Глава XII

Во сне утонувший воин скакал вокруг, улыбался и щелкал невероятно большими зубами, а вместо языка показывал жирную, глазастую личинку размером с кулак. Затем его сменил Краддок, превратившись в крылатого волка. И все-таки это был сон. Не чета недавним видениям конца света – настолько явственным, что приходилось тратить на них последние силы.

Очнувшись рядом с плотом на берегу, среди лежавших вповалку тел, Николай почувствовал себя на удивление отдохнувшим и свежим. Даже кольчуга и шлем не заставили болеть мышцы, а сырость и холодный ветер – дрожать. Обессиленный Краддок, упав под прибрежной ивой, ругался сквозь зубы на скверной латыни и тихо стонал. А значит, был по-прежнему жив, как и вся оставшаяся команда. Николай мог бы назвать это чудом, не заплати он страшную цену речным хозяйкам. Верят ли остальные, что грека просто не успели спасти? Или предпочитают вообще не задумываться, не в силах понять сверхъестественное?

Рана у Краддока была трудной, хоть и не смертельно опасной. Стрела глубоко вонзилась в мышцу бедра, и лишь по счастливой случайности не задела ни кость, ни жилу. Крови могло вытечь много, но оставлять наконечник, как в бочке затычку, теперь казалось излишней предосторожностью. Прежде чем дернуть, Николай затянул потуже обрывок ремня – еще на том берегу им перехватили ногу чуть выше раны, чтобы остановить фонтан.

– Не перестарайся, – продрав глаза, тут же вмешался Осия. – Пусть вся больная кровь выйдет!

Николай скептически хмыкнул, хотя ничего лучше предложить не мог. Другой защиты от внутренних инфекций и в помине не было. Разве что прижечь рану каленым железом – это тоже сделали вскоре для пущей уверенности. Пациент шептал проклятия, несовместимые с жизнью лекарей, доведись им сбыться. Но ни разу не сорвался на крик – в любое мгновение маленький отряд мог быть обнаружен. И так искушали судьбу, безнаказанно прохрапев полдня!

В ладони у Николая очутилось плоское, довольно тяжелое острие. Не костяное, какие он прежде видел у хунну. Кричное железо – прогресс, однако… Краддоку повезло: стреляли, уже отступая, наверняка издали, и кольчужная юбка смягчила удар. Многих, несмотря на доспехи, убивали с одного выстрела. И скольких еще убьют?

– Стой! – вдруг заорал вопреки осторожности Марк, вместе с Ульриком вызвавшийся охранять лагерь.

Германец лишь молча прыгнул в кусты и, после недолгой борьбы, показался оттуда, держа за волосы щуплого юношу в изорванной домотканой одежде. К горлу добычи Ульрик приставил кинжал.

– Я из крепости! – чуть не плакал юнец, дрожа от испуга. – Наемники взбунтовались, прирезали командиров, префекта вашего с квестором тоже… Либурну взяли, крепость сожгли!

– Знаем! Где остальные?

– Кто убежал, кого закололи, кого угнали… Я здесь один прячусь.

– Тоже мне, воин! – презрительно бросил Ульрик, все еще прижимая острое лезвие к горлу пленного.

– Звать как? – уже спокойнее спросил Марк.

– Люций! – обрадовался мальчишка.

И тут же добавил, должно быть, расслышав знакомый говор:

– Из Капуи родом.

– Земляки мы с тобой, выходит, – усмехнулся Марк. – В крепости пусто?

– Никого, одни развалины…

– Пойдешь туда с нами! – германец подтолкнул Люция в спину. – Соврал – пожалеешь, что родился на свет!

Шли долго – Краддок едва ковылял, опираясь на палку. Хлипкий дерн под ногами то и дело проваливался в болотную жижу и грязь. Хор обезумевших по весне лягушек грозил доконать их невольных слушателей.

Крепость и вправду сгорела почти дотла. На пепелище было пусто, как в римской церкви в дни языческих праздников. Должно быть, суеверные мятежники-варвары побросали трупы в Дунай, но даже это пейзаж не облагородило. Напротив, пустота обгоревших руин на исходе дня рождала в душе гнетущее чувство.

«Странно, – подумалось Николаю. – Кому это надо – спалить какой-никакой, а все-таки укрепленный пункт? Ведь для бунтовщиков он стал бы неплохой базой!».

Но что-то подсказывало: здравый смысл здесь бессилен. Крепость, при всей ее неказистости и убогости, была символом власти ненавистного Рима на этой земле. Бельмо на глазу, вроде Бастилии для французов. Или как советская военная база в Скрунде для маленькой, но гордой и независимой Латвии. Карфаген для того же Рима, Иерихон для древних сынов Израиля… Список можно было продолжить – хватило бы знаний из школьного курса. Все это могли сохранить и с толком использовать, но предпочли разрушить. До основанья, а затем… Ненависть – страшная сила, к тому же одна из самых неуправляемых.

