«Викс («Рамзай» о себе. – М.А.) внешне устроился прекрасно, уважаемый писатель. Так что в этом отношении все в порядке. Ваша “команда” прекрасно пробилась наружу (за границу. – М.А.). Тем не менее, необходимо еще раз повторить о важности своевременной подготовки людей для замены теперешней команды. Ибо Викс, работающий в стране уже пятый год, убедительно просит вернуть его домой. Пообещайте, что Вы вернете его домой при первой возможности. Будет ли это точно, как вы говорите, в конце этого года или в феврале-марте следующего года уже не так существенно. Для него важно знать, что после выяснения положения Вы не оставите его дольше в этой ужасной стране без горькой необходимости. А пока что вы о нас не беспокойтесь. Хотя нам всем эта страна набила оскомину, хотя мы все устали и нанервничались, тем не менее, мы прежние послушные и решительные парни, твердо решившие выполнить задачи нашего великого дела.

Сердечно приветствуем Вас и Ваших друзей.

Ваш Рамзай.

7.10.1938 г.»

(Из письма Рихарда Зорге в Центр)

Пролог
«Японская угроза»

(О’Конрой Т. 1933 г.)

1. «… Основная цель [Японии] – так или иначе, тем или иным способом захватить столько советских территорий, сколько удастся, и нанести такой удар по советской стране, какой только окажется возможным»

(из вступительной речи 8 октября 1946 г. на Токийском процессе обвинителя от Советского Союза С.А. Голунского)

Внешняя политика СССР традиционно опиралась на два ленинских принципа: пролетарского интернационализма и мирного сосуществования двух систем.

В.И. Ленин и его соратники считали, что Октябрьская революция положила начало переходу всего человечества к коммунизму, и им нужно продержаться у власти всего несколько недель, в крайнем случае – несколько месяцев до выступления европейского пролетариата. Но вопреки их расчётам революция 1918 г. в Германии в социалистическую не переросла, а провозглашённые в 1919 г. Советские республики в Бремене и Баварии, Венгрии и Словакии, просуществовали совсем недолго. Поражение советских республик, однако, не поколебало уверенности вождей Октябрьской революции в своей исторической правоте.

6 ноября 1920 г. на заседании Пленума Моссовета, посвящённом третьей годовщине Октябрьской революции, В.И. Ленин сказал: «Мы побеждаем в течение трёх лет. Это является гигантской победой, в которую раньше никто бы из нас не поверил. Три года тому назад, когда мы сидели в Смольном… если бы в ту ночь нам сказали, что через три года будет то, что есть сейчас, будет вот эта наша победа, – никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы. Мы тогда знали, что наша победа будет победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчёте на мировую революцию»^[2].

Сразу после окончания Первой мировой войны, в марте 1919 г. в Москве по инициативе Ленина состоялся I (учредительный) конгресс Коммунистического Интернационала, в который вошли многие левые социалистические партии Европы и Азии, перешедшие на большевистские (коммунистические) позиции. В уставе, принятом на II конгрессе в августе 1920 г., говорилось: «Коммунистический Интернационал ставит себе целью: борьбу всеми средствами, даже и с оружием в руках, за низвержение международной буржуазии и создание Международной Советской республики как переходной ступени к полному уничтожению государства. Коммунистический Интернационал считает диктатуру пролетариата единственным средством, дающим возможность освободить человечество от ужасов капитализма. И Коммунистический Интернационал считает Советскую власть исторически данной формой этой диктатуры пролетариата»^[3].

«По существу дела Коммунистический Интернационал должен действительно и фактически представлять собой единую всемирную коммунистическую партию, отдельными секциями которой являются партии, действующие в каждой стране. Организационный аппарат Коммунистического Интернационала должен обеспечивать труженикам каждой страны возможность в каждый данный момент получить максимальную помощь от организованных пролетариев остальных стран»^[4].

Идейно-политически, организационно и материально Коминтерн был неразрывно связан с российской компартией, с Советским Союзом, что выразилось в полной зависимости Коминтерна и его руководящих органов от советской внешней политики^[5]. С момента своего основания Коминтерн использовался Советской Россией как инструмент вмешательства во внутренние дела целого ряда государств мира.

