Отзывы на книги автора «Михаил Булгаков»

Вчера был день, когда я ощутила глубокую обиду за «Мастера и Маргариту» - ведь один мой знакомый человек (назовем его Иван Кузнецов) окрестил книгу «бульварным романом». Бульварным – вы представляете?! Возмутившись, я подумала, однако, – сколько еще других Иванов Кузнецовых, не способных усмотреть в книге ну совсем ничего, кроме голой женщины на метле? Сколько и таких же, оказавшихся ослепленными «занимательными эффектами» и невидящих ничего за «сентиментальными мелодраматизмами»? Миллиарды…

Разумеется, «Мастер и Маргарита» это роман очень трудный для истолкования (особенно для Ивана Кузнецова) – он невероятно сложен, так как состоит из большого количества идейных пластов, до самого глубокого из которых вряд ли можно добраться с первого, или даже с третьего, раза. Оно и неудивительно, ведь роман тяжело писался больше 10 лет (с 1928 по 1940 гг.; причем, в 1930 году, он, доведенный до 15-ой главы, был уничтожен самим Булгаковым (не напоминает вам Мастера?), а начат заново лишь спустя 2 или 3 года). Больше 10 лет постоянной работы урывками, больше 10 лет постоянного вынашивания и обдумывания – этот роман для Булгакова не мог стать ничем иным, как о самом себе, т.е. романом о человеке, любом человеке, постоянно терзаемым, на какую половину ему податься – на черную или белую, злую или добрую. Но, как мне кажется, Булгаков нам говорит, что между самими этими половинами нет борьбы и противоборства, между ними – равенство и равноправие. Для меня это доказывается эпизодом, в котором Иешуа, через Левия Матвея, просит Воланда за Мастера и Маргариту. «Он прочитал сочинение мастера…. и просит тебя, чтобы ты взял с собой мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать…? Всего в двух строках мастер Булгаков показывает свое отношение к добру и злу. Более того, разве при прочтении романа возникает ощущение, будто отрицательные персонажи романа – Воланд, Бегемот, Коровьев, Азазелло – злы полностью, по настоящему? Воланду, например, часто присуще терпение и прощение, если не милосердие, Коровьеву – благоразумие, Бегемот вообще трудно ассоциируется с настоящим злом. В то же время, положительным персонажам присущи отрицательные черты, например, Маргарита мстительна и слишком страстна – настолько, что за ее страстью трудно углядеть настоящую любовь, Мастер – труслив и малодушен и тщетно пытается убежать от собственной совести (не зря Воланд говорит ему, что рукописи не горят – ясен пень, что не конкретно рукописи он имел ввиду), а Га-Ноцри вообще несколько подслеповат, т.к. он видит в людях лишь светлую составляющую, т.е. всего лишь половину, а не все целое.

В романе Зло на самом деле сотрудничает с Добром – зло обнажает человеческую сущность, оно помогает человеку вывернуть себя наизнанку, чтобы выдавить из него весь гной, оно буквально снимает с человека всю одежду, все его маски – и тем самым зло очищает и помещает его, нагого, как при самом рождении, в такую точку, когда приходится переосмыслить и сделать выбор, который, как я ощущаю, всегда где-то посередине. Выбор не в том, чтобы полностью отдаться белой или черной стороне, так как это просто невозможно, а в том, как совместить это в себе. Невозможно жить, отрезав от себя половину, ампутировав часть себя.

Разумеется, все в романе можно воспринимать буквально, как Иван Кузнецов, не вдаваться в анализ текста и воспринимать лишь поверхностный, сюжетный пласт книги. Можно вообще все воспринимать буквально, только тогда жизнь потеряет свои оттенки, полутона, подсмыслы и подтексты…

В заключение хочу сказать, что Леонардо да Винчи писал свои картины годами, постоянно их обдумывая и делая, бывало, всего по одному мазку в день! Михаил Булгаков писал свой, так и не законченный, роман больше 10 лет, постоянно его изменяя и внося поправки.
Поэтому невозможно думать, чтобы результатом настолько огромной работы, выстраданной за каждую строчку, стал бульварный роман. Если Ване что-то показалось неважным, и он пропустил это мимо глаз, скорее всего он этого просто не понял.

Вчера был день, когда я ощутила глубокую обиду за «Мастера и Маргариту» - ведь один мой знакомый человек (назовем его Иван Кузнецов) окрестил книгу «бульварным романом». Бульварным – вы представляете?! Возмутившись, я подумала, однако, – сколько еще других Иванов Кузнецовых, не способных усмотреть в книге ну совсем ничего, кроме голой женщины на метле? Сколько и таких же, оказавшихся ослепленными «занимательными эффектами» и невидящих ничего за «сентиментальными мелодраматизмами»? Миллиарды…

Разумеется, «Мастер и Маргарита» это роман очень трудный для истолкования (особенно для Ивана Кузнецова) – он невероятно сложен, так как состоит из большого количества идейных пластов, до самого глубокого из которых вряд ли можно добраться с первого, или даже с третьего, раза. Оно и неудивительно, ведь роман тяжело писался больше 10 лет (с 1928 по 1940 гг.; причем, в 1930 году, он, доведенный до 15-ой главы, был уничтожен самим Булгаковым (не напоминает вам Мастера?), а начат заново лишь спустя 2 или 3 года). Больше 10 лет постоянной работы урывками, больше 10 лет постоянного вынашивания и обдумывания – этот роман для Булгакова не мог стать ничем иным, как о самом себе, т.е. романом о человеке, любом человеке, постоянно терзаемым, на какую половину ему податься – на черную или белую, злую или добрую. Но, как мне кажется, Булгаков нам говорит, что между самими этими половинами нет борьбы и противоборства, между ними – равенство и равноправие. Для меня это доказывается эпизодом, в котором Иешуа, через Левия Матвея, просит Воланда за Мастера и Маргариту. «Он прочитал сочинение мастера…. и просит тебя, чтобы ты взял с собой мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать…? Всего в двух строках мастер Булгаков показывает свое отношение к добру и злу. Более того, разве при прочтении романа возникает ощущение, будто отрицательные персонажи романа – Воланд, Бегемот, Коровьев, Азазелло – злы полностью, по настоящему? Воланду, например, часто присуще терпение и прощение, если не милосердие, Коровьеву – благоразумие, Бегемот вообще трудно ассоциируется с настоящим злом. В то же время, положительным персонажам присущи отрицательные черты, например, Маргарита мстительна и слишком страстна – настолько, что за ее страстью трудно углядеть настоящую любовь, Мастер – труслив и малодушен и тщетно пытается убежать от собственной совести (не зря Воланд говорит ему, что рукописи не горят – ясен пень, что не конкретно рукописи он имел ввиду), а Га-Ноцри вообще несколько подслеповат, т.к. он видит в людях лишь светлую составляющую, т.е. всего лишь половину, а не все целое.