– Прах к праху, – с натугой ерничал Краддок. – Дерьмо к дерьму. Покойся с миром, префект наш Клавдий Георгиан, любитель мальчиков и рифмованных сказок на ночь. Благословенна рыба, что вкусит плоти твоей! Аминь!

– Заткнись! – оборвал Николай по-русски.

Как ни удивительно, поняли все.

* * *

Степь снова горела – на этот раз вдалеке от границы, на римской стороне, где десятки разрозненных поселений были хоть небогатой, но легкой добычей для мародеров. Пашням плодородной Эллады, рудникам Галлии, храмам и дворцам Апеннин пока еще ничего не грозило. А значит, резонно было предположить, что ни в Равенне, ни в Риме никто из-за этого и пах не почешет. Шестерке отрезанных от всего мира бойцов приходилось рассчитывать лишь на себя.

Высунуть нос за ограду, наспех сооруженную из остатков крепостной стены, равнялось попытке самоубийства. Шестеро не могли помешать грабежу и резне, если грабить и резать принялись сотни. Больше всех по этому поводу сокрушался Ульрик, не терявший, однако, надежды.

– Готов поспорить, – раздавался его громовой рык, – что наш тринадцатый легион утопит мятежных собак в Дунае! Не сегодня, так завтра он будет здесь!

– Наш легион? – не выдержал однажды Краддок. – Когда это он стал нашим? Мы аларии, набранные по призыву. Никто из римлян не спрашивал, в каком легионе мы хотим служить!

– И хотим ли вообще служить Риму, – встрял Осия.

– Так какого черта вы не сбежали отсюда, пока могли? – кипятился Ульрик.

– Каждый живет, воюет и молится сам за себя, – философски заметил гэлл. – Пусть даже и ради общего дела. А наше дело, как только дойдет до драки – прикрыть твою безрассудную задницу. Не важно, понадобится ли она Риму, Богу, дьяволу, или все-таки нет. А легион не придет, помяни мое слово!

Услышав последнюю фразу, Ульрик взвыл, готовый броситься на пессимиста с оружием. Но, видно, устыдился – Краддок еще волочил заживавшую ногу.

– В битве гэлл боится глянуть в глаза тевтону! – только и нашлось, что сказать в ответ.

– Еще бы! – легко согласился Краддок. – Всякого страшит бездонная пустота…

В этом споре, ставшем уже почти ритуалом, Марк и Люций всегда брали сторону Ульрика. Им, истинным римлянам, наверняка льстил великодержавный патриотизм. Германца тоже можно было понять. Прожив полжизни в дикой глуши где-то на берегах Рейна, он видел в Римской Империи земную обитель богов, свет высочайшей истины в темном, погрязшем в невежестве мире. «Рим бессмертный», «сенат и римский народ» – эти слова для таких, как он, не утратили смысла. И невдомек было, что Рим исчерпал свою прежнюю мощь и медленно гниет заживо. Что сенат – лишь игрушка в руках императоров, а римский народ развращен подачками и до смерти запуган со всех сторон. Сам Николай давно это понял, ведь он родился и вырос в похожих до тошноты условиях. Опыт – его не пропьешь.

И все же разубеждать честного Ульрика фактами было бы уже слишком. Отними у верующего идеал – получишь тряпичную куклу взамен человека. Непозволительная роскошь там, где позарез нужен каждый. Ведь и Николай верил, но по-другому, вопреки желанию и надежде. В то, что легион все-таки не придет.

* * *

Размеренная, осторожная жизнь шла своим чередом. В тот день Ульрик мирно рыбачил, просунув удилище сквозь частокол над рекой, покуда Люций вытаскивал острым сучком угодивших в ров, уже полумертвых сусликов. Еды, как ни странно, хватало, чтобы не чувствовать голода. Но Николай был уверен, что скоро при таком рационе отряд навестит ужасная гостья – цинга. Ведь никакими силами нельзя было заставить Марка, а тем более Люция, пить кровь добытых животных. С другой стороны, риск поймать какую-нибудь заразу был на порядок выше для остальных. Хорошо хоть речную воду кипятить выучились – прямо в шлемах.

– Смотрите!

Самодельное копьецо Люция вдруг ткнулось в глубокий темный провал, словно по волшебству открывшийся глазу. Лопаты, с которыми не расставались, как и с оружием, позволили быстро проникнуть внутрь. Сверкнул кремень, поджигая сноп сухой травы, будто факел.

Подземелье, точь-в-точь повторявшее контуры крепости, было облицовано гладким, как детская щека, камнем. Повсюду на стенах виднелись цветные фрески, но лишь одна сохранилась достаточно хорошо, чтобы рассмотреть ее.

Стройный юноша в пурпурных одеждах, оседлав белого, в пятнах быка, вонзил ему в горло клинок. Лицо убийцы казалось Николаю странно знакомым, и все же он мог поклясться, что не видел его никогда.

Припавший к земле пес – мощный, поджарый, как гончая – тщетно пытался лизнуть кровь, что стекала вниз. В кровавой луже извивалась змея, а крупный, с изумительной точностью нарисованный скорпион жалил быку пенис. По сторонам возвышались две странно одетых фигуры с горящими факелами, и черная птица, как вестник беды, распростерла над ними крылья.