Принцип пролетарского интернационализма вступал в прямое противоречие с принципом мирного сосуществования с капиталистической системой. Этим объясняется непоследовательность внешнеполитических акций РСФСР. Но политика Запада в отношении Советской России была не менее противоречивой. С одной стороны, Запад стремился держать её в политической и экономической изоляции, с другой – ведущие державы мира были заинтересованы в компенсации своих материальных потерь, связанных с революцией; они ставили целью вновь получить доступ к утраченным сырьевым ресурсам, обеспечить проникновение в страну иностранных капиталов и товаров.

И.В. Сталин детально разработал ленинское положение о неизбежности империалистических войн, сформулировав ряд тезисов, касающихся международных отношений: войны неизбежны пока существует империализм и «чтобы устранить неизбежность войны, нужно уничтожить империализм»^[6]; СССР окружён непримиримыми врагами, поэтому искреннее сотрудничество с ними невозможно; «Октябрьская революция создала в лице пролетарской диктатуры мощную и открытую базу мирового революционного движения, которой она никогда не имела раньше и на которую она может теперь опереться»^[7]. И.В. Сталин считал, что даже активное движение за мир не способно предотвратить новые империалистические войны, а Советский Союз неизбежно будет втянут в любой значительный международный конфликт. Говоря о неизбежности войн между капиталистическими государствами, Сталин имел в виду и неизбежность войн между капиталистическими странами и Советским Союзом^[8].

Согласно сталинской концепции, опасность для СССР представляли не только отдельные иностранные державы, такие, как Германия и Япония, но всё его «капиталистическое окружение». На совещании работников оборонной промышленности 14 июня 1934 г. Сталин, в частности, заявил: «У нас капиталистическое окружение, значит, мы окружены врагами, врагами цивилизованными и более культурными, чем мы, врагами опытными, которые ни перед чем не остановятся»^[9].

С начала 1930-х годов руководство Советского Союза жило в ожидании агрессии не только на Западе, но и на Дальнем Востоке. Донесения разведки, военной и политической, свидетельствовали, что Япония готовилась воевать с СССР, что позднее было подтверждено материалами Международного военного трибунала в Токио.

Все 1930-е годы военная разведка ставила своей целью выявить, нападёт ли Страна восходящего солнца на Советский Союз в текущем году, и если не нападёт, как сложится ситуация в следующем году. Разведкой и руководством страны эта угроза расценивалась как реальная. Вместе с тем сама Япония, готовясь воевать со страной Советов, не задавалась вопросом, подкреплены ли её планы материальными и людскими ресурсами, в каком состоянии находится группировка войск в Маньчжурии, располагает ли она для ведения наступательных операций необходимым количеством дивизий, подготовлена ли инфраструктура театра военных действий, соответствует ли вооружение и боевая техника современным требованиям и как соотносятся её показатели с подобными показателями Красной Армии.

К войне с превосходившим её по всем показателям противником Япония не была готова. Её безрассудство и авантюризм в этом вопросе объясняются следующими обстоятельствами: победой в Русско-японской войне 1904–1905 гг. против превосходившего по силам противника; успешной на первых порах интервенцией на российском Дальнем Востоке в 1918–1922 гг.; оккупацией Маньчжурии ограниченным контингентом японских войск (что не могло не вскружить голову командованию Квантунской и Корейской армий); отсутствием решительного противодействия при вторжении японцев, в нарушение Портсмутского договора, в Северную Маньчжурию с занятием в 1932 году Харбина, главного города Китайско-Восточной железной дороги (СССР не ввёл войска в Северную Маньчжурию, как во время конфликта на КВЖД в 1929 г., когда Особая дальневосточная армия разгромила войска китайского милитариста Чжан Сюэляна); продажей Советским Союзом КВЖД в 1935 г. подконтрольному Японии государству Маньчжоу-Го; попустительством японскому вторжению со стороны западных держав. Отсюда некритичный подход к оценке собственных сил и средств, а также сил и средств противника, и даже затянувшаяся война с Китаем, развязанная в 1937 г., не отрезвила японское военно-политическое руководство.

