20 января «в первый раз, – как замечает «Юрнал», – были в Детфорде». Детфорд, теперь слившийся с Лондоном и составляющий один из кварталов столицы, тогда был еще отдельным маленьким городком ниже Лондона на правом берегу Темзы при впадении в нее речки Равенсбурн. Здесь находились привлекавшие Петра корабельные верфи и доки. 21 января царь со спутниками испытали новый род удовольствия – «были в мошкаре», т. е. на маскараде, «при дворе» по случаю «начала корновала», как добавляет редакция «Юрнала» барона Гюйсена[32]. Наконец, 23 января Петр отдал визит королю в Кенсингтонском дворце. «Был после полудня десятник у короля, – читаем в «Юрнале», – и, быв с два часа, приехали домой». Некоторые подробности этого визита сообщены австрийским резидентом Гофманом, доносившим своему правительству о пребывании царя в Англии: «Третьего дня в воскресенье после полудня, в 4 часа, царь впервые отдал королю визит в Кенсингтоне в сопровождении только двух лиц и здешнего адмирала, который его сюда привез (Митчеля). Король говорил с ним по-голландски, и он в своих ответах почти всякий раз предупреждал переводчика, знак, что он достаточно знает язык. Ни гвардия и никто другой ничего не знали о его визите. Он был одет в московское платье[33]. В Лондоне рассказывали тогда, что при посещении Кенсингтонского дворца царь не обратил никакого внимания на украшавшие дворец картины и другие художественные произведения, но очень заинтересовался находившимся в королевском кабинете прибором, показывавшим направление ветра[34]. Ремесло, техника и в особенности инструменты, имеющие хотя бы некоторое отношение к мореплаванию, интересуют Петра гораздо более, чем недоступное его пониманию чистое искусство, вкус к которому начнет у него развиваться впоследствии. К числу рассказов в подобном же роде относятся и рассказы о том, как царь, посещая лондонские фабрики и мастерские, побывал в мастерской знаменитого часовщика Карте, купил там замечательные географические часы и до того заинтересовался техникой производства часов, что сам выучился безукоризненно собирать и разбирать их, или как он купил у одного гробовщика гроб и отправил его для образца в Россию[35].
Под 24 января «Юрнал» отмечает, что «были в вечеру у адмирала Кармартена»; «на ассамблее адмирала Кармартена, у которого и ужинали», по редакции «Юрнала» барона Гюйсена[36]. Перегрин-Осборн маркиз Кармартен, строитель подаренной Петру королем яхты «The Transport Royal», особенно полюбился Петру, и царь с ним близко сошелся. Это был сын первого министра Вильгельма III, графа Данби, маркиза Кармартена, и с 1694 г., когда отец был пожалован титулом герцога Лидса, он унаследовал отцовский титул маркиза Кармартена. Отец, первый министр, один из вождей партии кавалеров во время первой революции, выдающийся политический деятель при Карле II, участник революции 1688 г., человек, горячо преданный королеве Марии, пользовался большим доверием Вильгельма, но в 1695 г. был уличен в крупной взятке в несколько тысяч фунтов с Ост-Индской компании, впал в немилость, принужден был удалиться от политики и ограничивался только участием в заседаниях палаты лордов. Королевская опала не распространялась на сына, и, как видим, Перегрин Кармартен получил поручение от короля построить для царя яхту и уведомить царя письмом о королевском подарке. Он служил во флоте, командовал в качестве капитана последовательно несколькими кораблями, участвовал в битвах и в 1693 г. получил чин контр-адмирала. Потерпев в июне 1694 г. неудачу при высадке, предпринятой англичанами в бухте Камарэ у Бреста, он более не назначался на ответственные должности на морской службе. Ко времени знакомства и дружбы с Петром ему было 40 лет. Это был страстный моряк и кораблестроитель, любитель морских приключений, храбрец, дуэлянт, веселый человек и занимательный собеседник за бутылкой. В тех пасквилях, которыми виги немилосердно травили его отца, первого министра, не щадя его семейства, Перегрин, очевидно за веселый и подвижный характер, называется «сынком-плясуном» (dancihgson). Кармартен постоянно плавал на собственной, построенной по его чертежам, небольшой, но замечательно быстроходной яхте «Перегрин», которая благодаря своей быстроте оказала услуги правительству при поимке на Темзе в 1690 г. якобитских заговорщиков, плывших во Францию с важными письмами. На этой же яхте он делал смелую до дерзости разведку, подходя к французским берегам перед высадкой у Бреста. Понятно, почему Кармартену, строителю такой яхты, было поручено королем построить судно «The Transport Royal», предназначенное в подарок московскому царю.