В романе Зло на самом деле сотрудничает с Добром – зло обнажает человеческую сущность, оно помогает человеку вывернуть себя наизнанку, чтобы выдавить из него весь гной, оно буквально снимает с человека всю одежду, все его маски – и тем самым зло очищает и помещает его, нагого, как при самом рождении, в такую точку, когда приходится переосмыслить и сделать выбор, который, как я ощущаю, всегда где-то посередине. Выбор не в том, чтобы полностью отдаться белой или черной стороне, так как это просто невозможно, а в том, как совместить это в себе. Невозможно жить, отрезав от себя половину, ампутировав часть себя.

Разумеется, все в романе можно воспринимать буквально, как Иван Кузнецов, не вдаваться в анализ текста и воспринимать лишь поверхностный, сюжетный пласт книги. Можно вообще все воспринимать буквально, только тогда жизнь потеряет свои оттенки, полутона, подсмыслы и подтексты…

В заключение хочу сказать, что Леонардо да Винчи писал свои картины годами, постоянно их обдумывая и делая, бывало, всего по одному мазку в день! Михаил Булгаков писал свой, так и не законченный, роман больше 10 лет, постоянно его изменяя и внося поправки.
Поэтому невозможно думать, чтобы результатом настолько огромной работы, выстраданной за каждую строчку, стал бульварный роман. Если Ване что-то показалось неважным, и он пропустил это мимо глаз, скорее всего он этого просто не понял.

Вчера был день, когда я ощутила глубокую обиду за «Мастера и Маргариту» - ведь один мой знакомый человек (назовем его Иван Кузнецов) окрестил книгу «бульварным романом». Бульварным – вы представляете?! Возмутившись, я подумала, однако, – сколько еще других Иванов Кузнецовых, не способных усмотреть в книге ну совсем ничего, кроме голой женщины на метле? Сколько и таких же, оказавшихся ослепленными «занимательными эффектами» и невидящих ничего за «сентиментальными мелодраматизмами»? Миллиарды…

Разумеется, «Мастер и Маргарита» это роман очень трудный для истолкования (особенно для Ивана Кузнецова) – он невероятно сложен, так как состоит из большого количества идейных пластов, до самого глубокого из которых вряд ли можно добраться с первого, или даже с третьего, раза. Оно и неудивительно, ведь роман тяжело писался больше 10 лет (с 1928 по 1940 гг.; причем, в 1930 году, он, доведенный до 15-ой главы, был уничтожен самим Булгаковым (не напоминает вам Мастера?), а начат заново лишь спустя 2 или 3 года). Больше 10 лет постоянной работы урывками, больше 10 лет постоянного вынашивания и обдумывания – этот роман для Булгакова не мог стать ничем иным, как о самом себе, т.е. романом о человеке, любом человеке, постоянно терзаемым, на какую половину ему податься – на черную или белую, злую или добрую. Но, как мне кажется, Булгаков нам говорит, что между самими этими половинами нет борьбы и противоборства, между ними – равенство и равноправие. Для меня это доказывается эпизодом, в котором Иешуа, через Левия Матвея, просит Воланда за Мастера и Маргариту. «Он прочитал сочинение мастера…. и просит тебя, чтобы ты взял с собой мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать…? Всего в двух строках мастер Булгаков показывает свое отношение к добру и злу. Более того, разве при прочтении романа возникает ощущение, будто отрицательные персонажи романа – Воланд, Бегемот, Коровьев, Азазелло – злы полностью, по настоящему? Воланду, например, часто присуще терпение и прощение, если не милосердие, Коровьеву – благоразумие, Бегемот вообще трудно ассоциируется с настоящим злом. В то же время, положительным персонажам присущи отрицательные черты, например, Маргарита мстительна и слишком страстна – настолько, что за ее страстью трудно углядеть настоящую любовь, Мастер – труслив и малодушен и тщетно пытается убежать от собственной совести (не зря Воланд говорит ему, что рукописи не горят – ясен пень, что не конкретно рукописи он имел ввиду), а Га-Ноцри вообще несколько подслеповат, т.к. он видит в людях лишь светлую составляющую, т.е. всего лишь половину, а не все целое.

В романе Зло на самом деле сотрудничает с Добром – зло обнажает человеческую сущность, оно помогает человеку вывернуть себя наизнанку, чтобы выдавить из него весь гной, оно буквально снимает с человека всю одежду, все его маски – и тем самым зло очищает и помещает его, нагого, как при самом рождении, в такую точку, когда приходится переосмыслить и сделать выбор, который, как я ощущаю, всегда где-то посередине. Выбор не в том, чтобы полностью отдаться белой или черной стороне, так как это просто невозможно, а в том, как совместить это в себе. Невозможно жить, отрезав от себя половину, ампутировав часть себя.

Разумеется, все в романе можно воспринимать буквально, как Иван Кузнецов, не вдаваться в анализ текста и воспринимать лишь поверхностный, сюжетный пласт книги. Можно вообще все воспринимать буквально, только тогда жизнь потеряет свои оттенки, полутона, подсмыслы и подтексты…

В заключение хочу сказать, что Леонардо да Винчи писал свои картины годами, постоянно их обдумывая и делая, бывало, всего по одному мазку в день! Михаил Булгаков писал свой, так и не законченный, роман больше 10 лет, постоянно его изменяя и внося поправки.
Поэтому невозможно думать, чтобы результатом настолько огромной работы, выстраданной за каждую строчку, стал бульварный роман. Если Ване что-то показалось неважным, и он пропустил это мимо глаз, скорее всего он этого просто не понял.