Планы вторжения Японии в СССР, которые регулярно корректировались и менялись в соответствии с изменившимися условиями, предусматривали нанесение поражения Советскому Союзу на Дальнем Востоке (а в ряде случаев и в Сибири) в ходе быстротечной кампании. Основное отличие японских планов от германской Директивы № 21 состояло в том, что они не были подкреплены мощным «кулаком» пехоты, бронетанковых соединений и авиации, оснащённых современным оружием и техникой, и существовали только на бумаге.

Командование Квантунской и Корейской армий нередко начинало боевые действия по своей инициативе, и вместо наказания за подобные инициативы высшее руководство страны временно отстраняло военачальников от должности. Это означало, что локальный вооружённый конфликт мог в любой момент перерасти в большую войну.

Советская разведка была не в состоянии вскрыть тот факт, что Япония не готова к развязыванию войны. В своих донесениях разведчики ограничивались констатацией того факта, что Япония готовится к войне с Советским Союзом, но в текущем году на СССР не нападёт. Правда, в этом были и положительные стороны: благодаря существовавшему напряжению, на Дальнем Востоке была развернута сильная группировка вооружённых сил Красной Армии, создан военно-промышленный комплекс, не зависевший от функционирования Транссибирской магистрали, подготовлена инфраструктура и т. д.

В своей вступительной речи на Токийском процессе обвинитель от Советского Союза С.А. Голунский подчеркивал: «В течение всего периода, охватываемого обвинительным актом (с 1928 г. – вплоть до капитуляции Японии. – М.А.), характер и формы японской агрессии против Советского Союза менялись. Оставалась неизменной только основная цель – так или иначе, тем или иным способом захватить столько советских территорий, сколько удастся, и нанести такой удар по Советской стране, какой только окажется возможным»^[10].

Ещё более адекватной оценкой стратегии Японии по отношению к Советскому Союзу в 1930-е годы стало высказывание на допросе бывшего начальника штаба Квантунской армии генерал-лейтенанта Хикосабуро Хата 28 февраля 1946 г. в Хабаровске: «Действия Японии, совершаемые в то время в районе озера Хасан и реки Халхин-Гол, носили провокационный характер, и эта провокация не была рассчитана на Большую войну. Основная цель, которую Япония преследовала в то время, заключалась в захвате вооружённой силой части территории. То есть действия Японии в данном случае можно сопоставлять с действиями шелковичного червя, постепенно поедающего лист тутового дерева (выделено мной. – М.А.)»^[11].

Японское руководство предпочитало не замечать опасность перерастания пограничных конфликтов (например, в районе реки Халхин-Гол в 1939 г.) в полномасштабную войну. И ещё: наличие прожорливого «шелковичного червя» на восточных границах Советского Союза облегчало для Германии ведение боевых действий против СССР. В телеграмме в Токио от 15 мая 1942 г. Риббентроп признал, что сам по себе факт концентрации японских войск на советско-маньчжурской границе облегчал положение Германии, «поскольку Россия, во всяком случае, должна держать войска в Восточной Сибири для предупреждения японо-русского конфликта»^[12].

Японские планы войны против СССР были наступательными, а отнюдь не планами «стратегической обороны», как это пытались представить адвокаты японских подсудимых на Токийском процессе. Возможно, при определённых обстоятельствах оборонительная стратегия оправдывает наступательные операции и, может быть, предусматривает их проведение. Однако, как отмечалось в Приговоре международного трибунала для Дальнего Востока (по делу главных военных преступников), такие планы «были “оборонительными” только в искажённом смысле слова, поскольку предусматривали защиту “императорского пути”, то есть экспансию Японии за счёт своих соседей на азиатском континенте»^[13].

Оценку «агрессивной политики Японии на Дальнем Востоке» дал в собственноручных показаниях и командующий Квантунской армией генерал Ямада Отодзо 8–9 апреля 1946 года: «В начале эры Мэйдзи, около 1867 г., в Японии ещё не было трудностей вследствие перенаселённости страны. Тем не менее, уже тогда, с точки зрения национальной обороны, слабым местом обороны считалось наличие влияния третьих стран в Корее, на Сахалине, Курильских островах и т. д. Вот почему после 1867 г. в Японии неоднократно обсуждался вопрос о необходимости насаждения нашего влияния в Корее, вследствие чего в 1894–1895 гг. возникла Японо-китайская война. Тогда же между Россией и Японией существовало расхождение в вопросе о принадлежности островов Курильской гряды и Южного Сахалина.

