Глава 2 (27) У Лаземанов

К. разбудил шум за стеной и даже не то, что бы разбудил, а показался продолжением неких странных сновидений, которые преследовали его всю ночь. В этих снах он был очень важным человеком, может быть, даже сыном самого графа Вествеста, и мог плевать свысока на все решения чиновников по Деревне и уж тем более на какого-то несчастного старосту; во всяком случае, стать К. по личной его прихоти землемером, никто из них помешать ему не мог.

Он улыбнулся, открыл глаза и обнаружил, что лежит в одежде прямо на полу под столом, куда съехал во сне со скамьи, на которой он, видно, и заснул поздно ночью после сытного ужина. Под головой у него оказалось какое-то несвежее и дурно пахнущее тряпьё, и как он ни пытался, он так и не смог припомнить, кто из Герстекеров, мать или сын, обеспечили его на ночь таким непритязательным подголовьем. За стенкой снова завозились, и как будто уронили и протащили несколько раз взад и вперёд нечто тяжелое. К. с трудом поднялся, чувствуя, что у него затекло всё тело от спанья на жёстком полу и уселся на скамью, озираясь по сторонам. В комнате было пусто и холодно, в крохотное оконце неохотно просачивался дневной свет, добравшийся до него, как будто из последних сил. «Наверное, уже позднее утро, – подумалось К., когда он, прищурившись, взглянул на оконце, – сколько же времени я проспал, и куда, интересно, подевались Герстекеры?»

Он постарался припомнить события вчерашнего вечера; получается, Герстекер чуть ли не силой приволок его к себе домой, пообещав стол и квартиру, а его мать до глубокой ночи выспрашивала у К., кто же он такой на самом деле и под конец объявила, что он вовсе не землемер; жаль только не сказала, кто он именно по её мнению. Но с одной стороны, Герстекер не соврал: К. удалось поужинать и даже переночевать у него в доме; правда, удобной эту ночёвку никак не назовешь, он-то привык спать хотя бы на соломенном тюфяке. Голый деревянный пол – это, конечно, чересчур, но, может быть, у хозяев просто не хватило сил дотащить К. до постели, а будить его они не решились. С другой стороны, мать Герстекера явно выжила на старости лет из ума, убеждая его, что он кто-то очень важный для могущественных лиц из Замка, а не какой-то ничтожный землемер, ибо последние дни все кто имел с ним дело, убеждали его совершенно в обратном. И неизвестно, правильно ли он ещё поступил, решив поддакивать старухе, и к каким последствиям для К. это его поддакивание может привести в дальнейшем; административная деятельность должна держаться в основе своей на нефальсифицированных документах, а если в Замке заподозрят на основании показаний матери Герстекера, что паспорт и прочие бумаги К. фальшивые, то это ему может очень дорого обойтись впоследствии. Тем более, что на допросе Герстекер безусловно подтвердит, что слышал своими ушами, как К. соглашался с его матерью, что он действительно не землемер. Здесь ему придётся серьёзно поразмыслить, какой тогда линии держаться, чтобы и не поссориться с матерью Герстекера, и не попасть под обвинения из Замка, и что для него будет в итоге важнее всего. В конце концов, решил он, можно всё отрицать, упирая на воздействие водки и отчаянное положение К. тем вечером. Тем более, что не так уж ему и нужно гостеприимство Герстекеров, он до сих пор школьный сторож, никто его пока не увольнял официально и из школьного зала не выгонял, и он всегда может вернуться обратно. Административные решения здесь вынашиваются, как видно, очень долго, и может быть, место школьного сторожа ему, вообще, обеспечено на годы вперёд, так что зря он вчера вечером так волновался и был готов жить у Пепи и её подруг горничных в их комнате под кроватью.

Поразмыслив таким образом, К. поднялся от стола и прошёлся, потягиваясь, по комнате, морщась от ломоты во всём теле, что явно было следствием его ночёвки на жёстком деревянном полу. Ему очень хотелось привести себя в порядок, умыться и позавтракать, но рукомойник был пуст, а на столе лежали лишь крошки от вчерашнего ужина. В сенях, куда одной дверью выходила комната, было холодно, темно и кружились поблёскивая снежинки. Второй выход привёл его в другую комнату, похожую на кухню, треть которой занимала исполинская погасшая печь, часть коей служила, видимо, ещё и спальным местом для семьи Герстекеров. От стенок кирпичной печи всё ещё веяло теплом, и К., подойдя ближе, положил на её тепловатый бок уже начавшие понемногу зябнуть руки. Похоже, Герстекеры удалились куда-то по своим делам, не став его будить, поэтому ему остаётся либо хозяйничать в их нетопленых комнатах или неумытому и голодному отправляться в школу – днём-то он найдёт туда дорогу без особых затруднений – и снова браться за работу школьного сторожа, предварительно позавтракав на постоялом дворе «У моста». Если память ему не изменяет, его должны были кормить там за счёт общины, как его уведомил школьный учитель, когда под нажимом старосты Деревни, принимал его на службу. Заодно, хорошо бы ему проверить в порядке ли его документы, за которые он так беспокоился вчера вечером. Утром ночные страхи казались К. пустяковыми, вряд ли Иеремия, действительно, ни с того, ни сего отважится на прямую кражу его рюкзака, всё-таки он житель Деревни, а не разбойник с большой дороги; здесь, куда более вероятно, что сами школьники на перемене, начав играть с его вещами – а они лежат, почитай что на открытом месте – из шалости разбросают их по всей школе. Поэтому, пожалуй, сильно задерживаться в доме Герстекеров ему тоже не стоит, да и к тому же, неизвестно, насколько он уже опаздывает на службу, так что, чем раньше он выйдет отсюда на улицу, тем будет лучше.