О, сколько таких вот псов, как Шарик, бродило раньше по России-матушке и бродит до сих пор. Бедных, несчастных, голодных, побитых, потерянных. Псов с ошпаренными боками, промерзшим нутром, истерзанными душами и ранеными сердцами. Псов, брошенных на произвол судьбы, рыскающих в подворотнях и вынужденных довольствоваться рытьем в помойках и объедками с барского стола.

Когда-то таких вот Шариков называли бобылями, когда-то люмпен-пролетариатом. Сейчас же они зовутся деклассированными элементами, или попросту безработными, попрошайками, иждивенцами, бродягами, сумасшедшими, маргиналами. И если такого голодного, ободранного Шарика поманить обещаниями сытой жизни, в которой у всех Шариков (и не только у Шариков, но и вообще у всех) якобы сразу же и в один миг всего будет поровну и в достаточном количестве, хорошенько и прочненько внедрить в его бедный, больной, слабоумный мозг эту идейку или, проще говоря, провести над ним некий эксперимент, о чем, к слову, он даже и не будет подозревать, то мы сможем понаблюдать за тем, как Шарики постепенно будут превращаться в Полиграфов Полиграфовичей Шариковых.

Однако, не стоит забывать о том, что подобного рода эксперименты чреваты тем, что Шарики, став Полиграфами Полиграфовичами, распустяться до такой степени, что начнут гадить в парадных, пачкать мраморные лестницы, воровать калоши (и не только калоши, а кое-чего и покрупнее), с завидным постоянством заливать за воротник, хамить, грубить, материться, шляться по кабакам, горланить песни под балалайку, а в перерывах этого лихого действа гордо и важно восседать в своих кабинетах, занимая посты начальников каких-нибудь подотделов и все им, конечно же, будет сходить с рук. А где-то рядом неизменно будут суетиться Швондеры, нашептывая им в уши всяческие идиотские лозунги и призывы.

И ведь ясно, как божий день, что Шариковы при покровительстве и поддержке Швондеров становятся до жути опасным народом. Охочие до халявы, они не пощадят ни тех, кто вытащил их из подворотни, ни даже самих Швондеров. Да, собственно, и поделом им - и тем, и другим. Первые не будут впредь устраивать подобных - сомнительного свойства - экспериментов, результатом которых будет выдворение их же самих из своего собственного жилища. Вторые... А что вторые? Швондеры, кажется, не умеют извлекать уроков, так что им просто поделом. Ну а Шариковы продолжат сидеть в своих кабинетах и не покинут их до тех пор, пока экспериментаторы не решатся на очередной эксперимент по созданию других Шариковых. Более стойких, более боевитых и более жизнеспособных.

Только вот бродячие дворовые псы совершенно не виноваты в том, что из них постоянно пытаются сделать Шариковых, и снова и снова превращают их в орудие революций, переворотов и путчей. Псов, как мне кажется, просто нужно кормить сытно, держать в тепле и ни в коем случае не пересаживать в их мозги чужие гипофизы, а в половые органы семенные железы и тогда Шарики будут с преданностью смотреть в глаза, довольно и сыто тявкать на пришедшего гостя и мирно подремывать в своих конурах. Но, кажется, это уже совсем другая история.

Так что, друзья, читайте Булгакова, наслаждайтесь его творчеством и помните - зачастую собачьи сердца бывают гораздо теплее, чем человеческие. И на сей раз это вовсе не метафора.

"Белая гвардия на голову разбита,
а Красную армию никто не разобьёт."

Белую гвардию давным давно бросили за ненадобностью, уничтожили и забыли, а "Белую гвардию" - нет.

Это история о войне в Киеве, но несмотря на полнейшую разруху, которая царит в Городе, его клозетах и головах, роман создаёт необъяснимое, но ясное ощущение уюта. Это потому, что в ту стальную дружбу, которая окружает семью Турбиных, хочется нырнуть даже под угрозой войны. Писатель смог сделать зимний, охваченный погромами, Киев притягательным местом, ни разу даже не назвав его иначе, чем Город. Только так и только с заглавной буквы. Будто не существует других городов и других дружб. Будто только эти будут существовать вечно.

И нам повезло - до сих пор белогвардейский Киев практически весь на месте. Даже атмосфера подыграла, потому что пока я читал роман, Андреевский спуск пребывал в опустошении (его ремонтировали перед тем, как отдать на произвол Евро-фанов). До сих пор на спуске можно найти дом с квартирой Турбиных - Алексеевский спуск, 13. В доме до сих пор можно поглазеть на кабинет, в котором Михаил Булгаков с Алексеем Турбиным лечили своих любимых сифилитиков. Кстати, не сифилитикам вход воспрещен - в кабинет можно только заглянуть из гостиной. Зато по самой гостиной можно хоть сейчас шагать и хором петь "Боже царя храни", искушая петлюровцев и пугая Василису. Здесь все так же, только лучше, потому что установили еще и кондиционер. Но все-таки это не столько весело, сколько тревожно. Поэтому в гостиной навсегда осталось шесть часов вечера декабря знаменитого 1918 года.

Но счастье есть, потому что вместо всех политических слоганов гражданской войны, вытатуированных Николкой на груди камина, до наших дней отчетливо видна только одна запись: "Лен я взял билет на Аид". Конечно, имеется в виду Аида - любимая опера Булгакова и Преображенского, которая до сих пор ставится в Городе. На неё до сих пор можно взять билеты, что и сделала Лен.

Билеты эти - большой луч света, пробивающегося через тоннель, в котором лежит и умирает эпизодическая мать Турбиных, успевая сказать только: "Дружно...живите". Чтобы последняя буква больше не стиралась из "Аиды" так подло.