Вышеупомянутые письма маркиза к царю и к Лефорту по поводу подарка сопровождались еще письмом на французском языке к Лефорту от некоего Шаслупа, как он рекомендовался, «английского короля служителя», находившегося под начальством Кармартена. В этом препроводительном письме Лефорту сообщалась целая характеристика Кармартена, и так как письмо, несомненно, было доведено до сведения Петра, то он заранее мог составить себе представление о маркизе и заинтересоваться им. Письмо это сохранилось в современном переводе, который, надо думать, и был в руках Петра[37]. «Мой господине, – писал Шаслуп. – Понеже я имею честь по указу королевскому быть под владетелством у милорда маркиза фон Кармартон, полковника первого полку салдат морских в службе королевского величества великобританского обретающихся, и тот милорд повелел мне себе честь дати, сию грамоту к тебе, господину моему, писати для того, что он сам не может на ином языке, кроме аглинского, писать, тебя прося, чтоб ты такую милость показал и сию при сем обретающуюся грамотку его кесарскому величеству великому царю государю своему в собственные руки вручил. Сия грамотка есть о фрегате, имянуемой «Королевской транспорт», которую королевское величество цесарскому величеству в дар приносит. А строил оную помянутой милорд по указу королевскому и мнит он, что та фрегата есть так построена, что может во удовольство быть такому великому кесарю. И не мог оставити помянутой милорд притом послати Виллима Реплиа капитана, владетелство всегда над тою фрегатою имеющего в такой надежде, что он пристоен будет к сохранению и управлению такой изрядной фрегаты, которого капитана помянутой милорд чрез долгое время выучил. Как ему такое владетелство иметь и на море ездить. Многие корабли в аглинской земле строиваны скорого и лехкого бегу, но еще никоторой таков скороходом никогда не бывал, как сия фрегата. Я могу дерзнути и молвить, что он, милорд маркиз фон Кармартон, есть токмо единая особа изо всей Европы, которой совершенно в знании строения всяких кораблей имеет, каковы оные быть ни могут, так что король почасту ему сам удивлялся. Его великая власность и честь не пременила и не отвела его намерения от учения и прилежания непрестанно к строению и ходу корабел-ному. А имел он иные многие чины в сей последней войне и был един из адмиралов, владетелствующих над караваном морским, в котором достоинстве он многократно великие дела исполнял, а наипаче на бою Лагурском, где он девять болших французских караблей зжег, и в том случае имел он, милорд, владетелство над всем караваном. Я не буду здесь писать о всех иных случаях, в которых он всегда бывал; его мужество и поступки в житии прославят его в пред идущие лета, как в животе, так и долгое время по смерти его. Я прошу, мой господине, прощения, что дерзаю вас толь многим писмом обеспокоивать, ибо за благо почел тебя, господина, уведомить о знатных заслугах и мужестве того благородного господина. Он имеет многие чрезвычайные моделли[38] к строению караблей, как и та фрегата есть собственной его работы. И не сумневаюся в том, что естли его кесарское величество пожелает какого наставления или моделлей к строению караблей по аглинскому обрасцу, то он, милорд Кармартон, будет всегда то за великую честь и утеху себе почитать его кесарскому величеству служити во всем том, чего он от него возжелает. Что же о мне приналежит, мой господине, хотя я тебе незнаем, однако ж естли бы я таков счастлив мог быти в некоторых делех его кесарскому величеству, твоему государю, служити, и я б то за славу себе почел. И прошу о своей особе, чтоб изволил тако учинити, како сам изволишь. Аз пребываю с нижайшим почтением ваш подданнейший послушный раб. Петр Шаслуп. Из Лондона ноября в 9 день».