Внимание его снова привлёк шум за стеной, теперь там, как будто лили из ведра воду, но звук стал гораздо более явственным, и казалось, исходил прямо из печки. Если К. вчера не ошибся в своих рассуждениях, то шуметь должны были со стороны Лаземанов, раз уж две семьи живут, получается, по его наблюдению в одном большом доме. К. с любопытством обогнул печной угол и неожиданно увидел за ним в стене небольшую дверку высотой не более чем ему по пояс, наполовину занавешенную дырявым покрывалом. Это вполне мог быть вход в кладовку Герстекеров со съестными припасами, и К., в животе у которого с утра уже явственно урчало, почти без колебаний отвёл занавеску в сторону и приоткрыл дверь. Внутри была сущая темень, но едой совсем не пахло. К. согнувшись в три погибели, кое-как забрался внутрь, жалея, что у него нет с собой хотя бы зажжённой свечи и выпрямился в полутьме, тут же стукнувшись головой о какую-то поперечину. Он зашипел и негромко выругался от боли, потирая рукой ушибленное место, но не успел К. как следует осмотреться, как дверь через которую он проник, по непонятной причине – может быть из-за сквозняка – захлопнулась, и он оказался в полной темноте. Он сделал шаг вперёд и вдруг неожиданно провалился прямо в открытый подпол. Лестница смягчила его падение, но зато он пересчитал спиной все её перекладины и даже прокатился в конце на пару шагов вперёд. Несколько секунд он неподвижно лежал в темноте, удивляясь своему везению, что он не убился и даже, кажется, ничего себе не сломал. Затем с кряхтением поднявшись, он как слепой котёнок начал тыкаться в разные стороны, поскольку уже не мог сообразить после падения, где находится лестница. Неожиданно, где-то вверху над собой К. услышал человеческие голоса, и осторожно сделав несколько шагов на ощупь – руки он расставил в стороны, чтобы не врезаться в какие-то сразу окружившие его выступы, как будто тут же выросшие в темноте – вдруг снова нащупал лестницу. Наверное, это вернулись Герстекеры, подумал он, и живо заперебирал руками и ногами по перекладинам, подымаясь наверх. Но место, где он в итоге оказался, вовсе не походило на кладовку Герстекеров – по ощущениям это был какой-то тесный деревянный на ощупь ящик, от стенок которого пахло кожей и нафталином. Он осторожно постукал по деревянной стенке и прислушался.

«Кто здесь? – услышал он вдруг в темноте слегка испуганный молодой женский голос, показавшийся ему странно знакомым, – что вы здесь делаете?»

От удивления и испуга К. чуть было снова не провалился обратно на лестницу, голос явно не принадлежал матери Герстекера. Его вдруг охватила паника.

«Выпустите меня пожалуйста, – выкрикнул он, – я нечаянно здесь оказался!»

Наступила небольшая пауза.

«Он нечаянно здесь оказался, – вдруг с усмешкой произнёс другой голос, более низкий, но непонятно кому принадлежавший, мужчине или женщине, – и всё-то у них происходит нечаянно. Никогда они не хотят брать ответственность за свои действия на себя. Но, если уж, он всё устроил сам, то неплохо бы ему и посидеть там немного в темноте, хотя бы в воспитательных целях, может быть, тогда будет поменьше нечаянностей в его скудной жизни. Да, кто вы вообще такой?»

К. показалось, что он начинает задыхаться в этой тесной тьме. Он попробовал пошарить руками в поисках дверной задвижки, но только до крови уколол палец о торчащий гвоздь.

«Меня зовут К., я землемер», – в отчаянии произнёс он. «Опять этот землемер», – со скукой обронил тот же голос и замолчал. «Господин землемер, вам нельзя здесь находиться, – с беспокойством произнёс голос женщины, – вы должны немедленно уйти». «Как же он уйдёт, если он там заперт, – с усмешкой снова изрёк низкий голос, – и как вы там, вообще, оказались, черт вас возьми?» – «Меня позвал к себе Герстекер», – упавшим голосом сообщил К.

Он никак не мог понять, почему у него вдруг начала кружиться голова, темнота, казалось, высосала из каморки весь воздух, и К. начал ощущать себя как заживо погребённый под землёй в тесном гробу.

«Выпустите меня отсюда, прошу вас», – слабым голосом пролепетал он, почти теряя сознание, и цепляясь из последних сил за окружающие его со всех сторон углы.