"Белая гвардия на голову разбита,
а Красную армию никто не разобьёт."

Белую гвардию давным давно бросили за ненадобностью, уничтожили и забыли, а "Белую гвардию" - нет.

Это история о войне в Киеве, но несмотря на полнейшую разруху, которая царит в Городе, его клозетах и головах, роман создаёт необъяснимое, но ясное ощущение уюта. Это потому, что в ту стальную дружбу, которая окружает семью Турбиных, хочется нырнуть даже под угрозой войны. Писатель смог сделать зимний, охваченный погромами, Киев притягательным местом, ни разу даже не назвав его иначе, чем Город. Только так и только с заглавной буквы. Будто не существует других городов и других дружб. Будто только эти будут существовать вечно.

И нам повезло - до сих пор белогвардейский Киев практически весь на месте. Даже атмосфера подыграла, потому что пока я читал роман, Андреевский спуск пребывал в опустошении (его ремонтировали перед тем, как отдать на произвол Евро-фанов). До сих пор на спуске можно найти дом с квартирой Турбиных - Алексеевский спуск, 13. В доме до сих пор можно поглазеть на кабинет, в котором Михаил Булгаков с Алексеем Турбиным лечили своих любимых сифилитиков. Кстати, не сифилитикам вход воспрещен - в кабинет можно только заглянуть из гостиной. Зато по самой гостиной можно хоть сейчас шагать и хором петь "Боже царя храни", искушая петлюровцев и пугая Василису. Здесь все так же, только лучше, потому что установили еще и кондиционер. Но все-таки это не столько весело, сколько тревожно. Поэтому в гостиной навсегда осталось шесть часов вечера декабря знаменитого 1918 года.

Но счастье есть, потому что вместо всех политических слоганов гражданской войны, вытатуированных Николкой на груди камина, до наших дней отчетливо видна только одна запись: "Лен я взял билет на Аид". Конечно, имеется в виду Аида - любимая опера Булгакова и Преображенского, которая до сих пор ставится в Городе. На неё до сих пор можно взять билеты, что и сделала Лен.

Билеты эти - большой луч света, пробивающегося через тоннель, в котором лежит и умирает эпизодическая мать Турбиных, успевая сказать только: "Дружно...живите". Чтобы последняя буква больше не стиралась из "Аиды" так подло.

"Белая гвардия на голову разбита,
а Красную армию никто не разобьёт."

Белую гвардию давным давно бросили за ненадобностью, уничтожили и забыли, а "Белую гвардию" - нет.

Это история о войне в Киеве, но несмотря на полнейшую разруху, которая царит в Городе, его клозетах и головах, роман создаёт необъяснимое, но ясное ощущение уюта. Это потому, что в ту стальную дружбу, которая окружает семью Турбиных, хочется нырнуть даже под угрозой войны. Писатель смог сделать зимний, охваченный погромами, Киев притягательным местом, ни разу даже не назвав его иначе, чем Город. Только так и только с заглавной буквы. Будто не существует других городов и других дружб. Будто только эти будут существовать вечно.

И нам повезло - до сих пор белогвардейский Киев практически весь на месте. Даже атмосфера подыграла, потому что пока я читал роман, Андреевский спуск пребывал в опустошении (его ремонтировали перед тем, как отдать на произвол Евро-фанов). До сих пор на спуске можно найти дом с квартирой Турбиных - Алексеевский спуск, 13. В доме до сих пор можно поглазеть на кабинет, в котором Михаил Булгаков с Алексеем Турбиным лечили своих любимых сифилитиков. Кстати, не сифилитикам вход воспрещен - в кабинет можно только заглянуть из гостиной. Зато по самой гостиной можно хоть сейчас шагать и хором петь "Боже царя храни", искушая петлюровцев и пугая Василису. Здесь все так же, только лучше, потому что установили еще и кондиционер. Но все-таки это не столько весело, сколько тревожно. Поэтому в гостиной навсегда осталось шесть часов вечера декабря знаменитого 1918 года.

Но счастье есть, потому что вместо всех политических слоганов гражданской войны, вытатуированных Николкой на груди камина, до наших дней отчетливо видна только одна запись: "Лен я взял билет на Аид". Конечно, имеется в виду Аида - любимая опера Булгакова и Преображенского, которая до сих пор ставится в Городе. На неё до сих пор можно взять билеты, что и сделала Лен.

Билеты эти - большой луч света, пробивающегося через тоннель, в котором лежит и умирает эпизодическая мать Турбиных, успевая сказать только: "Дружно...живите". Чтобы последняя буква больше не стиралась из "Аиды" так подло.

Рецензии на "Мастер и Маргариту" проще издавать отдельными томами. Поэтому буду краток и заранее приношу извинения за упрощения и терминологию ремесленника, учащегося писать стилосом. Впрочем, все это не стыдно даже японцу.

Никто не станет отрицать того факта, что Дьявол всегда противопоставляется Богу. Бог - есть абсолютное совершенство во всем и Дьявол, соответственно, абсолютное несовершенство. Если утрировать, то Бог - Сила, а Дьявол - Слабость. Бог - Честность, а Дьявол - Ложь. Бог - Добро, а Дьявол - Зло. И т.д. Все бы было ничего, но в реальном мире понятия эти изначально неоднозначны. Где-то в высокородной диалектике мы можем себе представить некую вещь, способную развиваться до бесконечности, улетая куда-то ввысь, за пределы Вселенной. Где-то там, далеко-далеко эта вещь станет идеальной, совершенной и примет божественные очертания. Также и Дьявол нам видится огненной бездной, куда можно опускаться все ниже и ниже. А там все жарче и жарче. Некоторые любят погорячее. В реальном же мире перед нами нечто доброе и хорошее, то, что можно совершенствовать и совершенствовать. Нет предела доброте. Злобное же и плохое имеет в наших понятиях вполне реальные очертания, ибо этого мы боимся и предпочитаем знать его в лицо. То есть, Бог - нечто далекое и необъятное, а Дьявол - вот он, перед нами, он более-менее прост и понятен.

