«Да в том-то и дело, что этот слуга оказался вовсе не причём, – сказала Ольга, – не успел он проститься с Варнавой, да и сделал он это явно поспешно и даже невежливо, до такой степени ему было неудобно стоять там под моим пронзающим взглядом, хотя в действительности, это был всего лишь просто взгляд; если честно, К., внутренне я уже махнула на этого слугу рукой – обычные ночные враки на конюшне, ничего больше, к такому я уже привыкла, и даже не особо расстроилась. Так вот, не успел он сделать и шага в сторону двери, чтобы, видно, никогда уже больше сюда не возвращаться, как Варнаву заметил и подозвал к себе этот господин Харрас. Он сидел недалеко один за столом, пил пиво и заедал его сардельками с тушёной капустой; на вид он так, вообще, огромный грузный мужчина, даже непонятно, как он может работать посыльным в Замке, где на такой должности требуется быстрота и выносливость; хотя, возможно, он и был таким раньше; как я уже говорила, он трудится посыльным много лет, и может быть, в молодости был даже похож сложением на Варнаву, люди ведь сильно меняются с годами. Но сейчас он очень огрузнел и даже со стула, бывает, поднимается с трудом».

«Странно, – сказал К., припомнив фотокарточку, которую показывала ему не так давно хозяйка постоялого двора, – а мне казалось, курьеры постоянно тренируются, чтобы быть в отличной физической форме».

«Да, конечно, так оно и есть, – с готовностью подтвердила Ольга, – каждое лето, да и вообще, когда настаёт тёплое время, они регулярно выполняют упражнения, прыгая через особым образом подвешенные над землёй канаты так, что волосы у них треплются по ветру, а пот катит градом. Тогда, бывает, что на это даже приходят посмотреть жители Деревни, если у них выдается свободное время, ибо зрелище это, и вправду, необыкновенное. Мне, правда, сложно представить, как это делает господин Харрас, потому что он, на самом деле, весьма полный господин, и когда он двигается, то со стороны кажется, что он словно перекатывается и подталкивает себя, неся, или лучше сказать, выставляя вперёд свой живот. Не знаю, К., я ни разу не видела его там, где упражняются посыльные, но, может быть, для таких старых и опытных сотрудников устроены какие-то другие особые тренировки, но, во всяком случае, на его службе это никак не сказывается, и на его работу никто не жалуется, а даже, напротив, очень часто господина Харраса награждают за успехи разными знаками отличия, которых у него намного больше, чем у любого молодого курьера; пожалуй, на груди у него скоро не останется свободного места для новых значков, и вполне, может быть, что ему теперь даже сложно передвигаться под их тяжестью. Да и вообще, знаешь, К., как у нас тут говорят, толстяки на севере всё согревают, а на юге дают тень, и если бы от господина Харраса не было бы Замку пользы, его давно уже бы отправили в отставку».

«А Варнава тоже прыгает летом через канаты?» – спросил К., но Ольга в ответ только грустно покачала головой. «Эти тренировки только для официальных курьеров, – сказала она, – здесь у нас такая же ситуация, что и с ливреей посыльного, которую Амалии пришлось шить для Варнавы своими руками. Пока он официально не принят на службу, на тренировки он не допускается. Поэтому ему приходится делать упражнения в одиночестве, вспоминая всё то, что он подглядел издалека на тренировках настоящих посыльных. Но Варнава молод и силён, ему не надо много в этом тренироваться, ты и сам видел, как он быстро ходит на службе, просто летает».

К. согласно кивнул в ответ: «Как раз это я хорошо знаю, передвигается твой брат просто со сверхчеловеческой скоростью, я это сразу заметил, когда встретил его ещё в первый раз. Жаль только, что вся его быстрота и ловкость не помогают ему по настоящему попасть на службу, где он мог бы принести гораздо больше пользы вашей семье, да и мне тоже».