Петр ехал в Англию закончить курс кораблестроительного искусства и именно желал «наставления и моделей к строению кораблей по английскому образцу»; естественно поэтому, что ему особенно интересен был Кармартен, если и не как «единая особа из всей Европы, которая совершенство в знании строения всяких кораблей имеет», то как кораблестроитель, не только знающий хорошо методы английского кораблестроения, но и вносивший в это искусство какие-то свои собственные оригинальные принципы, притом обладатель коллекции моделей разных судов. Все это побуждало царя сблизиться с интересовавшим его адмиралом, а открытый и веселый нрав последнего облегчал такое сближение. Он мог рассказать Петру, по словам Маколея, «о всякой мелочи на корабле от носа до кормы». Он охотно сопровождал царя в его прогулках на яхте по Темзе, и нет ничего невероятного в передававшихся в Лондоне известиях, что царь любил поговорить с ним, попивая особый напиток Pepper and brandy – коньяк, настоянный на перце.
27 января Петр посетил музей основанного в 1660-х гг., но уже к концу столетия стяжавшего почтенную известность Королевского общества: «Был на дворе, на котором всякие денежные вещи, а тот двор Роял-Социетет», – как отмечено это посещение в «Юрнале». 28 января по желанию короля живший тогда в Лондоне знаменитый художник, ученик Рембрандта, Готфрид Кнеллер начал писать с Петра портрет. Портрет, изображающий молодого двадцатипятилетнего Петра с крупными чертами открытого лица, с мужественным и полным энергии взором больших красивых глаз, с длинными вьющимися волосами, в металлической кирасе, в перекинутой через правое плечо царской, опушенной горностаем мантии с застежкой из драгоценных камней и жемчуга, так верно передавал оригинал, что иностранец-путешественник Корнелий Дебруин, через три года посетивший Москву и впервые увидевший Петра в доме голландского резидента, тотчас же узнал его по виденному им портрету Кнеллера. Портрет этот находится во дворце Гамптон-Корт, бывшем любимой резиденцией короля Вильгельма III[39].
Январь был закончен пиром 31-го у английского коммерсанта, ведшего торговые дела с Россией, Андрея Стейлса: «Были у Андрея Стелса и у него кушали, и приехали домой веселы».
«У сего Стелса, – замечает «Юрнал» в редакции Гюйсена, – есть в Москве сродники домовитые и богатые»[40].
1 февраля Петр опять у Кармартена. «Были в вечеру у Кармартена; у него кушали» и беседовали с ним «много о посольских делах», – как добавляет гюйсеновская редакция «Юрнала». 3 февраля вечером, как мы узнаем из депеши Гофмана, царь отдал визит принцу Георгу Датскому и принцессе Анне, соблюдая также строжайшее инкогнито. Царь приехал в обыкновенном наемном экипаже в сопровождении трех человек. Во время визита, по известию того же дипломата, царь и принцесса сидели, а принц с находившимися при этом дамами стояли. При расставании принц обнаружил намерение проводить царя до экипажа, но Петр ни за что не хотел допустить этого[41]. 6 февраля он вторично побывал Дептфорде, куда намеревался переехать на житье и куда привлекали его находившиеся в Дептфорде королевские верфи.
7 февраля почта доставила царю письма из Амстердама от Лефорта, Ф.А. Головина и Ф.Ф. Плещеева.
О проекте
О подписке