При подобных раскладах человек попадает в этом мир уже с какой-то частью закрепленного навсегда несовершенства, то есть - с дьявольской природой и ничего с ней ему уже не сделать. Другая же часть, способная развиваться бесконечно, так называемая "божественная" (точнее бы было сказать "стремящаяся к совершенству"), должна уравновесить или переполнить наш дьявольский вес и тем самым искупить нас в наших же глазах или глазах общества. Это кому как нравится. Представьте, что ночной наемный убийца днем работает хирургом, чтобы иметь возможность спасать невинные человеческие жертвы (а заодно и потренироваться во владении скальпелем) и спасать в том количестве, в каком он по ночам снижает баланс. Будет ли его добро иметь больший вес, чем зло? Может ли добро вообще быть базарным, где за пару бочек меда предлагают ложку особенного дегтя, того, что растворяется, не меняя цвета и вкуса меда?

Если помнить, что управляют нами наши слабости, а совсем не сильные стороны, то выходит, что потаенный смысл всех наших поступков имеет дьявольскую природу. Божественное на службе у дьявольского. Может ли быть иначе? Ведь иногда мы приходим к так называемому состоянию счастья, когда ощущаем собственную полноценность, нам хорошо и жизнь переливается всеми лучезарными красками бытия. В кругу единомышленников, рядом с людьми, поддерживающими нас, выразившими и разделившими наши и свои начинания в чем-либо, будь то научная статья, литературщина или каменное изваяние, наконец, ощутившими духовную близость где угодно, с кем угодно, когда угодно. Наше несовершенство куда-то скрывается, не беспокоит нас. Но оно есть. Суслик есть, он никуда не делся. Мы лишь обманываем себя, обманываем вместе с кем-то, ибо обманывать вместе проще, у нас появляется вера в собственное совершенство, которое на самом деле выливается лишь в более качественную службу божественного на службе у дьявольского.

Человек, что скрывает свои слабые стороны, скрывает свою дьявольскую принадлежность. Человек, что выставляет свои слабости напоказ, проповедует массам дьявольское учение. Человек, что давит на других своим предполагаемым совершенством, провоцирует и способствует возникновению новых дьявольских очагов возгорания. Ни одна религия не преподносит нам Бога, а подсовывает так называемого Сына Божьего. Оно и понятно, ибо люди в человеке тут же найдут недостатки, а Бога никто не должен лапать своими клешнями. Сын же Божий, с него спросу меньше, он может иметь и слабые стороны, и сильные. Слабые стороны Божьего Сына религия всячески прикрывает, обманывает людей, придумывает всякую волшебную чепуху. Этот обман и разумен, и предсказуем. Если бы тот же Иисус не ходил по воде и не доставал из-за пазухи еду для целого народа, то как бы люди поверили в его божественную принадлежность. Если бы Будда не воспылал вдруг ни с того, ни с сего любовью ко всему живому на земле (а по идее ему должно было быть на всех начхать, ибо единственное, что занимает буддиста - это приход индивидуальной нирваны), то как бы он мог привлечь внимание абсолютно всех на отдельно взятом континенте.

Таким образом, религия посредством Сынов Божьих несет нам человеческую основу со всеми ее недостатками. По сути, отдельно взятая религия несет нам какую-то часть (как можно большую) совершенной божественной основы (разумеется, от этой основы ничего, как от таковой, взять нельзя, можно лишь задать направление), сдобренной хорошим куском дьявольской составляющей. Последнее всячески закамуфлировано и спрятано от глаз, но всегда находится богохульниками без проблем. Бог же непогрешим и найти у него недостатки невозможно. До тех пор, пока Богу будет дано какое-то человеческое выражение, он не сможет удовлетворить абсолютно все человечество. Эта часть божественного выбирается инициаторами религии по той причине, ибо они в ней разбираются наилучшим образом, а потому она им наиболее выгодна. Но что им делать теперь с Дьяволом, ибо они не могут признать наличие дьявольского в Божьем сыне (да, к тому же, они эту дьявольскую часть спрятали и всячески от нее отказываются)? Самое время вспомнить о том, что осталось в божественной основе и что они в силу узости мышления любого человеческого организма не смогли притащить в свою религию. Эта часть выглядит самой ненужной, более того - она опасна, ибо ее может подобрать кто-то другой. Ее и выдают за Дьявола. И у религии будет много времени на то, чтобы придать этой части злокозненный и ужасающий вид, расписать наказания и меры воздействия.

Затем приходит другая религия, оттяпывает свой, несколько другой кусок от совершенной основы, куда частично попадает то, что предыдущая религия выдала за дьявольское. И начинаются бессмысленные и бесконечные войны. Но что же при этом делает Дьявол? А Дьявол сидит и смеется. Он остался при своих, его, в силу ханжества, личных амбиций, лжи - в силу человеческого несовершенства, вообще забыли. Им обозвали самого Бога и сами же с собой воюют. Так можно ли Дьявола называть таковым и есть ли он в принципе в человеческом обществе в таком виде, в каком принято его видеть?

Теперь значит, что сделал Булгаков. Он изобразил нам Дьявола человеческого. Использовал его как противовес сыну Божьему и сын Божий у него получился не совсем такой, каким его привыкли видеть все православные. При этом же Божественная основа осталась прежней. Сие вызвало недовольство лишь небольшой части паствы, ибо в основном никто ничего не понял из--за литературной формы произведения и общей незамутненности сознания верующих. По аналогии с Богом, Дьявол не может иметь человеческого воплощения. Даже чисто математически. Если вы глумитесь над Дьяволом, то вы глумитесь и над Богом. Бог и Дьявол - две крайности.