«Но об этом я тебе и рассказываю! – воскликнула Ольга, не силах удержать спокойствие, – господин Харрас подозвал к себе моего брата поближе и даже позволил ему сесть рядом, правда, пивом или чем-то другим не угостил, с годами, как рассказывают, он стал более прижимистым, чем раньше, хотя жалованьем его в Замке, кажется, не обделяют. Я стояла поодаль, но вполне отчётливо слышала их разговор. Господин Харрас сказал, что в Замке давно уже ведётся внимательное наблюдение за службой Варнавы; правда, сначала он оговорился и назвал моего брата другим именем, но быстро поправился (когда брат назвал себя), сказав, что у него под присмотром очень много курьеров подобных Варнаве, и он, случается, изредка путает их имена. Всё это происходит, сказал он, отнюдь не из-за его возраста, как кто-нибудь мог бы подумать, просто у старших посыльных столько работы и они настолько сбиваются с ног, заваленные поручениями чиновников, что иногда у них земля просто вертится перед глазами. В таких случаях, бывает, он изредка может и ошибиться, даже, скорее всего, просто оговориться, ибо, когда Варнава назвал ему своё имя, господин Харрас тут же припомнил, что хотел назвать именно его, а другое имя заскочило ему на язык, как раз потому, что его владелец доставил ему недавно много хлопот своей нерадивостью. Но, как он видит сейчас, Варнава в этом смысле полная противоположность, хотя ему, конечно, пока очень далеко до достижений господина Харраса, но, тем не менее, при должном старании, он вполне может заменить того нерадивого, потому что именно сейчас у Харраса есть для Варнавы важное поручение».

«То есть, Варнаве предложили официально работу посыльного в Замке?» – с нескрываемым удивлением вырвалось у К.

«Ну, как тебе сказать, – ответила Ольга, – видишь, я была в таком возбуждении, когда господин Харрас подозвал к себе Варнаву, что на время даже утратила способность связно мыслить. Ведь ты же помнишь, я тебе рассказывала, как я написала для брата записку с просьбой его поддержать к тем слугам, с которыми я имела дело здесь в гостинице, и которые обещали своё содействие ему в Замке, ибо Варнава был тогда таким робким, что не смел и рта раскрыть, будучи в канцеляриях. И все мои старания тогда ни к чему не привели, и в конце концов, кто-то из слуг просто порвал и выбросил эту записку. А тут не какой-то слуга, а сам господин старший посыльный лично обратил на моего брата внимание и подозвал его к себе! Конечно, тут голова невольно пойдёт кругом. Тем более, что мне почему-то вдруг представилось, что тот нерадивый, вызвавший неудовольствие господина Харраса, это и есть именно тот самый посыльный, которого обидела Амалия три года назад. Конечно, это была полная нелепость, так думать с моей стороны, но пока я отвлекалась на эти мысли, я пропустила часть их разговора. Может быть, как раз в это время господин Харрас и говорил, что моего брата собираются официально принять посыльным на службу в Замок. Во всяком случае, он снял у себя с груди один значок и разрешил Варнаве – а это поистине неслыханная честь, К.! – приколоть его на свою куртку, ту самую, что давным-давно сшила ему Амалия. И если уж не это знак того, что брата приняли на службу, то я тогда даже не знаю, какие доказательства ещё нужны».

При этих словах к чувству удивления К. стала примешиваться затаённая ревность. С одной стороны, он был без сомнения рад, что Варнаву, наконец-то, заприметили на службе; значит, два года его стараний всё-таки не пропали втуне; да и Варнава сам по себе ему нравился с самого начала их знакомства, он просто затмил собой перед К., всех остальных жителей Деревни. К тому же, и ко всему его семейству, К. относился по-доброму, даже к вечно угрюмой Амалии. Правда, Варнава подвёл К. несколько раз, но, может быть, просто потому, что К. возложил на него чересчур большие надежды, не зная ещё, что у Варнавы пока слишком неопределённое и шаткое положение на графской службе. Теперь же, когда тот стал настоящим посыльным, то и толку от него для К. должно быть куда больше, да и в канцеляриях к нему начнут, наверное, относиться в большей степени внимательно, уже как к своему, и может быть, станут доверять ему более важные поручения и не будут теперь обращаться с ним словно с пустым местом, на что он раньше постоянно жаловался сестре. Но, с другой стороны, не пойдут ли новые поручения для Варнавы в ущерб самому К.? Если тот будет тратить своё время на другие дела, то для К. этого времени может совсем не остаться. И не изменится ли теперь сам Варнава, не станет ли он по отношению к К. более высокомерным и пренебрежительным? Работники ведь тоже меняются под действием Замка. Если то, что ему рассказывала Ольга про слуг – правда, то и Варнава может измениться со временем, ведь трудно предположить, что изначально на службу в Замок принимается такой дикий и необузданный сброд, с которым, по её словам, в гостинице нет никакого сладу. Здесь возникало множество новых обстоятельств, над которыми К., безусловно, должен будет тщательно поразмыслить в дальнейшем.