«Вам сюда никак нельзя», – строго сказал женский голос.

К. замер на несколько секунд, панически размышляя – где же он всё-таки ухитрился оказаться – поднявшись по той же самой, казалось бы, лестнице и куда, вообще, подевался весь дом Герстекеров?

«Он там ещё не задохнулся? – поинтересовался мужской голос, – и вообще, сколько он там уже сидит? Или он там, может быть, спал и теперь вдруг проснулся?» – «Надо открыть посмотреть», – встревоженно сказала женщина, затем раздался щелчок, и над К. вдруг появилась небольшая щель, и свет хлынувший из неё, хоть и был неярким, но заставил К. закрыть глаза уже привыкшие к темноте. Он не глядя, потянулся к щели рукою и вдруг ухватил чью-то маленькую кисть. С той стороны раздался лёгкий встревоженный вскрик, но К. поспешно начал поглаживать тоненькие пальцы одной рукой, демонстрируя, что у него мирные намерения, но другой рукой всё равно несильно ухватил запястье, чтобы его хозяйка так легко от него не вырвалась. Он чуть приоткрыл глаза и увидел, что он держит женскую руку, а сам наполовину – второй своей половиной он всё еще стоял на перекладинах лестницы – находится в чём-то похожем на деревянный ящик, у которого сверху приоткрыли крышку.

«Погодите, – сказал, немного смягчившись, женский голос, и пальчики слегка ответили на ласку К., но так, чтобы он не забирал себе слишком много в голову, – так вы всё-таки хотите вылезти отсюда?»

К. послушно ответил «Да» и начал поглаживать тонкую кисть второй рукой, перестав вдруг беспокоиться, что она исчезнет, кожа её на ощупь была нежной и влажной. Как ни странно, в этот момент он почувствовал себя лучше, как будто какая-то оживляющая энергия начала перетекать в него через его руки, разгоняя тьму и возвращая воздух для дыхания.

«Тогда закройте глаза и ни в коем случае, слышите, ни в коем случае их не открывайте, – услышал он снова голос женщины, – подайтесь вперёд, да, туда, куда я вас тяну, я открою здесь крышку».

Сверху рядом с К. послышался скрип, и на него повеяло влажным теплом. Он послушно почти ползком последовал за тянущей его рукой, стукаясь по дороге лбом и плечами, пока сзади него с глухим звуком не опустилась тяжёлая по звуку крышка, отчего К., запаниковав, чуть было не открыл глаза.

«Глаза не открывать! – шикнула женщина, очевидно, предугадав панику К., – потерпите немного».

Она успокаивающе погладила К. по волосам, и аккуратно придерживая его за затылок, усадила так, что он мог опираться спиной на деревянную на ощупь стенку. Затем К. почувствовал, что на глаза ему накладывают матерчатую повязку и достаточно плотно – но не со всей силы – затягивают её сзади.

«Ни в коем случае не пытайтесь её снять, – шепнула женщина на ухо К., и он вдруг ощутил в себе странный сладкий трепет, – иначе я ни за что не отвечаю».

Воздух вокруг был тёплым и влажным, и рядом кто-то с шумом возился в воде, да так, что до К. постоянно долетали тёплые брызги.

«А разит от господина землемера, как от козла, – насмешливо обронил уже знакомый голос с той стороны, где слышались всплески, – где вы как чушка так измарались? Вы, вообще, землемер или землекоп?»

«Ему надо помыться, – строго сказала женщина, и её изящная маленькая ручка мягко потянула К. за собой, – стойте, не шевелитесь, я вас раздену, а потом живо садитесь в лохань с горячей водой, места в ней хватит».

К. до того разомлел и ослабел во влажном тёплом воздухе обвевавшим его тело, что даже не ничего спрашивая, лишь послушно поднимал руки, позволяя снять себя верхнюю одежду, а затем, когда его усадили на ящик, показавшийся на ощупь сундуком, вытягивал ноги, чтобы с него было легче снять штаны и исподнее.

«Что-то господин землемер сегодня шёлковый, – прокомментировал низкий голос, – не артачится, не сбегает никуда, ну, просто какое-то благоволение в человецех».

Но у К. не было сил не то, что артачиться, а вообще, даже просто отвечать голосу. Странно расслабленный женскими прикосновениями, он покорно дал отвести себя до невидимой ему лохани, шлёпая босыми ступнями по дощатому полу. Направляемый мягкой, но твёрдо ведущей его рукой, он добрался до лохани, и осторожно переступив через невысокий край, с наслаждением и даже с каким-то блаженным стоном, по самую шею погрузился и, правда, в горячую и мыльную воду.

Женщина осторожно, но крепко придержала его за затылок обеими руками, чтобы он не съехал в воду с головой, а её тонкие пальчики пробежали по щекам и подбородку К., оглаживая его отросшую за два дня щетину. Давно К. не чувствовал себя так хорошо, как сейчас, лёжа и расслабившись, и каждой клеточкой тела сладострастно впитывая охватывающее его мокрое тепло.