Вероятно, "Мастер и Маргарита" была выходом для какой-то части человечества и самого Булгакова, ибо православная вера записала их в ту самую часть, что с успехом выдает за дьявольскую. Но, если вы изобразили Дьявола в человеческом воплощении, то по аналогии должен быть и Бог. Если вы превозносите Бога где-то в райских кущах, а Дьявол при этом вот он, бегает рядом в грязной ночной рубашке и подвергается критике, то вы и себя причисляете к лику Божьему. Привет вам всем, обуреваемым гордыней, празднословием и летающим в мечтах о вечном. Всякие же архаичные ссылки на то, что Дьявол прятался под кроватью у Каина до тех пор, покуда Авель не наступил ему на хвост, воспринимаю как очень старый прикол в рамках фекалий слоненка, которого по чистой случайности занесло в палеозой и он там чудненько сохранился, опившись кока-колы.

Но, сразу бросается в глаза то, что дьявольская свита получилась у автора не отрицающей Бога, а изъятой откуда-то из Божественной основы. Ни у кого нет сомнений в собственных симпатиях и симпатиях самого Булгакова по отношению к Фаготу, Бегемоту, даже Азазелло. В этом отношении и на основании всего вышесказанного Булгаков абсолютно прав (с ним бы согласился и Ф.М.Достоевский) - дьявольское в нас, это часть нас самих и врагов нужно держать еще ближе. Даже если они враги.

Рецензии на "Мастер и Маргариту" проще издавать отдельными томами. Поэтому буду краток и заранее приношу извинения за упрощения и терминологию ремесленника, учащегося писать стилосом. Впрочем, все это не стыдно даже японцу.

Никто не станет отрицать того факта, что Дьявол всегда противопоставляется Богу. Бог - есть абсолютное совершенство во всем и Дьявол, соответственно, абсолютное несовершенство. Если утрировать, то Бог - Сила, а Дьявол - Слабость. Бог - Честность, а Дьявол - Ложь. Бог - Добро, а Дьявол - Зло. И т.д. Все бы было ничего, но в реальном мире понятия эти изначально неоднозначны. Где-то в высокородной диалектике мы можем себе представить некую вещь, способную развиваться до бесконечности, улетая куда-то ввысь, за пределы Вселенной. Где-то там, далеко-далеко эта вещь станет идеальной, совершенной и примет божественные очертания. Также и Дьявол нам видится огненной бездной, куда можно опускаться все ниже и ниже. А там все жарче и жарче. Некоторые любят погорячее. В реальном же мире перед нами нечто доброе и хорошее, то, что можно совершенствовать и совершенствовать. Нет предела доброте. Злобное же и плохое имеет в наших понятиях вполне реальные очертания, ибо этого мы боимся и предпочитаем знать его в лицо. То есть, Бог - нечто далекое и необъятное, а Дьявол - вот он, перед нами, он более-менее прост и понятен.

При подобных раскладах человек попадает в этом мир уже с какой-то частью закрепленного навсегда несовершенства, то есть - с дьявольской природой и ничего с ней ему уже не сделать. Другая же часть, способная развиваться бесконечно, так называемая "божественная" (точнее бы было сказать "стремящаяся к совершенству"), должна уравновесить или переполнить наш дьявольский вес и тем самым искупить нас в наших же глазах или глазах общества. Это кому как нравится. Представьте, что ночной наемный убийца днем работает хирургом, чтобы иметь возможность спасать невинные человеческие жертвы (а заодно и потренироваться во владении скальпелем) и спасать в том количестве, в каком он по ночам снижает баланс. Будет ли его добро иметь больший вес, чем зло? Может ли добро вообще быть базарным, где за пару бочек меда предлагают ложку особенного дегтя, того, что растворяется, не меняя цвета и вкуса меда?

Если помнить, что управляют нами наши слабости, а совсем не сильные стороны, то выходит, что потаенный смысл всех наших поступков имеет дьявольскую природу. Божественное на службе у дьявольского. Может ли быть иначе? Ведь иногда мы приходим к так называемому состоянию счастья, когда ощущаем собственную полноценность, нам хорошо и жизнь переливается всеми лучезарными красками бытия. В кругу единомышленников, рядом с людьми, поддерживающими нас, выразившими и разделившими наши и свои начинания в чем-либо, будь то научная статья, литературщина или каменное изваяние, наконец, ощутившими духовную близость где угодно, с кем угодно, когда угодно. Наше несовершенство куда-то скрывается, не беспокоит нас. Но оно есть. Суслик есть, он никуда не делся. Мы лишь обманываем себя, обманываем вместе с кем-то, ибо обманывать вместе проще, у нас появляется вера в собственное совершенство, которое на самом деле выливается лишь в более качественную службу божественного на службе у дьявольского.

Человек, что скрывает свои слабые стороны, скрывает свою дьявольскую принадлежность. Человек, что выставляет свои слабости напоказ, проповедует массам дьявольское учение. Человек, что давит на других своим предполагаемым совершенством, провоцирует и способствует возникновению новых дьявольских очагов возгорания. Ни одна религия не преподносит нам Бога, а подсовывает так называемого Сына Божьего. Оно и понятно, ибо люди в человеке тут же найдут недостатки, а Бога никто не должен лапать своими клешнями. Сын же Божий, с него спросу меньше, он может иметь и слабые стороны, и сильные. Слабые стороны Божьего Сына религия всячески прикрывает, обманывает людей, придумывает всякую волшебную чепуху. Этот обман и разумен, и предсказуем. Если бы тот же Иисус не ходил по воде и не доставал из-за пазухи еду для целого народа, то как бы люди поверили в его божественную принадлежность. Если бы Будда не воспылал вдруг ни с того, ни с сего любовью ко всему живому на земле (а по идее ему должно было быть на всех начхать, ибо единственное, что занимает буддиста - это приход индивидуальной нирваны), то как бы он мог привлечь внимание абсолютно всех на отдельно взятом континенте.