«А что за поручение получил твой брат, ты смогла расслышать?» – спросил он, отвлекаясь от своих мыслей.

«Да, это я услыхала хорошо, – ответила Ольга, – господин Харрас сказал, что Варнаве надо будет доставить в Замок важное письмо. Он как раз сам собирался это сделать, поскольку поручение весьма ответственное, но сейчас у него и без того много срочных дел, требующих незамедлительных действий (при этих словах он заказал хозяину ещё пива и сарделек), и если Варнава готов себя как следует проявить, как надёжный посыльный, то он, Харрас, может ему в этом поспособствовать. Мой брат, конечно, сразу же с готовностью согласился, сам понимаешь, К., такой случай может больше никогда и не выпасть в жизни, а если бы даже он засомневался в своих способностях выполнить это поручение должным образом, то я бы живо его переубедила, благо что я стояла неподалеку и внимательно следила за разговором».

«Я и не сомневаюсь, что ты смогла бы легко бы убедить Варнаву взять это поручение, – шутливо сказал К., – рука у тебя, я вижу, тяжёлая». – «Что ты, К., – почти испуганно возразила Ольга, – я никогда Варнаву даже пальцем не трогала, как бы он ни проказил в детстве». Но потом она поняла его шутку и тихо засмеялась в ответ.

«И что было дальше? – тоже улыбнулся К., ему нравился её почти беззвучный красивый смех, – заканчивай же свою историю».

«Ох, и не спрашивай, К., я смотрела на них с замиранием сердца, – даже по лицу Ольги было видно, что она будто снова переживает те волнующие моменты, – ведь наступали самые ответственные секунды, и когда господин старший посыльный, покопавшись в своей форменной сумке, достал оттуда письмо и передал его Варнаве, то я сама в это мгновение готова была впрыгнуть ему в руку вслед за этим письмом. Но мой брат, хоть руки его и дрожали от еле сдерживаемого волнения, сумел совладать со своими чувствами и принять подобающим образом письмо от господина Харраса. Правда, у него не было своей сумки посыльного, они выдаются только официальным курьерам и могут отличаться размером и отделкой в зависимости от служебного положения работника, поэтому ему пришлось просто сунуть письмо за пазуху. Но, как мне показалось, это не вызвало какого-то различимого неудовольствия со стороны господина Харраса; для него (как он сказал, возвращаясь к пиву и сарделькам) главное – это исполнительность и усердие. И поэтому Варнава, как раз видя перед собой достойный пример проявления этих качеств в лице господина старшего посыльного, поклонился, и не мешкая ни секунды, устремился выполнять доверенное ему поручение. Словно ветер пронёсся по залу, так быстро Варнава выскользнул оттуда».

«Ну, в быстроте Варнавы я и не сомневался никогда, – отозвался К., осторожно зевая в ладонь так, чтобы это не заметила девушка; его немного разморило от домашнего тепла, а на кухне было даже жарко, – но, знаешь, и я тоже пришёл к нему с новым поручением. Мне надо, чтобы он передал мое прошение в канцелярию».

«Но я надеюсь, что ты дашь моему брату возможность сначала выполнить поручение господина Харраса?» – осторожно спросила Ольга, а глаза её умоляли об этом К. настойчиво и безмолвно. «Ну, если он до сих пор доставляет два моих предыдущих письма Кламму, то наверное, хуже уже не станет, если Варнава отложит в дальний ящик ещё и третье моё поручение», – задумчиво пробормотал К. себе под нос, но Ольга услышала его и довольно заулыбалась.

«Так, значит, ты сейчас сидишь и ждёшь брата из Замка?» – спросил К., мысленно прощаясь с письмом Матильды; несмотря на хвалёную быстроту Варнавы, письма К., если так можно выразиться, еле ползли к своим адресатам.

Ольга с беспокойством взглянула на кухонное оконце, за которым в ночи давно уже ничего не было видно.