В Японии было немало людей, которые старались упрочить национальные права путём экспансии в сторону Курильского архипелага и Сахалина с тем, чтобы усилить оборону севера и колонизировать эти земли.

В последующее время между Россией и Японией была достигнута договорённость относительно разграничения территорий. Несмотря на это Япония хотела обладать Сахалином как в интересах национальной обороны, так и экономики. Поэтому на Портсмутской конференции 1905 г. Япония одним из условий заключения мира выдвинула требование о присоединении к ней Сахалина и получила его южную часть. Однако в первую очередь последующая экспансия была устремлена в направлении Маньчжурии и Кореи. Это было вполне естественно в силу географического положения данных стран. Военные приготовления Японии имели своей целью выполнение указанных национальных задач, и объектом военных мероприятий была армия Китая, а затем русская армия на Дальнем Востоке.

Японо-китайская война была первым шагом по применению реальной силы Японии для устранения из Кореи влияния Китая. Для выполнения национальной политики экспансии в сторону материка японская армия была увеличена с 7-ми дивизий до 13. В итоге Японо-китайской войны Китай уступил Японии Формозу [Тайвань], признал самостоятельность Кореи. Таким образом, до некоторой степени положение Японии было упрочено. Тем не менее, Япония не смогла овладеть какой-либо частью Маньчжурии. Затем постепенно объект вооружённых приготовлений стал перемещаться на Россию. Русско-японская война была начата Японией с целью изгнания русского влияния из Маньчжурии и Кореи…

В результате Русско-японской войны Япония получила от России Южный Сахалин, чем упрочила национальную оборону на Севере, приобрела Ляодунский полуостров и часть Китайско-Восточной ж. д. на юг от Чанчуня, уничтожив влияние России в Южной Маньчжурии. Таким образом, Япония создала себе базу для агрессии в сторону материка. Регулярная армия Японии была увеличена до 19 дивизий, из которых одна дивизия была расквартирована в Южной Маньчжурии как опора для расширения здесь сферы японского влияния.

Захват Кореи был только частью тех задач, которые были поставлены перед экспансией Японии на материке. Это означало, что Япония овладела опорным пунктом для продвижения в Маньчжурию.

В 1905 году Япония… использовала создавшееся после войны положение для неожиданного объявления Кореи свои протекторатом. Тогда же было создано Корейское генерал-губернаторство, а в 1910 году Япония окончательно захватила Корею. Захват Кореи и приобретение Южной Маньчжурии укрепили плацдарм для последующей японской агрессии в сторону материка.

С захватом Кореи численность квартирующих там вооружённых сил Японии была увеличена на 2 дивизии. Армия в Корее стала передовой линией подготовки вооружений против России и Китая.

В 1918 году, воспользовавшись тем, что силы Советской России ещё не были на должной высоте, Япония отправила в Сибирь экспедиционные войска. Интервенция преследовала следующие цели: оказание помощи чехословацким силам и создание белогвардейского государства под японским влиянием и покровительством. Япония держала свои войска на Дальнем Востоке четыре года и эвакуировала их вследствие экономической неурядицы в самой Японии и под давлением частей Красной Армии…

Экспедиционные силы того времени состояли из 3-й, 5-й, 7-й, 11-й и 12-й дивизий. Закончив интервенцию, Япония вывела войска из Сибири в 1922 году…»^[14]

Мирный договор между Россией и Японией, заключённый в Портсмуте 23 августа (5 сентября) 1905 года^[15] предусматривал следующие серьёзные уступки:

1) полную свободу для проведения японской политики в Корее;

2) уступку «с согласия Китайского Правительства» Порт-Артура, Талиена и прилегающих территориальных вод, а также все права, преимущества и концессии, все сооружения и имущество на данной территории;

3) безвозмездную уступку «с согласия Китайского Правительства» железной дороги между Чан-чунь (Куан-ченцзы) и Порт-Артуром и все её разветвления со всеми принадлежащими ей правами, привилегиями и имуществом, а также всех каменноугольных копей, принадлежащих «означенной железной дороге или разрабатываемых в её пользу»;

4) уступку «в вечное и полное владение» южной части острова Сахалин и всех прилегающих к ней островов по пятидесятой параллели северной широты.