Таким образом, религия посредством Сынов Божьих несет нам человеческую основу со всеми ее недостатками. По сути, отдельно взятая религия несет нам какую-то часть (как можно большую) совершенной божественной основы (разумеется, от этой основы ничего, как от таковой, взять нельзя, можно лишь задать направление), сдобренной хорошим куском дьявольской составляющей. Последнее всячески закамуфлировано и спрятано от глаз, но всегда находится богохульниками без проблем. Бог же непогрешим и найти у него недостатки невозможно. До тех пор, пока Богу будет дано какое-то человеческое выражение, он не сможет удовлетворить абсолютно все человечество. Эта часть божественного выбирается инициаторами религии по той причине, ибо они в ней разбираются наилучшим образом, а потому она им наиболее выгодна. Но что им делать теперь с Дьяволом, ибо они не могут признать наличие дьявольского в Божьем сыне (да, к тому же, они эту дьявольскую часть спрятали и всячески от нее отказываются)? Самое время вспомнить о том, что осталось в божественной основе и что они в силу узости мышления любого человеческого организма не смогли притащить в свою религию. Эта часть выглядит самой ненужной, более того - она опасна, ибо ее может подобрать кто-то другой. Ее и выдают за Дьявола. И у религии будет много времени на то, чтобы придать этой части злокозненный и ужасающий вид, расписать наказания и меры воздействия.

Затем приходит другая религия, оттяпывает свой, несколько другой кусок от совершенной основы, куда частично попадает то, что предыдущая религия выдала за дьявольское. И начинаются бессмысленные и бесконечные войны. Но что же при этом делает Дьявол? А Дьявол сидит и смеется. Он остался при своих, его, в силу ханжества, личных амбиций, лжи - в силу человеческого несовершенства, вообще забыли. Им обозвали самого Бога и сами же с собой воюют. Так можно ли Дьявола называть таковым и есть ли он в принципе в человеческом обществе в таком виде, в каком принято его видеть?

Теперь значит, что сделал Булгаков. Он изобразил нам Дьявола человеческого. Использовал его как противовес сыну Божьему и сын Божий у него получился не совсем такой, каким его привыкли видеть все православные. При этом же Божественная основа осталась прежней. Сие вызвало недовольство лишь небольшой части паствы, ибо в основном никто ничего не понял из--за литературной формы произведения и общей незамутненности сознания верующих. По аналогии с Богом, Дьявол не может иметь человеческого воплощения. Даже чисто математически. Если вы глумитесь над Дьяволом, то вы глумитесь и над Богом. Бог и Дьявол - две крайности.

Вероятно, "Мастер и Маргарита" была выходом для какой-то части человечества и самого Булгакова, ибо православная вера записала их в ту самую часть, что с успехом выдает за дьявольскую. Но, если вы изобразили Дьявола в человеческом воплощении, то по аналогии должен быть и Бог. Если вы превозносите Бога где-то в райских кущах, а Дьявол при этом вот он, бегает рядом в грязной ночной рубашке и подвергается критике, то вы и себя причисляете к лику Божьему. Привет вам всем, обуреваемым гордыней, празднословием и летающим в мечтах о вечном. Всякие же архаичные ссылки на то, что Дьявол прятался под кроватью у Каина до тех пор, покуда Авель не наступил ему на хвост, воспринимаю как очень старый прикол в рамках фекалий слоненка, которого по чистой случайности занесло в палеозой и он там чудненько сохранился, опившись кока-колы.

Но, сразу бросается в глаза то, что дьявольская свита получилась у автора не отрицающей Бога, а изъятой откуда-то из Божественной основы. Ни у кого нет сомнений в собственных симпатиях и симпатиях самого Булгакова по отношению к Фаготу, Бегемоту, даже Азазелло. В этом отношении и на основании всего вышесказанного Булгаков абсолютно прав (с ним бы согласился и Ф.М.Достоевский) - дьявольское в нас, это часть нас самих и врагов нужно держать еще ближе. Даже если они враги.

Рецензии на "Мастер и Маргариту" проще издавать отдельными томами. Поэтому буду краток и заранее приношу извинения за упрощения и терминологию ремесленника, учащегося писать стилосом. Впрочем, все это не стыдно даже японцу.

Никто не станет отрицать того факта, что Дьявол всегда противопоставляется Богу. Бог - есть абсолютное совершенство во всем и Дьявол, соответственно, абсолютное несовершенство. Если утрировать, то Бог - Сила, а Дьявол - Слабость. Бог - Честность, а Дьявол - Ложь. Бог - Добро, а Дьявол - Зло. И т.д. Все бы было ничего, но в реальном мире понятия эти изначально неоднозначны. Где-то в высокородной диалектике мы можем себе представить некую вещь, способную развиваться до бесконечности, улетая куда-то ввысь, за пределы Вселенной. Где-то там, далеко-далеко эта вещь станет идеальной, совершенной и примет божественные очертания. Также и Дьявол нам видится огненной бездной, куда можно опускаться все ниже и ниже. А там все жарче и жарче. Некоторые любят погорячее. В реальном же мире перед нами нечто доброе и хорошее, то, что можно совершенствовать и совершенствовать. Нет предела доброте. Злобное же и плохое имеет в наших понятиях вполне реальные очертания, ибо этого мы боимся и предпочитаем знать его в лицо. То есть, Бог - нечто далекое и необъятное, а Дьявол - вот он, перед нами, он более-менее прост и понятен.

При подобных раскладах человек попадает в этом мир уже с какой-то частью закрепленного навсегда несовершенства, то есть - с дьявольской природой и ничего с ней ему уже не сделать. Другая же часть, способная развиваться бесконечно, так называемая "божественная" (точнее бы было сказать "стремящаяся к совершенству"), должна уравновесить или переполнить наш дьявольский вес и тем самым искупить нас в наших же глазах или глазах общества. Это кому как нравится. Представьте, что ночной наемный убийца днем работает хирургом, чтобы иметь возможность спасать невинные человеческие жертвы (а заодно и потренироваться во владении скальпелем) и спасать в том количестве, в каком он по ночам снижает баланс. Будет ли его добро иметь больший вес, чем зло? Может ли добро вообще быть базарным, где за пару бочек меда предлагают ложку особенного дегтя, того, что растворяется, не меняя цвета и вкуса меда?