«Жду весь вечер, – призналась она, – мне самой не терпится узнать, как именно всё у него прошло, ведь только представь, К., – на секунду её взгляд стал мечтательным, – если Варнава станет.., – она тут же поправилась, – если он стал настоящим посыльным, то скоро об этом узнают все жители Деревни, и наша жизнь снова вернется к прежней, как это и было три года назад. Но, если честно, то я пока даже боюсь об этом думать, чтобы не спугнуть нечаянное-негаданное счастье. Ведь мы пережили столько горя за эти годы, К., столько горя! Но, если это горе вдруг уйдет навсегда, то этот день станет для меня самым счастливым днём в моей жизни ещё и потому, что мне не надо будет больше иметь дела с этими мерзкими слугами из Замка. Только за одно это я готова благодарить тебя на коленях, К., ведь всё начало меняться именно с твоего приезда».

К. уже так давно не слышал ласковых и добрых слов в свой адрес, что от пронизавшего его удовольствия, он блаженно полуприкрыл глаза и позволил словам Ольги забраться в самую его душу, а потом и сам устремился им вслед, чтобы ещё раз ощутить чувство теплоты и безмятежности.

Обратно его вернул звук хлопнувшей невдалеке двери. К. открыл глаза и увидел, как Ольга беспокойно повернулась в направлении звука. «Варнава», – негромко воскликнула она, но вместо её брата на кухню вошла Амалия.

Она подозрительно взглянула на Ольгу, а затем перевела взгляд на К. и слегка ему улыбнулась. «Снова рассказываешь моей сестре байки про Замок? – усмехнулась она, – и когда ты только успеваешь их собирать? Будь с этим поосторожней, прошу тебя, она сегодня и так сама не своя от радости. Ещё немного, гляди и лопнет».

Радостное выражение ушло с лица Ольги, она молча отвернулась и снова продолжила накрывать на стол, не обращая внимания на сестру, и бросая редкие взгляды лишь на К.

«Ты ошибаешься, Амалия, – ответил К. несколько задетый её словами, – сегодня, наоборот, я слушал твою сестру. Разве ты не знаешь новости про Варнаву?»

«Да слышала кое-что сквозь сон, – зевнула Амалия, присаживаясь на скамью рядом с К., – как Ольга тараторила родителям про эти важные поручения для него, которые якобы всё изменят в их жизни». – «Неужели, ты сама так не считаешь? – удивлённо спросил К., – или для тебя это не имеет значения?» – «Считаю ли я, что один день и одно письмо преодолеют три года пренебрежения к нашей семье? – с серьёзным видом проронила Амалия, – ну, конечно, К., как может быть иначе! Через неделю мы съедем отсюда и выставим на улицу из нашего прежнего дома всё семейство Брунсвика! А они пускай живут здесь».

«Обычно не так просто определить, всерьёз ты говоришь или с насмешкой, – сказал К., – но сейчас мне не надо быть семи пядей во лбу, чтобы это понять. Но ведь я же видел, как ты мне улыбнулась, когда я вошёл в дом и улыбнулась, вот, сейчас, значит, всё-таки, сегодняшние события как-то на тебя подействовали, хотя ты и пытаешься это скрыть».

«Я могла тебе улыбаться, потому что я просто хорошо к тебе отношусь, – возразила Амалия, – я уже говорила тебе, что мы люди доброжелательные. Гости у нас появляются редко, а такие как ты, вообще никогда. И почему бы мне не улыбнуться тебе слегка по такому случаю. Ольга вон, вообще, при виде тебя готова лопнуть от счастья, а ты этого не видишь, а норовишь заметить лишь мою улыбку».

К. слегка растерялся от такого напора, но потом вдруг вспомнил, что Амалия позапрошлый раз в разговоре с ним наедине настойчиво пыталась убедить его, что именно Ольга влюблена в К. с первой встречи, даже, несмотря на то, что на тот момент у него уже была невеста. Правда, цели самой Амалии были тогда ему неясны: если ей были безразличны чувства сестры, то тогда зачем она рассказывает о них К.? А теперь она говорит об этом уже в присутствии Ольги, да так, что бедняжке приходится изо всех сил отворачиваться и делать вид, что она хлопочет по хозяйству и ничего не слышит.

«Опять ты смеёшься надо мной, Амалия», – сказал К. с досадой, ещё даже не зная, как он закончит свою фразу. Обижать девушку ему не хотелось, но и сносить насмешки по поводу, якобы, влюблённой в него Ольги он тоже не собирался. Но не успел К. снова раскрыть рот, как в соседней комнате послышались шаги, и через несколько секунд ожидания на пороге кухни возник Варнава, как и прежде в своих белых ангельских одеждах и со всё той же приветливой улыбкой на своем нежном, но одновременно мужественном лице.