно кланами правили воины, и с одной стороны это было плюсом, поскольку солдат умеет принимать быстрые решения и брать на себя ответственность. Вот только кругозор воина уже, чем у дипломата, и это порой мешает, но сейчас, так уж совпало, вожди были умными эльфами и смогли договориться.

Гарантом мира должен был стать брак между детьми предводителей кланов. Обычный политический брак, не более того, но он позволял надеяться, что с годами отношения если и не станут теплыми, то хотя бы не будут выплескиваться в эксцессы, исправно забирающие жизни их членов. Сыну главы Белых Ястребов было двадцать один год, и, хотя по эльфийским меркам он был еще невероятно, просто возмутительно молод, для вступления в брак формальных препятствий не имелось. А вот для единственной дочери главы Снежных Бабочек, которую, как и следовало догадаться, звали Лиина, выходить замуж было рановато – на момент заключения соглашения ей только-только исполнилось десять лет.

Это, конечно, не было очень уж серьезной проблемой. Эльфы живут долго, не бесконечно, как думают некоторые, но пятьсот лет для них не редкость, да и семьсот не предел. Подождать шесть-семь лет они были готовы, а пока что заключили временное перемирие. И все прошло бы, как и задумывалось, если бы не маленькое «но». И называлось оно коротким, но емким словом – деньги.

Пока кланы воевали между собой, от этого имели выгоду очень многие. И те, кто продавал им оружие и продовольствие, и те, кто ссужал в долг, и те, кому они отдавали в аренду принадлежащие им земли и рудники, и многие другие. А когда война замерла, многие из них потеряли источник доходов. Естественно, это вызвало недовольство. Кто из тех, чьи доходы строились на чужой крови, решил срочно поправить свое положение, сказать трудно, но однажды Лиину просто выкрали из дому. Отец, конечно, знал, что переходит дорожку очень многим, но что дойдет до такого, даже не предполагал, поэтому будущую невесту охраняли не то чтобы плохо, а, скорее, без особого рвения. Всего два года мира – и воины расслабились, а потому не успели ничего предпринять, когда их взяли в ножи. Лиину ударили по голове, и в себя она пришла лишь через два дня.

Почему ее не убили тогда? Она этого не знала. Но увезли девочку очень далеко, на север, в окраинные эльфийские земли, не принадлежащие ни одному из кланов. И вот там ей улыбнулась удача – она смогла бежать.

– Стоп, – Аллен поднял руку, прерывая рассказ. – Я, конечно, тебе верю, но вот два момента начисто выпадают из моей картины мира. Я не утверждаю, что ты обманываешь, но, может, растолкуешь?

– Попробую, – Лиина не опустила глаза, и это понравилось барону. – Какие именно?

Сейчас она говорила совсем как взрослая. Ни намека на детскую непосредственность, ничего похожего на лепет. Четко, точно – издержки благородного воспитания, явно, сейчас она даже стала казаться намного старше.

– Во-первых, – начал загибать пальцы Аллен, – откуда ты столько знаешь о недоброжелателях вашего клана?

– Отец рассказал. Он считал, что я должна знать такие вещи. Просто не думал, что дойдет до крайних мер.

– Допустим. А теперь объясни мне, как ты сумела убежать? Я не считаю эльфов лопухами, скорее, наоборот. Вся история войн говорит, что твои сородичи ловкие и хваткие ублюдки. Похищать дочь главы клана вряд ли послали бы недотеп, и они тебя не упустили бы.

– Сейчас попробую объяснить, – видно было, что воспоминания Лиине неприятны. – Дело в том…

Те, кто ее похитил, недооценили ребенка. Точнее, они просто не знали, что она имеет способности к магии. Это чепуха, что любой эльф может заставить повиноваться себе деревья и зверей, на самом деле, подавляющее большинство пользуется амулетами или, как вариант, работает с предметной магией. Последнее, впрочем, редкий случай, предметная магия медленная, а потому не очень любима эльфами – это гномы могут находить удовольствие в рисовании пентаграмм и выкладывании строго определенным образом всякой ерунды, от кристаллов и деревянных брусочков до свежего мышиного помета. Так что большинство эльфов предпочитали амулеты, а полноценные маги среди них были не менее редки, чем среди представителей иных рас. Поэтому, когда в клане рождался ребенок с магическими способностями, его не только учили, но и старались держать это в тайне – любой, даже самый слабый маг вполне мог когда-нибудь оказаться сильным козырем в интригах или частенько случавшихся усобицах.