Если помнить, что управляют нами наши слабости, а совсем не сильные стороны, то выходит, что потаенный смысл всех наших поступков имеет дьявольскую природу. Божественное на службе у дьявольского. Может ли быть иначе? Ведь иногда мы приходим к так называемому состоянию счастья, когда ощущаем собственную полноценность, нам хорошо и жизнь переливается всеми лучезарными красками бытия. В кругу единомышленников, рядом с людьми, поддерживающими нас, выразившими и разделившими наши и свои начинания в чем-либо, будь то научная статья, литературщина или каменное изваяние, наконец, ощутившими духовную близость где угодно, с кем угодно, когда угодно. Наше несовершенство куда-то скрывается, не беспокоит нас. Но оно есть. Суслик есть, он никуда не делся. Мы лишь обманываем себя, обманываем вместе с кем-то, ибо обманывать вместе проще, у нас появляется вера в собственное совершенство, которое на самом деле выливается лишь в более качественную службу божественного на службе у дьявольского.

Человек, что скрывает свои слабые стороны, скрывает свою дьявольскую принадлежность. Человек, что выставляет свои слабости напоказ, проповедует массам дьявольское учение. Человек, что давит на других своим предполагаемым совершенством, провоцирует и способствует возникновению новых дьявольских очагов возгорания. Ни одна религия не преподносит нам Бога, а подсовывает так называемого Сына Божьего. Оно и понятно, ибо люди в человеке тут же найдут недостатки, а Бога никто не должен лапать своими клешнями. Сын же Божий, с него спросу меньше, он может иметь и слабые стороны, и сильные. Слабые стороны Божьего Сына религия всячески прикрывает, обманывает людей, придумывает всякую волшебную чепуху. Этот обман и разумен, и предсказуем. Если бы тот же Иисус не ходил по воде и не доставал из-за пазухи еду для целого народа, то как бы люди поверили в его божественную принадлежность. Если бы Будда не воспылал вдруг ни с того, ни с сего любовью ко всему живому на земле (а по идее ему должно было быть на всех начхать, ибо единственное, что занимает буддиста - это приход индивидуальной нирваны), то как бы он мог привлечь внимание абсолютно всех на отдельно взятом континенте.

Таким образом, религия посредством Сынов Божьих несет нам человеческую основу со всеми ее недостатками. По сути, отдельно взятая религия несет нам какую-то часть (как можно большую) совершенной божественной основы (разумеется, от этой основы ничего, как от таковой, взять нельзя, можно лишь задать направление), сдобренной хорошим куском дьявольской составляющей. Последнее всячески закамуфлировано и спрятано от глаз, но всегда находится богохульниками без проблем. Бог же непогрешим и найти у него недостатки невозможно. До тех пор, пока Богу будет дано какое-то человеческое выражение, он не сможет удовлетворить абсолютно все человечество. Эта часть божественного выбирается инициаторами религии по той причине, ибо они в ней разбираются наилучшим образом, а потому она им наиболее выгодна. Но что им делать теперь с Дьяволом, ибо они не могут признать наличие дьявольского в Божьем сыне (да, к тому же, они эту дьявольскую часть спрятали и всячески от нее отказываются)? Самое время вспомнить о том, что осталось в божественной основе и что они в силу узости мышления любого человеческого организма не смогли притащить в свою религию. Эта часть выглядит самой ненужной, более того - она опасна, ибо ее может подобрать кто-то другой. Ее и выдают за Дьявола. И у религии будет много времени на то, чтобы придать этой части злокозненный и ужасающий вид, расписать наказания и меры воздействия.

Затем приходит другая религия, оттяпывает свой, несколько другой кусок от совершенной основы, куда частично попадает то, что предыдущая религия выдала за дьявольское. И начинаются бессмысленные и бесконечные войны. Но что же при этом делает Дьявол? А Дьявол сидит и смеется. Он остался при своих, его, в силу ханжества, личных амбиций, лжи - в силу человеческого несовершенства, вообще забыли. Им обозвали самого Бога и сами же с собой воюют. Так можно ли Дьявола называть таковым и есть ли он в принципе в человеческом обществе в таком виде, в каком принято его видеть?

Теперь значит, что сделал Булгаков. Он изобразил нам Дьявола человеческого. Использовал его как противовес сыну Божьему и сын Божий у него получился не совсем такой, каким его привыкли видеть все православные. При этом же Божественная основа осталась прежней. Сие вызвало недовольство лишь небольшой части паствы, ибо в основном никто ничего не понял из--за литературной формы произведения и общей незамутненности сознания верующих. По аналогии с Богом, Дьявол не может иметь человеческого воплощения. Даже чисто математически. Если вы глумитесь над Дьяволом, то вы глумитесь и над Богом. Бог и Дьявол - две крайности.

Вероятно, "Мастер и Маргарита" была выходом для какой-то части человечества и самого Булгакова, ибо православная вера записала их в ту самую часть, что с успехом выдает за дьявольскую. Но, если вы изобразили Дьявола в человеческом воплощении, то по аналогии должен быть и Бог. Если вы превозносите Бога где-то в райских кущах, а Дьявол при этом вот он, бегает рядом в грязной ночной рубашке и подвергается критике, то вы и себя причисляете к лику Божьему. Привет вам всем, обуреваемым гордыней, празднословием и летающим в мечтах о вечном. Всякие же архаичные ссылки на то, что Дьявол прятался под кроватью у Каина до тех пор, покуда Авель не наступил ему на хвост, воспринимаю как очень старый прикол в рамках фекалий слоненка, которого по чистой случайности занесло в палеозой и он там чудненько сохранился, опившись кока-колы.

Но, сразу бросается в глаза то, что дьявольская свита получилась у автора не отрицающей Бога, а изъятой откуда-то из Божественной основы. Ни у кого нет сомнений в собственных симпатиях и симпатиях самого Булгакова по отношению к Фаготу, Бегемоту, даже Азазелло. В этом отношении и на основании всего вышесказанного Булгаков абсолютно прав (с ним бы согласился и Ф.М.Достоевский) - дьявольское в нас, это часть нас самих и врагов нужно держать еще ближе. Даже если они враги.