– Святилище Митры, – оповестил Краддок, похоже, знакомый со всеми богами и демонами Вселенной. – Ума не приложу, откуда оно взялось в этой гнусной дыре?

– Говорили, будто крепость построена на руинах древнего города, – робко откликнулся Люций, не в силах одолеть суеверный страх. – Такого древнего, что и в летописях о нем ни слова. Никто всерьез, вроде как, и не верил, а все же боязно проверять было.

– Пойдем отсюда! – вмешался практичный Марк. – Уж лучше ночевать у костра под небом, чем в такой сырости. Только время теряем без толку!

– Как знать, – задумчиво произнес Краддок, обходя выложенный на полу круг из камней. – Как знать…

Глава XIII

Стоять в карауле – занятие не из приятных. Вглядываясь в степь, укутанную серебристым от лунного света ночным туманом, Николай пытался вызвать в душе хоть какие-то, пусть даже отрицательные эмоции, чтобы не провалиться в сон. Лучше всего удавались злоба и страх – обстоятельства были самые, что ни на есть, подходящие.

Близкий в темноте горизонт то и дело бросал сквозь туман ленивые всполохи. Догорали деревни, пострадавшие от мятежа. Какими должны быть люди, что, лишь увидев мельком богов, спешили принести им кровавые жертвы? Или знамения свыше – только один из поводов резать и жечь?

Едва ли Николай мог понять, какие силы стоят за всем этим. Но честно пытался – аж мороз по коже. Меньше знаешь – крепче спишь, а спать как раз и нельзя было. Ни пяти минут, ни секунды, будь оно все проклято!

Дикий вопль рассеял остатки сна. Орал Марк, держась за плечо, будто раненый. Остальные вскочили на ноги, бросаясь отборной руганью в темноту.

– Змея! – сквозь зубы процедил Марк, уже овладев собой. – Мерзкая тварь!

Николай среагировал первым. Сказался весь его опыт, какой только можно приобрести на кишащих гадами караванных путях востока. Стиснув укушенное плечо Марка – до хруста, до стона, – он попытался выжать как можно больше крови из ранки, что вскоре стала зияющей, хорошо заметной даже при скудном свете костра. На всякий случай – два быстрых разреза поперек царапин от змеиных клыков. Теперь из отверстия можно было лакать, как воду, обильную кровянистую жидкость. Губительную, стоит ей только разлиться по жилам, и абсолютно безвредную, если ее проглотить. Яд Николай все-таки сплевывал как можно чаще – хоть и не боялся, но брезговал. Знакомый привкус сладкого миндаля вдруг вызвал у него тошноту.

Пока Николай высасывал яд, Осия рвал на бинты какие-то тряпки. Затем наложили повязку – не слишком туго, чтобы между кожей и тканью со скрипом мог пройти палец. Такой жгут не усиливал повреждение, но надежно перекрывал кровоток.

– Надо найти гадину, – тем временем распорядился Ульрик. – Да побыстрее, не то нападет снова.

Но обнаружилась тварь только утром – в подземелье, под осыпавшейся каменной крошкой. Серое, в черных зигзагах тело свернулось на дне неглубокой норы, готовясь к броску. С громким шипением прянуло, извиваясь, будто в агонии, и вдруг застыло, встретив собственный хвост. Ни с чем не сравнимым светом блеснул драгоценный обруч – золотая змея с рубинами глаз, древний венец небожителей и фараонов. Богиня Исида, чей запрещенный культ еще не забыли в империи, изображалась как раз в таком.

– Вот дерьмо! – прошептал еле слышно Краддок, с опаской косясь на совсем недавно живой предмет роскоши.

Похоже, и с него чудес, наконец, хватило.

Плечо у Марка жутко опухло. Он не терял сознание, но взгляд его стал невидящим и пустым, как у просветленного молитвой отшельника. Временами он громко, но неразборчиво пел и смеялся безо всякой причины.

К счастью, укушенный быстро пришел в себя – видать, не так уж и много яда попало в вену. Но что-то случилось не только с ним. Ульрика, Осию и остальных будто подменили – кучкуясь по двое, по трое, они все время переговаривались вполголоса за спиной Николая. Не оставалось сомнений, что каждый из них ночью, тайком, зачем-то совался в подземный храм. Опасная ситуация – в замкнутом, как мышеловка, пространстве и без того было трудно ужиться друг с другом. Но когда Николай почувствовал, что вот-вот сорвется, дав волю кулакам и накопившейся злобе, Ульрик сам подошел к нему.

– Надо поговорить, – коротко бросил германец.

* * *

В подземелье было по-прежнему затхло и сыро. А темень, всегда царившая в этом каменном склепе, теперь и вовсе обволокла сплошною завесой. Да и как могло быть иначе, если повязка плотно перехватила веки? Руки скручены за спиной – это тоже часть ритуала. Жутковатого, но полностью безопасного, как уверяли все пятеро.