Вот и Лиина смогла бежать, просто усыпив тех, кто ее охранял. Правда, по неопытности ей пришлось выложиться мало не до дна, но свобода того стоила. Возможно, на том бы все и закончилось, ей надо было всего лишь найти первого попавшегося стражника Верховного, но Лиина оставалась всего лишь ребенком, причем избалованным и не очень приспособленным к обычной жизни. Ничего удивительного, когда тебя с малолетства холят и лелеют, это вполне нормальная ситуация. Вот и бросилась она с испугу прочь не разбирая дороги, и, вполне закономерно, оказалась на землях людей, до которых и было-то всего полтора часа пути.

Эльфам на землях людей делать нечего. Не любят их люди за высокомерие, да и войну до сих пор не забыли. Бывает, конечно, что эльфы проезжают в составе караванов или с посольствами, таких не трогают, связываться не хотят. Положишь многих, стрелки они знатные, и на мечах неплохи, а толку – чуть. Это у гномов можно хорошо поживиться, и потери всегда будут оправданны, а эльфы отнюдь не так богаты, как принято считать, знающих людей хватает. Бывает, что эльфы нанимаются к людям в качестве наемников, но их мало и они, как правило, отщепенцы, изгнанные за преступления, или вынужденные скрываться воины погибших в междоусобицах кланов. Таких берут с охотой, и они почти всегда стремительно очеловечиваются, ассимилируются в обществе, и через некоторое время ничем не отличаются от простых людей. Спесь, во всяком случае, слетает с них после двух-трех драк в трактирах, выбитых жемчужно-белых зубов и сломанных высокородных носов. Но все это взрослые эльфы, мужчины, а женщине, тем более ребенку, в одиночку не светит ничего хорошего.

Свобода Лиины длилась ровно два дня. До того самого момента, когда она, усталая и оборванная, вышла к постоялому двору. Вечером она блаженствовала на чистых простынях, в теплой комнате, а утром ее уже волокли к клетке с невольниками – хозяин стоящего на перекрестке дорог заведения не собирался упускать свою выгоду и продал девчонку проезжавшим мимо работорговцам. Ну а те, естественно, не отказались – эльфы, особенно женщины, высоко ценились на невольничьих рынках. Главное, отвезти их подальше, в те места, где эльфы – забавная диковинка, а не опасные соседи. Хорошо еще, Лиину не прицепили к общей связке, медленно шагающей по дороге, а запихали в клетку, где ехало еще с полдюжины таких же, как она, малолетних оборвышей. Хозяин невольничьего каравана хорошо умел считать деньги и не собирался терять их из-за того, что кто-то из детей не выдержал переход. Так что следующие три недели Лиина провела в относительно комфортных условиях. Правда, спать на грязных досках было неудобно, зато кормили хорошо, и ноги сбивать не требовалось. Главным минусом вначале было то, что никто не понимал эльфийскую речь, но так продолжалось лишь первое время. К исходу пятого дня пути дверь в клетку открылась, и туда впихнули будущую компаньонку Лиины по похождениям – Ирму.

На этом месте Лиина замолчала и потянулась к бокалу с вином. Аллен не стал препятствовать – конечно, ребенку пить вино вроде бы и рановато, но, с другой стороны, в горле у нее пересохло настолько, что последние фразы шли с заметной хрипотцой. Ничего страшного, от бокала не помрет, да и что-нибудь для успокоения нервов ей требовалось – вон, как щеки пылают. Воспоминания порой штука неприятная. Это ведь не шутка – похищение, бег по лесу, караван работорговцев, вонючая клетка, где даже собственные нужды приходится справлять у всех на глазах, под смех охраны. Тычки от соседей по узилищу – эльфов не любят, и наверняка детишки, подобные ей, воспользовались моментом и сорвали зло на случайной товарке по несчастью…

И все же кое-что не билось. Совершенно. Аллен потер пальцами переносицу, привычный жест, дающий насколько секунд на раздумье. Вздохнул:

– Ты ведь маг. По идее, могла сбежать в любой момент. Хотя бы так же, как от своих эльфийских приятелей.

– Они мне не приятели, – щеки Лиины покраснели от возмущения так, что, казалось, вспыхнут. – Просто я не умею толком колдовать, и сил у меня пока мало. Я на них, когда заклятье сна накладывала, все силы вложила, дар только-только снова просыпаться начал.

Барон кивнул. И это возможно. Слышал он, что у магов от перенапряжения талант может уснуть. Когда на время, а когда и насовсем. И толком необученная девчонка, не умеющая контролировать собственную силу, ошибиться вполне могла. Ладно, пусть будет так – Лиина, похоже, не врала. Наверняка что-то недоговаривала, однако все же не врала. Иначе придется допустить, что она слишком хорошая актриса для своего возраста.

– Хорошо. Что было дальше?